Нуар

В предметный ряд однообразных линий
с пересеченьем невозможных встреч
уходит день, расталкивая спины,
щербатым матом и движеньем плеч.

Уходит день по тёмному пространству,
по чёрным клеткам шахматной доски,
где нет предела для непостоянства,
но есть бессмысленность в чужом «ПРОСТИ».

Где требуют надменной лучшей доли
от тихих нескончаемых ночей
бессонница и призрак старой боли
с привычным хрустом ломанных костей.

С морозным звуком крошатся секунды
на циферблате вечного «ДОЖДИСЬ»,
а день уходит, осторожно сплюнув,
щербатый мат, законченный на «ись».

И полная полночная надежда
на что-то важное в судьбе, в душе
на каменистой фразе «как и прежде»
вдруг спотыкается — и в неглиже

летит самозабвенно с криком на пол
фантазий, ярких неглубоких снов.
И умирает медленно средь тапок,
средь крошек, пыли и половиков.

И доктор, приходящий срочно на дом,
в бумажке пишет — тепловой удар,
хотя на улице давно по датам
шагают холод и спиртной угар.

Давно шагают, разрумянив щёки
прохожим лицам, маскам — и Луне,
что, улыбаясь, брызгает на строки
свой свет неловкий в дорогом вине.

Я повторил, иль сочинил? Откуда?
Наверно, правда — тепловой удар.
А может, сверхзаразная простуда
мне подарила насморк и нуар.

Нуар, как стиль разбитого колодца —
глубокого, прохладного в жару;
когда внутри оранжевое солнце
стремится выскочить лучом в дыру.

В дыру рассвета, в полосу заката,
чтоб озарить однообразный ряд
предметных линий, слов и снегопада
среди неосвещённых анфилад.

Спокойной ночи, други и подруги.
Прощай горячка, насморк ... навсегда.
Я утро встречу без хандры и скуки,
и накормлю голодного кота.