Отрывок

В одном переходе от древней Олимпии
присел отдохнуть он в тени под оливами.
И узкие листья над ним трепетали,
и дымка легла на холмы золотая.

С рассветом, держась по возможности проще,
со всеми вошёл он в священную рощу.
Принёс по обычаю скромную жертву
и Зевса почтил, а за ним и Деметру.

Но тут же, едва отошёл от треноги,
какой-то юнец заступает дорогу:
на играх ты петь собираешься, старый?
А где же твоя
кифара?

— Я сам основал музыкальную школу
когда-то. И был молодым и весёлым:
язвил я над тем, что забавным казалось.
Теперь не нужны мне ни сиринкс, ни авлос,
хотя и любое созвучье знакомо.

Нескоро черёд колесничного нома!

А эта возможность лишь раз выдаётся —
сложить эпиникию в честь копьеносцев.
У белой черты вожделеют атлеты
награды: венка из оливковых веток,
а я одарю их бессмертием.
Плохо
ты знаешь меня,
Архилоха.

Юнца как помеху с пути отодвинув,
рапсод словно вырос, расправивши спину.
Стоял на ристалище твёрдо и гордо
он, вообразивший ступени трихорда.
Три лёгких движения пальцами сделал
и зычно воскликнул:
— Те-не-лла!

И слово его как струна зазвенело:
— Восславим гармонию духа и тела!
Я, воин, чьи руки привыкли к мечу,
вам вечную молодость ныне вручу.

И диском светило из рук дискобола
летело по небу, лучами кололо.
И кожа, умащена, бронзой горела
от жаркого вздоха Эола.
— Тенелла!

Внимайте же, олимпионик и зритель:
атлетов и Фидий ваял, и Пракситель —
не камень, а звучное слово поэта
навек сохранит их в сиянии света.

…На небе Тавриды заря угасала.
Над греческим текстом сидел Вересаев.
Ничтожный отрывок, всего пара строчек.
О, что ты увидел за ним, переводчик?

А эхо дышало, шептало и пело —
три ноты, три слога:
те-
нел-
ла!