Бессонница, уж тысячную ночь бессонница...

Бессонница, уж тысячную ночь бессонница,
Даже деревья, засыпая, книзу клонятся,
Ночная лампа прожигает блеск стола.
Из сообщений, вроде "Здравствуй! Как дела?",
Выходит чувство возбужденья и покоя.
Чреда раздумий восклицает: "Что такое!"
И очередь из снов в постель стучится,
Но ничего сегодня не случится.

Крест месяц снял, и покачнулся над водою,
Почуял лёгкое волненье пред бедою,
Окно открыто, пепел пал на подоконник,
Его единственный товарищ и поклонник.
Когда не выдержат краны воды напоры,
И лёгкий шум собой разбудит коридоры,
Сигнализация начнёт звенеть напрасно -
Настанет утро, будет солнечно и ясно.

Но на мгновение. Минуты до расправы,
Всё это стало из игрушечной забавы,
Напрасно было прятать руки в можжевельник,
Ибо отныне ты сообщник и подельник.
Мы проживём круговоротом, разворотом,
Листом бумаги и придуманным зачётом,
Сжимая горсть земли в руках холодных,
Ладонь становится объектом инородным.

Но нет чудес. А значит, мы устанем
Творить гипотезы, и утром мы не встанем,
Штаны натягивая, время не натянется,
Лишь острым пальцем для приличия поранится.
Да нас ведь тоже нет, всего лишь тени
Бегут, скрываются с возможных преступлений,
Но далеко до февраля грехам обычным,
Что к нам приходят, людям жадным и приличным.

Теперь здесь небо, как зима на Ставрополье,
Такое жалкое, теснится лишь в раздолье,
И, отражаясь в лужах... Лужи эти
Скорее ждут, когда стопой накормят дети.
Нельзя дышать, чтоб покачнуться не успела
Пылинка в облаке. И всё-таки стемнело,
Наверно, для того, чтоб запах стока
В забытой раковине таял одиноко,

Чтоб одиночество по комнате ходило
Так одиноко, как уже однажды было,
И, заражая своим взглядом одиноким,
Стучалось в двери. К сожалению, к немногим.
Вот друг единственный. Предательство не в счёт,
Как хулиган поставлен на учёт,
Блуждая от кабинки до кабинки,
Наматывает вечность на ботинки.

За сотни глав уйдут романы и чернила,
Как ропот в сердце, что любимая дарила,
Не так важны предательские речи,
Как монолог в лицо, что не замечен.
И хорошо, что нынче ветви засыхают,
И люди, кроме магазинов, не гуляют,
Сжигая лица под октябрьским ненастьем,
Можно пропасть, и не в общаге в одночастье.

Моя бумага ещё ждёт, что будет скрежет,
Но голубиный говор уши нежит,
Забыв, что всё равно пора сдаваться,
В четыре буквы над заглавьем превращаться.
Шум, гул, и ураган, что беспокоят,
Опасны лишь для нот, когда расстроят,
По обоюдному согласью, встав чуть ранее,
Совместно образуем очертание.

Не распогодится, теперь, наверняка,
Скрыв звёзды, тучи не позволят огонька
Взять для ненужности дурной макулатуры,
Что лет  шести копилась. Может, хмурый,
Но до сих пор красивый взгляд мой прожигает
Тень в потолке. Меня пока никто не знает,
И эта тайна будет долго за туманом
Скрываться ночью, слившись в стройке с краном.

На воцарение спешит район суровый,
Трагичный почерк воспевает, но не новый.
Позволь сказать ещё про счастье... Нет, напрасно.
В кругу бессонницы гласить небезопасно.
На всё готов, конечно, кроме сновидений,
Я никогда не напишу стихотворений
Печальней, чем, которое распалось,
И в нужный час в уме станка не появлялось.

Сказать, что грустно... Но трава, что затаилась
Под снежным именем, конечно, удивилась.
От батарей немного душно, впрочем, сказки
О безответности, рыдают без огласки.
Я жил посуточно, и сверх того минуты,
Забыл и проклял неизвестные маршруты,
Заброшенные зданья, что не прочны,
Востребованней стали. Только ночью.

Остались в прошлом ледяные все походы,
Как разлетелись в мир торжественные оды.
Попробуй, расскажи про гениальность -
Это не то, что почитают, как реальность.
Подъём не вымышлен, давно рассвет зачах,
И все ненастья остаются на плечах,
Труба дымится потому, что в общем фото
Она должна задеть за ум кого-то.

Бессонница... А музыка играет,
Две робких тени очертания ласкают,
Матрас молчит, но все ругательства видны.
Письмо напишется в другой конец страны,
И завтра будет сон покрепче клети.
Остались несколько сообщников в планете.
Свети же лампа, освещай в ночи обои,
Здесь только мы вдвоём живём с тобою.