Ильинско-павловская легенда 30-33

30.
Звенящее счастье покоя
не радует, люди, меня.
Таится в нём что-то такое…
…его объяснить… да нельзя.

Обычностью светлых закатов,
когда начертанье висит
на совести всех виноватых.
По верхним слоям колесит

телега, гремит безответных
времён – одиозных эпох
во всём отрешенье заветных.
На взгорье туманности плох

безнравственный шаг в оправданье,
что зиждется в сонном краю.
Всплывает осенним преданьем
его нахожденье в Раю.

Сплошной листопад затуманит
пространство заботливых лет.
При случае друг вас обманет,
нарушив под клятвой обет.

Поманит и, ручкой махая,
уйдёт за туманность без слов.
Какая телега лихая,
промчится в обилье стихов.

Останется ветхое слово,
заполнив без мыслей пробел.
Колеблется снова основа.
Смотри, как ямщик оробел.

В тумане из прошлого счастья
стучится он в правую дверь.
Ни с кем по пути не считаться,
как стало объёмно теперь

и модно по меркам свободы,
в запретах сквозящая бредь,
где сглажены лета обводы,
назад возвращается впредь

с изнанки настанет удушье.
И колокол вновь прозвенит –
исчезнет страна равнодушья.
Проветрится звёздный зенит.

И тучи рассеются в гневе
в осенней беспутности гроз.
Мгновенье замрёт на мгновенье
в безлистье приватных берёз.

Сорвётся со скрипом желанье
отведать заботливость дней
в закрытом пространстве витанья
над синим простором степей.

31..
Молчат, отмалчиваясь в свете
сомнений в истинности зла,
что тонет в подлинном ответе:
– Ильинка-то другой была…

…мычали по утрам коровы,
горланили в ней петухи,
скрипели под крыльцом опоры,
рождались у отца стихи.

По улице, где жил он, тихо –
не скрипнет дверь, не щёлкнет бич
и всадник не промчится лихо.
Овец не гонят, чтоб остричь.

Но та же яма перед домом,
что переполнена водой.
Соседка вон прошла со стоном,
снедаемая вновь бедой.

Пришла вчера к ней похоронка,
как к маме приходила с той
войны… Ох! милая сторонка,
ты вновь унижена войной, –

шагая по стезе воспоминаний,
Матвеевны промолвил внук
во след отцовских испытаний,
идя под горочку на звук

забытого давно былого.
Расставив точки с запятой,
отбросив в степени подлогов,
взор засиял вновь чистотой.

32.
– Июнь, число двадцать второе
запомнил до скончанья дней.
Свою растерянность не скрою.
Речь о войне пойдёт, о ней…

…ещё вчера мы загорали,
купались в Немане вчера.
И строем песни исполняли.
Дурачились как детвора,

играли в догоняшки… Лето
и беззаботность на лице.
Читаю наизусть я Фета…
…тревожно что-то мне в конце

стиха осеннего куплета…
“Ей ничего уже не жаль”.
И Неман почернел, как Лета
как бы завёрнута в печаль.

Летят с крестами самолёты,
и бомбы сыпятся дождём.
Над Гродно непонятно что-то –
вихрится пыль над ним столбом.

Заняли оборону… с ходу
по нам стреляют из мортир
и чернота по небосводу.
Перевернулся, что ли, Мир?!

Дивизия разбита напрочь,
по группам разбрелась в лесах.
Хранит всё ветеранов память –
весь ужас, от бессилья страх.

Так армиям пришлось всем драпать.
Мы немцев ворошили тыл, –
с нахлынувшей слезою папа
мне в тайне тихо говорил.

33.
“Блуждая, сын, не заблуждайся,
тогда ты всё поймёшь легко,
при этом чаще улыбайся
и распознаешь, кто есть кто

во власти, на работе, рядом…
Добро где в жизни и где зло.
Зачем проводятся парады
и отчего всё расцвело

пренебреженье власти к людям.
Культ смерти возведён в квадрат
в эпоху злую революций
и почему в ней на брата брат,

сын на отца, отец на сына
поднять посмели руки, сын?
Умом своим слегка раскинув,
расправив плечи, спину, сплин

и независимость мышленья,
на страже будет доброты,
понятны жизни всей явленья
для сохраненья чистоты.

И всё по совести и чести
произойдёт в твоей судьбе.
Не заражайся чувством мести.
И необдуманной борьбе

не предавайся. Убежденья
оберегай от ложно-злых
влияний. Знай, что жизнь – мгновенье,
как будто бы запала вспых, –

Владимир смолк… слова запели,
философичностью звеня, –
ты отделяй зерно от плевел,
всё остальное-то возня –

и лозунги, и обещанья
власть предержащих по стране, –
отец, видать, так на прощанье
говорил открыто мне.