Мулен Руж

Ла Гулю
Владимир Мялин
              «Ах ты, мельница, ах, «Мулен Руж»!
              Для кого мелешь ты, «Мулен Руж»?
              То ль для смерти, а то ль для любви?
              Для кого мелешь ты до зари?»


Смешнейшая шутка из шуток
За рюмкой абсента, в канкан,
Углём рисовать проституток,
Дарующих волю ногам.

«Ах, выше, ах, выше и выше!», –
Кричать ей и ночью, и днём,
Первейшей эльзаске Парижа,
Объятой вульгарным огнём.

Но, рыжая до неприличья,
Тучнела она от вина.
И смерти канкан на больничной
Кровати сплясала она.

Молодая рыжеволосая эльзаска – коренастая, сбитая, с крепкими ногами першерона, настоящее наливное яблочко из простонародья – яростно трясла кружевными юбками, выделывая невероятные кренделя и задирая подол так, чтобы все могли лицезреть кисейные панталоны с оборками и атласным алым сердцем. «Выше, Ла Гулю! Ещё выше!» – неистовствовала возбуждённая публика.

В воздухе висела мутная пелена от коптящих газовых рожков, клубился табачный дым, пахло потом и разгорячёнными телами.

Беспорядочное скопление разношёрстного люда незримо объединяло нечто низменное, нечистое: словно невидимое клеймо порока было выжжено на лицах, будь то загулявший безусый подмастерье, благонравный обыватель, ускользнувший на свободу из-под бдительного ока жены, или лощёный парижский денди, презрительно глядящий в лорнет на снующих гарсонов и танцовщиц кабаре, которые в перерывах между выступлениями подсаживались за столики мужчин. Они бесстыдно кокетничали, громко хохотали, осушая бокал за бокалом, и зорко высматривали хищным взглядом настоящую «крупную рыбу».

Но всех этих мужчин – молодых и старых, исполненных силы и дрожащих от немощи, в цилиндрах, котелках и кепи, в потёртых сюртуках и безупречно сшитых фраках – сюда, под крылья красной мельницы «Мулен Руж», неодолимо влекла она: Луиза Вебер по прозвищу Ла Гулю.

Как эта грубая, вульгарная и наглая площадная девка получила над ними такую власть? Она вела себя крайне развязно, прославилась тем, что без приглашения подсаживалась за столики посетителей, ела за чужой счёт и пила из чужих бокалов, за что и получила имя La Goulue, означающее «прожорливая», «большеротая», «ненасытная» ставшее её артистическим псевдонимом.

Одним из любимых развлечений Ла Гулю и её фирменным трюком было сбить носком высоко задранной ноги шляпу с головы стоящего рядом мужчины, а увидев в зале кабаре Эдуарда, принца Уэльского – старшего сына английской королевы Виктории и будущего короля Эдуарда VII – она, ничуть не тушуясь, нахально крикнула венценосной особе: «О, Гэльский, с тебя шампанское!»

Но ей прощалось всё, ведь бесстыжая простушка с короткими, толстыми, будто театральные тумбы, ногами, мышиным личиком и цепкими, холодными ястребиными глазками, отливавшими жестоким металлическим блеском, волшебным образом преображалась в танце.

Она бесподобно импровизировала, отдаваясь ритму, подчиняясь пленительной власти музыки, словно неистовая вакханка, поклоняющаяся богу вина и веселья Дионису. Пенились волны белоснежных кружев, лоснилась нежная белая кожа, оттенённая муаровой бархоткой, рыжие волосы отливали медью в призрачном свете, и перед изумлёнными глазами зрителей представала богиня…
Ла Гулю родилась в 1866 году в Клиши, в бедной еврейской семье выходцев из Эльзаса. Отец – плотник, мать – швея, впереди беспросветная нужда, тяжёлый труд и никакой надежды.

В попытках хоть немного поправить финансовое положение мать держала прачечную в парижском пригороде на Rue de La Goutte d'Or – улице, словно в насмешку носившей название «Капля золота»: золота там не водилось не то что капли, но даже песчинки.

Усталая, до времени постаревшая мать с раннего утра до поздней ночи стирала бельё в жутком подвале, где клубился горячий пар и во влажном воздухе было трудно дышать. Её изработанные руки с надувшимися жилами и суставами, изувеченными ревматизмом, наглядно демонстрировали, какое будущее уготовано дочери.
Луиза помогала матери, однако мечтала вырваться из грязных подворотен туда, на нарядные светлые улицы, где прогуливается праздная публика, живётся сытно, тепло, безбедно и деньги сами сыплются в руки.

Тайком от матери девушка надевала платья клиенток, отданные в стирку, и отправлялась танцевать в какой-нибудь из близлежащих кабачков. Она не упускала ни единого шанса заработать несколько су: продавала цветы в городских пассажах, выступала в танцевальных залах парижских пригородов и вскоре снискала определённую известность благодаря артистичности, непосредственности, а главное – вызывающему стилю, бойкости и дерзким манерам.

Возможно, Луиза так и осталась бы танцовщицей третьеразрядных питейных заведений, если бы не встреча Шарлем Дестёком, который впоследствии прославился как «открыватель Ла Гулю».

Он порекомендовал будущей звезде канкана брать уроки у танцовщицы и хореографа Селесты Могадор (C;leste Mogador – ;lisabeth-C;leste V;nard), а та, оценив способности даровитой ученицы, отправила её в Монпарнас, где Луиза Вебер дебютировала на арене цирка Фернандо, в театре Ревиста и, наконец, вместе с исполнительницей кадрили Грий д'Эгу выступила в ресторане «Мулен де ла Галетт» (Moulin de la Galette), кабаре «Элизе Монмартр» (L';lys;e Montmartre) и знаменитом кафе «Клозери де Лила» (La Closerie des Lilas) – излюбленном месте встреч французской и европейской артистической богемы. Там Луиза Вебер познакомилась с Огюстом Ренуаром, став одной из его натурщиц, а он ввёл её в круг живописцев и фотографов.

1889 год ознаменовался помпезным открытием на Монмартре знаменитого кабаре «Мулен Руж» (Moulin Rouge, дословно – «Красная мельница»), приуроченным к началу Всемирной парижской выставки и окончанию строительства Эйфелевой башни.
Испанский предприниматель и антрепренёр Жозеф Оллер и его компаньон, французский импресарио Шарль Зидлер понимали, что им необходимо создать нечто совершенно особенное, способное соперничать с легендарным «Элизе-Монмартр», поэтому «Мулен Руж» открыло свои двери на площади Бланш – подальше от бульвара Рошешуар и пляс Пигаль с его районом «красных фонарей», сомнительными удовольствиями, атмосферой распущенности и скандальной репутацией.

Это время, время беззаботности и беспечности, когда дух легкомыслия буквально витал в воздухе, впоследствии назовут «Прекрасной эпохой». Расцвет культуры, искусства и естественных наук, небывалый рост промышленности и строительства, а также технический прогресс, вошедший в историю как золотой век автомобилестроения и воздухоплавания, рождения кино и развития метро, вселяли оптимизм и жажду жизни. Душа требовала праздника, а тело жаждало плотских радостей.
Спрос диктует предложение, и вскоре кабаре «Мулен Руж» снискало дурную славу, мало в чём уступающую славе квартала «красных фонарей». Здесь щедро наливали абсент и можно было раздобыть опиум, пела Иветта Гильбер и танцевала Жанна Авриль, давала представления грустная клоунесса и акробатка Ша-У-Као, но главное – блистала Ла Гулю, «королева канкана».

Надменная и самоуверенная, с чёрной бархоткой на полной белой шее, в небесно-голубом атласном корсаже с низким вырезом и широченной чёрной юбке, под какофонию сумасшедшего оркестра она виртуозно вскидывала ногами пышные воланы зефирных кружев нижних юбок, щедро демонстрируя зевакам кисейные панталоны с вышитым алым сердцем.

«Выше, Ла Гулю! Ещё выше!..»
Наконец, кружась в бешеном ритме, в ошеломительном прыжке Ла Гулю высоко вскидывала ногу и с визгом садилась на шпагат, вызывая неистовый восторг пёстрого клубка парижской публики. Она играла с этим клубком как кошка с мышью, щурила хитрые холодные глаза и плотоядно улыбалась.
Королева канкана, королева продажной любви, не удостоив зрителей даже поклоном, покидает танцпол под гром аплодисментов. Её провожают обезумевшие глаза сотни мужчин. Возбуждённые непристойным зрелищем, они станут лёгкой добычей жриц любви, уже расставивших свои сети.

Постоянным партнёром Ла Гулю в канкане и кадрили стал сын торговца вином Жюль Этьен Эдм Реноден, прозванный Валентином Бескостным (Valentin le D;soss; – Валантен ле Дезоссе) за поразительную гибкость суставов. Высокий, худой, страдавший синдромом Элерса-Данлоса, вызывающим дисфункцию соединительной ткани, он и впрямь танцевал так, будто не имел костей.

«Истая вакханка, одержимая демоном ритма, она [Ла Гулю] бесновалась, не обращая никакого внимания на задыхавшихся от волнения мужчин, презирая их, а Валентин – длинная разболтанная кукла с неизменным цилиндром, надвинутым на лоб, с костлявым, мрачным рябым лицом, большими руками, длинными ногами, – слегка откинув назад своё прямое, негнущееся тело, сливался в танце со своей партнёршей», – так описывал этот дуэт Анри Перрюшо в своей книге «Жизнь Тулуз-Лотрека».

«Мулен Руж» действительно посещали не только представители низших классов, буржуа и аристократия, но и люди искусства. В разное время за столиками сидели Оскар Уайльд и Пикассо, а атмосфера кабаре и его звёзды знакомы всем по картинам и плакатам Анри де Тулуз-Лотрека.

Представитель знатного аристократического рода, единственный сын и наследник, по злой иронии судьбы превратившийся в инвалида-коротышку, Тулуз-Лотрек был очень одинок. Физическое уродство лишило Анри возможности вести жизнь, приличествующую его кругу: танцевать на балах, ездить на охоту и поступить на военную службу.
Женщины смеялись над ним, и свободно художник чувствовал себя только среди проституток или здесь, за столиком кабаре, опрокидывая рюмку за рюмкой и не выпуская из рук карандаш. Шум, гам, пестрота, слоняющиеся по залу подвыпившие люди, дым коромыслом и ярмарочный блеск атласных корсажей позволяли ему оставаться незаметным.

Сдвинув котелок на затылок, Тулуз-Лотрек рисовал самозабвенно, испытывая истинное наслаждение от атмосферы ночного кабака, испарений распалённых тел, магии танца, опустившегося до животного уровня.

Ла Гулю была его любимицей. Тулуз-Лотрек никогда не льстил своим моделям, и в этом случае был верен себе: c портретов на нас высокомерно смотрит пресыщенная поклонением и лёгкими деньгами непристойная женщина. Рот, искривившийся в презрительной гримасе, неизменная бархотка, глубокое декольте, заканчивающееся на талии и подающее товар «лицом», и цветы в волосах, кажущиеся чем-то инородным.
В 1895 году, сколотив приличное состояние, Ла Гулю покинула «Мулен Руж». Она была беременна и совсем потеряла форму, а в декабре того же года родился сын Симон-Виктор. Имя его отца осталось неизвестным, и журналист Виктор Коллин дал ребёнку свою фамилию.

Ла Гулю загорелась идеей открыть собственное дело, вложив деньги в ярмарочный балаган, декоративные панно и афиши для которого создал её верный друг Анри де Тулуз-Лотрек. Однако начинание не имело успеха: расплывшаяся и отяжелевшая Ла Гулю, извивающаяся в танце живота в костюме, расшитом мишурой, не вызвала восторгов публики. Не спасли ситуацию ни состязания по французской борьбе, ни амплуа укротительницы хищников – бывшая звезда кабаре «Мулен Руж» обанкротилась.
10 мая 1900 года Луиза Вебер вышла замуж за фокусника и укротителя Жозефа-Николя Дрокслера. Она стала уродлива, «до того толста, – писал Жан Лоррен, – что на ней трещало трико».

Супружеская чета выступала в цирке с номерами, в которых были задействованы пантеры и львы. В январе 1904 года во время представления один из хищников напал на них, нанеся серьёзные травмы.

После этого драматического инцидента с цирковой карьерой было покончено и жизнь Ла Гулю покатилась под откос. В самом начале Первой мировой войны Дрокслер был призван в армию и погиб в окопах в том же 1914 году; в 1923 сын Симон-Виктор, профессиональный карточный игрок, умер в тюрьме.

Ла Гулю перебивалась случайными заработками, жила в фургончике старьёвщика с собакой Риголо, ставшей последним и единственным её утешением, сильно бедствовала и пристрастилась к алкоголю. Дойдя до крайней степени нищеты, одетая в лохмотья, обрюзгшая, неопрятная, больная, торговала всякой всячиной на Монмартре.
«Иногда зарабатывала немного денег, рассказывая о своей жизни редким журналистам. Продавала на Пигаль с лотка сигареты, булавки и сладости проституткам, которые величали ее «мамаша Гулю». Торговала фотографиями у «Мулен Руж» – своего бывшего королевства. Убирала в лупанариях и приютах. Несколько раз Жан Габен и Морис Шевалье приводили её в кабаре, где представляли бывшую этуаль новой публике и собирали для нее небольшую сумму.»

М. Мартин, биограф Ла Гулю
Луиза Вебер по прозвищу Ла Гулю умерла в полной нищете и забвении 30 января 1929 года в парижском госпитале Ларибуазьер от водянки. Ей было 62 года.
Первоначально похоронена на пригородном кладбище Пантен, в 1992 по постановлению мэра Парижа Жака Ширака останки были перезахоронены на кладбище Монмартра.

Ах ты, мельница, ах, «Мулен Руж»!
Для кого мелешь ты, «Мулен Руж»?
То ль для смерти, а то ль для любви?
Для кого мелешь ты до зари?
«Жизнь прекрасна»