Вместо звука
в свой назначенный час засыпая на дне.
Где нас не было – нет... и не будет любви,
как письма, недописанного в темноте.
Ведь о чем там строчил полупьяный комбриг
известно потухшей давно свече.
Где нас не было – море, в котором кит
воет о том, о чем ты катал в письме.
Вместо звука пять слов.
Не печалься, мой милый Данзас.
Не увидимся больше
В глухой и отверженной тьме.
Это свойство спектакля,
Или действия на глубине,
Где антракт так и так непогожий,
Непохожий на счастье,
Скомканного по себе.
Вместо звука пять слов.
Не печалься, мой милый прохожий.
Соглядатай сих фраз.
Путь окончен. Сюда не бегут острова.
Только тихое море клюёт панибратство.
Не печалься, мой милый... Нерадивое счастье
существует отдельно. Как и та пустота,
что живет на бумаге совместно
со смыслом той жалкой любви и под данью орды черных букв.
Как и та пустота... Что собой подменяет разлуку
перед самым концом. Но есть ли такой у поэзии?
Путь окончен. Не печалься, Данзас.
Прогуляемся к речке – до смерти.
Речка – только начало её,
Но уже безвозвратна дорога.
Это свойство глубокой реки.
Возвращение – это надолго.
Чтобы русло теченья понять,
Надо против течения падать.
Надо против реченья идти,
Насовсем, против клятвы и бреда.
Может быть, нас в антракте спасут.
Может быть, не укажут в афише.
Вот теперь только дым,
распускается, тает ничтожно.
Это свойство могил –
забываться по памяти ложной.
Постамент ничему, это памятник места и дела,
оловянный солдат таланта, но прежде тела.
Наконечник письма к смерти слова так нежно ласкается.
Пусть забудут нас с вами, друзья!
А Он останется.
18/06/24, 18: 11
Александровский парк
Свидетельство о публикации №124122102622