Стыд

Как ни устал в конце, а все же за день
Поднял стожок за Ляпушкой в лугах.
Когда б не дождь - три дня, будь он неладен,
Давно бы сено нежилось в стогах.
Но ничего, июнь еще в разгаре,
Какое ж это лето без дождей?
Зато картоха прет, как на опаре,
Кадушки в голос требуют груздей.
Пускай дождит, до Покрова успею,
Все сделаю, что ране намечал:
И баньку срубим деду Пантелею,
И крышу - дядьке, чтобы не серчал.

Подсел ко мне, под стог, бродяга-вечер...
Уже и птахи в травах росы пьют...
Пора домой. А кем я буду встречен?
Лишь Бимка только с матушкой и ждут.
Давай-ка в заводь, к иве молчаливой...
Давно ушли в деревню косари.
И только я сидел, почти счастливый,
Любуясь платьем розовым зари,
Фатою алой, облачком-кудряшкой...
Ступая тихо поверху осок,
Унес туман, укрыв своей рубашкой,
Свою любовь в хрустальный теремок.
Пора и мне. И только я, прощаясь,
Коснулся ивы вздрогнувшей ствола,
Вдруг ощутил, как с нежностью, смущаясь,
Она лозою плечи обняла.
И я ее, голубушку, - ответно,
Хоть для кого-то я - в окошке свет.
Не нужен здесь мужик с душой поэта.
Поэт в деревне - меньше, чем поэт.
Вот если бы речёвки под гармошку
Наяривал и каблуки в разлёт,
Тогда б - и клуб, и красная дорожка,
И грамоты, и слава, и почет.

А тут - поэт, стыдобушка какая!
Да ладно б там - есенинских кровей
Или рубцовских: душу надрывая,
Был горькой солью родины своей.
Поэтому недуг свой и скрываю,
Не дай-то Бог прознают - засмеют!
Лишь только с нею душу умываю,
Пока росу лазоревки клюют...
Ну что, моя хорошая, пора мне,
Давно и мама с Бимкой заждались.

За что, Господь, в какое наказанье,
Болею стихотворчеством всю жизнь?