черновик

Над небольшим местечком, скрытым от посторонних глаз цепью горных вершин, зависла туча, накрывшая долину целиком и разом, без прелюдии, повалил снег. Он шёл как-то странно, будто невидимая рука управляла им. Вначале сплошной стеной, скрывая в местечке ещё чернеющие склоны и крыши домов, тротуары улиц и прохожих, а когда под снежным покровом исчезли последние проплешины и единственная дорога через горный перевал, снегопад внезапно прекратился и снежинки медленно закружили в огнях уличных фонарей городка. Снегопад не распугал прохожих, а скорее развеселил и число парочек, совершающих вечерний моцион росло.    
Зажглась уличная иллюминация. Ветрины ресторанчиков и кафе зазывали прохожих отдохнуть за столиком, перекусить и выпить чашечку горячего кофе или шоколада, на выбор, под   живую музыку.      

Спросив разрешения и мило улыбнувшись, Она, подсела к Нему в маленьком бистро, совсем крошечном, с одним столиком и двумя  ажурными стульями у входной двери, напротив витринного окна, в новогоднем убранстве. И заказала "Ристретто", ничего не значащий, на один глоток, кофе деловой женщины, исключительно для поддержания сил после сумасшедшего дня.

Суровый, с изборождённым морщинами лицом, крупным породистым носом, волевым подбородком и копной седых волос, стянутых ремешком в тугой узел, Он привлекал внимание и производил впечатление человека, которого лучше обойти стороной, ну уж ни как не спросить разрешения присесть за его столик. Но Она спросила и присела.

Он сидел перед чашечкой горячего шоколада и мечтательно поглядывал на парочки, совершающих вечерний променад после курортных процедур, на сон грядущий, вдоль запорошенных снегом клумб бульвара.
- "Как изменилось это местечко за последние сто с небольшим лет, как они тут всё обустроили, - думал Он, - и как уютно стало, какой шоколад научились делать, пальчики оближешь".
Он давно привязался к этому тихому, затерявшемуся в горах местечку. А когда заметало перевалы и наступало полное безветрие, то покойней и красивее места было не найти, и в самых отдалённых уголках его вселенной.
Бело-голубые шапки вершин, сдвинутые слегка набекрень, изумрудная зелень вечно зелёных лесов, покрывающих склоны горных кряжей, вековые лиственницы и ели с разлапистыми ветвями усыпанными шишками и густыми длинными иглами, припорошенные снегом, всё, буквально всё на него производило впечатление и радовало.    
Особенно последнее время, Он не мог отказать себе в удовольствии, чтоб буквально на пару дней не заскочить в это райское местечко и не посидеть за столиком приглянувшейся ему малюсенькой кафешки, притулившейся на пересечении Курортного бульвара и неприметной улочки вихляющей вверх по склону Малого седла.
- "Да, - рассуждал Он, - времена олимпийских проб и ошибок завершены, как и времена крестовых походов и падения империй. Они повзрослели, но, к сожалению, так и не поумнели."

Он бросил на неё мимолётный взгляд и вернулся к своим размышлениям.
- Да, решительно, всё радикально изменилось с времён сотворения мира, не говоря уже о Олимпе, Риме и крестовых походах. С той поры, как заселял Олимп этими недорослями, не оправдавшими надежд.
Долго подыскивал место, прикидывал за и против, рассматривал будущее. Знал, что не обойтись без войн, сам заложил в них и плохого и хорошего поровну, в надежде, что разберутся и осознают своё предназначение через боль и горечь утрат, а они придумали термояд. Ну, что ты с ними будешь делать.   
А как ему нравилась Греция, её зелёные кряжи, мраморность морей, бархат климата, Олимп с его вселенским покоем, как он напоминал Ему о безмятежных днях юности.

-"И всё коту под хвост, и всё же они не справились, какой бы силой их не наделял, - думал Он, - сколько раз твердил Зевсу, что бы тот приглядывал с Пантеона за македонянами в Дионе, остерегал их от раболепства и преклонения. Так нет же, этот имбецил устроил вечный праздник тщеславия на века, себе любимому, с жертвенниками и бесчисленными храмами. И стал плодить полубогов и минотавров. Теперь от этих потомков минотавра и возомнивших себя богами спасения нет. Утопить их что ли, может устроить им кары небесные, подтвердить Библейские пророчества и посмотреть, как они будут выкручиваться.
Сколько раз твердил этой олимпийской горе "аристократии": Не создай себе кумира, не прелюбодействуй с женой ближнего и тем паче с простыми смертными.
А этот бесконечный инцест, ни к чему хорошему не привёл, а я предупреждал и Кроноса и Рею, и всех остальных. Как они порочны в своей похоти и каннибализме..."
         
- "Кого она мне напоминает, это творение земной эволюции, как она бесцеремонна", - думал Он, - ну конечно же Гею, как я мог этого не увидеть сразу, когда она только вошла. Старею."
 
...Она была достаточно умна и проницательна, чтобы за его показными провинциальными штучками не разглядеть незаурядный ум и невероятные возможности. Её забавляло, как этот нелепый с виду старик тщетно пытается не обращать на неё никакого внимания и устоять против её чар. Её не отталкивали его старые властные глаза, не терпящий возражений рот, своеобразные манеры и страсть повелевать. Желание подчинить себе этого опытного человека и заставить его, пусть ворча, делать всё, чего бы Она ни пожелала, увлекла её.
Холодно и бесцеремонно Она стала расспрашивать его обо всех, самых скрытых обстоятельствах его жизни, а Он, против воли, рассказывал ей всё, как ей казалось.
У неё были научные заслуги, которые могли оценить только учёные, титулы и чины, перед которыми преклонялась толпа, у неё были деньги и Бальзаковский возраст. Она была властна и корыстолюбива, ей всего было мало. Она любила роскошь, расточительность и была при этом скупа. Она достигла практически всего, что мог дать этот мир, в котором она существовала. Она не могла только одного, созидать.

Она чувствовала, что невидимая нить, протянувшаяся внезапно, между ними, готова была оборваться в любой миг, но от чего-то рвать её не желала ни одна из сторон и это предавало остроту ощущениям во внезапно завязавшихся отношениях.
Своим женским чутьём, она знала почти наверняка, что Он ждёт её следующий шаг и стоит только его сделать, нарушив шаткое равновесие, произнести предположение, которое возбуждало её почти до экстаза, и всё будет кончено. И ЭТО встанет из-за стола и растворится в толпе за окном. Она чувствовала кожей и читала в его глазах предостережение, видела в уголках его губ затаившуюся улыбку и не решалась. А Он ждал, зная женскую натуру до последней клеточки, над которой он так усердно трудился не покладая рук, не обращая внимания на советы и возражения.
И она, при всех вводных, не могла, просто не имела права не совершить эту роковую ошибку, иначе она не была бы женщиной - это дремало в её сути и рвалось наружу в минуты страсти при потери чувства реальности.

Она самоуверенно предполагала, что контролирует Его и не сделает этот необдуманный шаг, и будет пересдавать карты, тасуя колоду по своему усмотрению с ядовитой улыбкой, столько, сколько потребуется лично ей. И принудит Его капитулировать, а потом отвергнет предложение, посмеявшись над очередной провинциальной наивностью, упиваясь своим превосходством, подняв бокал за победу.
А когда Он будет повержен и признает поражение, Она снисходительно позволит распахнуть перед собой двери и вручить ключи от всех тайн, чтобы повергнуть в хаос его недостроенный приют.
Она вела эту партию, как ей казалось, и наслаждалась игрой, а Он терпеливо ждал, когда Она заиграется и совершит опрометчивый поступок, чтобы поставить точку.

Игра всегда остаётся игрой и привязывает к себе и затягивает, и чем дальше тем сложнее сбросить карты и встать из-за стола. Слишком много отдано сил, а как известно в отношениях это самый главный аргумент и чем больше потрачено, тем тяжелее рвать.
Он, хладнокровно ждал раскинув сети, а Она, самоуверенно считала, что ставки стоят игры.

- "И всё же, как она похожа на Гею, сколько страстных желаний и порока в этих глазах", - думал Он, не допуская даже мысли о её победе.

Все последние годы Он только и занимался тем, что завершал давно начатое. Приводил всё к логическому завершению. Кирпичик к кирпичику Он выверенно достраивал этот мир, в котором собирался встречать старость. Он знал наверняка, что всегда сумеет справиться с любыми наваждениями и трудностями. К тому же Он был стар и многоопытен.
А эта предпраздничная безделица, внезапно свалившаяся Ему на голову, как Он предполагал, позабавит Его.
И в конце концов Она так похожа на Гею, что Он решил повременить с завершением турне.
- "Имеет же Он право развлечь себя или - это удел смертных?" - оправдывал Он своё легкомыслие.

А этот, скрытый от посторонних глаз мир, нет, не мирок, а целая вселенная, была у всех на виду. Но очевидность единого целого была столь размыта и туманна, что ни кому и в голову не приходило, что они являются частичкой, пылинкой единого целого, созданного этим стареющим чудаковатым и с виду не серьёзным гражданином. Мирно попивающим горячий шоколад, с красивой женщиной за столиком в кафе и развлекающий её пикантными историями из жизни "сильных мира сего". С пучком туго перехваченных, ремешком, седых волос и озорными глазами ребёнка.
В этом и была Его осмысленная идея, вынашиваемая Им на протяжении тысячелетий: собирать по крупицам, по камешку, подгонять и полировать, учить и наставлять мягко, без принуждения, позволяя каждой ценности пребывать в иллюзии самобытности и своего пути к счастью.