Ильинско-павловская легенда 20-22

20.
Знакомый врач от Бога, видно
по состоянию его.
Всегда он выглядит солидно,
а вроде нету ничего.

Но знает многих он пилотов
и умных разных докторов.
И фарисеев любит фотать.
Не любит на стене ковров.

Сей доктор на своих знакомых
усиленно всё налегал,
мне представляя в разговорах,
надеюсь, всё-таки не лгал.

С благоговеньем представляет,
он, всеми связками звеня,
фамилью звонкую… Шаляпин –
он, мол, Шаляпину родня.

Понизив голос с обертоном,
всё повторяя много раз,
речь прерывая лёгким стоном…
…куда-то мчал его Пегас

по странно-ветреной тропою.
Размахивал Пегас хвостом,
галопом мчался к водопою,
оставив завтрак на потом.

Клубилась пыль без оговорок,
копыта вдавливали грязь.
Летела пыль и мне за ворот,
налаживалась с прошлым связь.

Вокруг дома мелькали… Лентой
на запад простирался бор.
А он довольствовался сметой
и склеивал наш разговор.

И ноты в воздухе висели,
канва проглядывалась вновь.
Пронзительно ветра свистели
и взбудораживали кровь.

Звучала по сегодня свежесть –
заигранных пластинок суть,
как “из-за острова на стрежень” –
столь революционный путь.

Порассуждав о службе Богу,
опять вернулись к докторам.
Знакомый выразил тревогу:
“А не разрушат ль снова Храм?!

Случалось так в двадцатом веке
под улюлюканье властей.
Гасили веру в человеке
со страшной подлостью идей.

Вводимых в обиход столицей
Союза, лопнувшего вдрызг.
Повеселели с ходу лица…
…произошло в три дня без брызг

и без фонтанов чёрной крови.
Преобразился строй тот враз”.
Очарованье в каждом слове
услышал в построенье фраз.

Не вдруг, но с придыханьем доктор
продолжил излагать рассказ.
Он заявил довольно твёрдо,
что-жизнь-то не одну он спас.

В стационарах нету места.
На кладбищах растут кресты –
войны суровая фиеста
да с ураганом пустоты.

Знакомый доктор сочиняет,
порой читает вирши мне.
Своим вниманием пленяет,
как роза зимняя в окне.

Он делает один лишь вызов,
бросает трубку на рычаг.
Я не встречал таких по жизни.
Воспитывает их гулаг.

Любого он скупей скупого.
Приватно сообщил он мне:
“Знаком с Шаляпиным… из рода,
всё точно, истинно вполне”.

Я позвонил, поговорили,
мол, документы покажу.
Предо мною дверь закрыли,
мол, подождите… Подожду!

Шагает, катится как будто,
вопрос: “Чё надо от меня?”
Глазами серыми всё блудит,
возникла словно бы стена

непониманья между нами…
– Вы обещали документ,
что подтверждает с вами
Шаляпин как один протрет.

Шаляпиных столь объявилось…
…они кишмя в стране кишат.
Общественность вся удивилась –
все присоседиться спешат.

За родственников выдаются
певцы, артисты и врачи,
рекою уверенья льются.
Бессовестны они рвачи

чужой заслуженною славой –
однофамильцы всех мастей –
и распушаются как фавны
в обилье собственных страстей.

21.
“Когда стихи не понимаю,
да нет, на автора не злюсь.
Я много раз стихи читаю,
учу тогда их наизусть –

они становятся моими,
как будто я их написал,
ложусь, встаю в обнимку с ними”, –
“Учитель так нас наставлял”, –

сказал нам Дягилев в Ильинке,
служивший в армии сержант.
Сдувал с своей жены пылинки,
на однокласснице женат.

Живут в красивом тёплом доме.
“Пока что, – говорит, – здоров…”
Пристройка выглядит укромно
с поленницей на зиму дров.

“Сам заготовил нынче летом,
свозил в багажнике Оки,
на ней гоняю и в аптеку
я за лекарствами. Тоски

у нас с женою не бывает…”
“Живём-то шестьдесят уж лет
мы вместе, не надоедает
он мне, а я ему… он – свет,

как говорится, вон в окошке”, –
свободно вставила жена.
Ухожены, блестят дорожки –
в том женская рука видна.

“Так, к сродному поедем брату, –
Владимир твёрдо произнёс,
и по-директорски, – по тракту!”
Водителя он снял вопрос.

Сергей Панов однофамилец
Геннадия Панова. Он,
слегка волнуясь, в стиле милом
немало был всё ж удивлён,

что мы компанией явились.
По-сельски добрый человек.
И, случаи припомнить силясь,
глаза сверкали из-под век.

К писателю благоговея,
охранник-инженер сказал,
от напряженья багровея:
“На путь учёбы наставлял,

и потому вот инженером
благодаря ему я стал.
Для нас, мальчишек, был примером!” –
торжественно изрёк финал.

22.
“Был счастлив всё же продвиженьем
не по карьере, точно нет.
Остановиться на мгновенье
не позволяю – дал обет.

Из омута войны жестокой
старался выйти на простор.
Вопросы не решишь наскоком,
стал расширять свой кругозор.

В учительском я институте
восстановился, но с трудом.
Болото властное всё в туне,
хоть не гулаг, но всё ж дурдом.

Пооббивал пороги власти
районной, сельской, краевой.
Преодолел я все напасти.
И в обороне круговой

пробил я брешь не сразу.
Повсюду следовал отказ.
Жестокую бросали фразу:
“На фронт не посылали ж вас…”

Хотелось врезать по сопатке…
…крепись, товарищ партизан,
всегда ж выигрывали схватки.
Я совестью на фронт был зван!”

Нам папа иногда на вдохе
в минуты грусти выдавал.
Не всё осталось в той эпохе”, –
Владимир со слезой сказал.