Помню греющий свет. Вспоминая Александра Володина

Часть 1. ВНЕЗАПНАЯ ВСТРЕЧА.

С Александром Володиным я встретилась неожиданно для себя где-то в тысяча девятьсот восемьдесят пятом году. Я тогда часто выступала со своими авторскими и любимыми песнями Вероники Долиной по линии самодеятельности. Директору клуба "Красный путь" на Финляндском вокзале её знакомые актёры театра на Литейном, сказали, что пропадают – Инна Бедных уехала в Москву и у них "горит" спектакль в театральном музее. Тогда Любовь Ивановна, директор, можно сказать, "сосватала" им меня. Новость обрушилась на мою головушку ливнем в летнюю засуху. Если сказать, что я была рада – ничего не сказать... Прошу прощение за вспыхнувшее отступление, но без него – как без фонарика ночью: описываемая встреча предстанет сумрачно туманной...
…На последнем звонке в своем родном ЛИИЖТе в 1982-м я пела свою песню, написанную во время занятий по организации движения поездов, где, в отличие от нормальных студентов, под впечатлением просмотренного накануне фильм "Звезда пленительного счастья", "ушла в себя", и строчила строчку за строчкой в потрёпанном блокнотике, не замечая подошедшего преподавателя, который внимательно рассматривал труды своих подопечных… Ничего и никого я не видела, плавая в своем мире слов, за что и была выдворена из аудитории. Поднявшись со своего место, и продолжая писать, безропотно выполнила указание выйти вон без просьб о помиловании. Что меня выгнали, до сознания дошло уже в коридоре, когда я, присев у стенки на корточки, поставила последнюю точку в тексте, а уже после окончания занятия взбудораженные сокурсники рассказали мне, что преподаватель, крича, объявил, что выгнана я до конца семестра... Бедный учитель, с кем приходилось работать!..
И вот именно эту злополучную песню я пела на последнем в своей студенческой жизни звонке. Она удалась. Представление её создания было рассказано мной почти по-Хазановски – я внезапно озарилась историями "кулинарного техникума". Как говорится, "Остапа несло"… Когда прозвучала последняя нота, под дружный шквал аплодисментов и бурного смеха, я возвращалась на своё место в последнем ряду под возгласы: "Эх, Александр Павлович, Александр Павлович, чуть талант не загубили!".  А  наш улыбающийся в тот момент, поющий ректор, – у нас в институте существовал ансамбль преподавателей, – Евгений Яковлевич Красковский, поднялся в президиуме и воодушевлённо сказал, что мне, помимо диплома инженера, надо бы вручить и направление в театральный институт или в консерваторию. А затем подарил мне юбилейную ручку ЛИИЖТа со словами, что если я приду с ней к преподавателю на зачёт, он просто вынужден будет мне его поставить…  Что случилось после этого события, повлиявшего на лёгкость сдачи зачётов у Александра Павловича всей нашей группой, расскажу, возможно,  как-нибудь в другой раз. Но эта сцена в моей последующей инженерно-преподавательской жизни, в которой было немало предательских по отношению к моему человеческому естеству событий, до сих пор маячит недосягаемой звездочкой мечты на сумрачном небосклоне мирской круговерти...
…И вот я бегу из своей коммуналки,– благо жила практически рядом,– по Фонтанке мимо БДТ в театральный музей, притулившийся к Александринке. Бегу, попросив соседку приглядеть за спящим двухлетним первенцем, ставшим спустя годы артистом Мариинского, на единственную репетицию с гитаркой, доставшейся мне после развода... Поднимаюсь  по лестнице и влетаю в зал… Михаил с Татьяной репетируют драматические отрывки. Как выяснилось, моя задача – связать сцены в единое целое песнями. Пробуем. Актёры работают, я проживаю происходящее на сцене вместе с ними, судорожно подбирая что-либо подходящие для связок из своей памяти. Брожу с гитарой по проходам зала, пою... Миша Дорофеев периодически делает мне какие-то замечания, но общаться с пустотой почти невыносимо...
И вдруг открывается  дверь, заходит сутуловатый немолодой мужчина. Пожалуй, можно было бы подумать, что он некрасив, если бы не его всё понимающие глаза... Артисты радостно взбудоражены. Поздоровались. Он сел где-то в третьем ряду, а ставшие мне родными за час репетиции актёры начали играть свои отрывки, между которыми я песнями  рассказывала истории своей жизни, глядя в эти светлые, по-отечески добрые, мудрые глаза. Пелось, подхватывая эмоцию закончившейся сцены, легко –  живой  человек молчаливо выслушивал  и мою душу...
Когда прогон спектакля с моим практически импровизированным участием окончился, поднявшийся единственный зритель, указав на меня, обратился к профессионалам: "Вот как надо работать!", а потом, обернувшись ко мне, находящейся в конце  зала, спросил: "Вы из какого театра?". Я ответила: " Не из какого".  " Как не из какого? Нет, в театре-то вы в каком работаете? Как?.. Правда?.. Очень, очень жаль…". А я, внезапно подскочив, извинилась и, подхватывая гитару, помчалась домой, где по моим расчетам должен был уже проснуться сын...

...Вечером, уже перед спектаклем, Миша спросил меня: "Ты знаешь, кто это был? Нет??? Это Александр Володин!" И затаённая гордость зазвенела первым весенним ручейком где-то внутри меня, согревая озябшую за зиму душеньку...
Это была первая встреча с Александром Володиным, которая вспоминается мне значительным событием моей, большей частью растраченной непонятно на что жизни...

Часть 2.РАЗВЕЯВ В ПРАХ МЕЧТЫ

С Володиным ЛИЧНО мне довелось встретиться всего два раза. Первый – в театральном музее, а вторую встречу я вспоминаю, как трагедию… Что же произошло тогда?
...Актёры, с которыми мне довелось поработать, хотели создать свой театр в Доме учёных и пригласить в него работать Володина. Меня тоже грозились взять актрисой. Но...
Пути Господни неисповедимы. Навсегда запомнился тот невесёлый вечер в приветливом Доме учёных, на который пригласили и меня. А я по своей природной наивной тупости, не ожидая подлости, как ворона, каркнувшая на суку, согласно набившей оскомину басне, от распирающей радости в закулисных разговорах сказала красавице-ведущей, похваставшись: "А меня Володин ПОХВАЛИЛ", ничего больше. И практически онемела, когда, услышала подленько прозвучавшее со сцены: "А сейчас выступит девушка, которую ОЧЕНЬ ЛЮБИТ Александр Володин". Как гром среди ясного неба. Александр Моисеевич сидел в полном зале, и, возможно, не один, а с кем- то близким... Теперь-то я понимаю, что выйдя на сцену, нужно было кричать в зал, или, наоборот, громко смеяться перед выступлением над тем, что представляющая выступающих, – возможно, от одуряющей красоты своей, –  что-то перепутала, а я лишь ОДНАЖДЫ  была удостоена небольшой ПОХВАЛЫ МАСТЕРА, которую буду лелеять где-то внутри себя каждую свободную секундочку в своей жизни. Как птицы, увидевшие первые отблески лучей проснувшегося солнца...Эх, честная и честная ты моя  молодость с дурным извечным желанием НИКОГО НЕ ПОДСТАВЛЯТЬ, даже тех, кто тебя подставлял не единожды...
Не раз эта наивнейшая глупость позволяла подлости вонзать свои кривые зубёнки мне прямо под левую лопатку... Сердце же, не ведавшее интриг, этого не ожидало...
Выйдя на сцену полупарализованной, как кролик, после гипноза удавом, я залилась краской позора и, беспомощно хлопая своими мокрыми ресницами, мёртво отпела свои такие живые песни... Так передо мной закрылись двери театра, едва приоткрывшись... И слава Богу, что хотя бы спустя многие годы, появилась возможность извиниться перед Александром Моисеевичем, пусть заочно, когда он уже слёг. Успела...
Дело в том, что мои дети, старший и младшенький, пройдя множество туров, стали героями первых тридцати пяти серий сериала ОБЖ. Стали благодаря упрямству среднего, который услышал объявление и заварил эту киношную кашу, которую ему самому так и не удалось отведать. Вернее, не тридцати пяти: младший снимался в тридцати четырёх, а старший, будучи уже учащимся студии Государственного Мюзик-холла – только в одной, седьмой, в которой не снимался младший. За съёмку старший получил небольшую выволочку в театре, поскольку сниматься до окончания студии, как оказалось, было запрещено, да и, если говорить честно, его бы и  без запрета больше не снимали бы, потому что создатели сериала сразу сказали: "Володя, ты нам очень понравился, но снимать тебя будем мало – ты не очень-то похож на школьника". Дело в том, что для своих шестнадцати лет мой, – как я ласково его называла, – лосёнок, был высоковат – ещё в пятнадцать он был метр девяносто шесть, а за год ещё подрос...  А припомнила я это потому, что режиссёр, Антон Духовской, как оказалось,  тесно общался с болеющим Александром Моисеевичем и часто к нему ездил. Узнав об этом, я, счастливо сопровождающая своих на всех съёмках, рассказала эту историю Антону с просьбой извиниться перед Володиным и передала для него первую книжицу своих стихов... Как потом рассказывал мне Антон, "старик был растроган... ". Кстати, тесен мир: уже после всех съёмок и ухода Антона с телевидения, выйдя, надеюсь, в последний раз замуж, я рассматривала дома афиши суженного моего конца восьмидесятых - начала девяностых годов и с изумлением обнаружила в них имя начинающего барда Антона Духовского, который, как оказалось, ездил на гастроли в разные части СССР в составе группы, которой руководил мой муж, поэт Игорь Константинов... Судьба... Помню свет посланных ею встреч и держусь, всю жизнь держусь за соломинки лучей этого греющего света.
20.12.24

                Ольга Нефёдова-Грунтова
Фото Александра Володина из интернета