Иван Грозный

Бесы, бесы – всюду бесы,
Сохрани меня Господь!
Ночи черная завеса
Обжигает дух и плоть.
 
С воспаленными глазами,
Ночь, которую подряд,
Я стою под образами,
Отгоняя мыслей смрад.
 
Бесы, бесы за спиною
Шепчут что-то в уши мне.
И маячат под стеною,
В тусклом факельном огне.
 
Я шепчу ночной порою
И молитвы, и псалмы.
Но, как прежде, за спиною –
Шепот нечисти из тьмы.
 
Что же вы, святые, спите!
Что ж глядите сквозь меня?
Это я, Иоанн Мучитель,
К вам взываю, из огня!
 
Воск нещадно жжет мне пальцы,
Я кусаю губы в кровь.
Я пред вами пал страдальцем
Заслужить прощенье вновь.
 
Стон души моей разбитой,
Скат опущенных плечей.
Безнадежная молитва
В восковых слезах свечей.
 
Свет мерцающий лампады
Угасает… В горле крик…
И укутывает ладан
На иконе божий лик.
 
Это вечное смятенье,
В ад душа летит, скользя.
Благо божьего прощенья
Получить уже нельзя…

Нет спасения от боли,
Язвы на душе саднят.
За разлив холопьей крови
Небо прокляло меня…
 
Что ж ты, Боже, спрос великий
С одного меня ведешь?
Отвратил святые лики
И молиться не даешь?!
 
Как ты мог сокрыть из виду
Всех, стоявших за спиной?
Покарай всю эту гниду,
А потом займись уж мной.
 
Как Голгофа трон мне страшен,
Власть – как кара мне за грех.
Эшафотной кровью крашен,
Проклят родовой мой герб.
 
Не один я рвал на дыбе
Тех, кто был мне не в угод.
И на корм подледной рыбе
Я бросал их в холод вод.
 
Что ж теперь, коль гнев мой, Боже,
Знать не знает берегов?
Я сгноил средь стен острожных
Тьму великую рабов!
 

Твоим именем на царство
Я был венчан и заклят.
Так за что ж теперь мытарство?
Так за что ж в огонь и в ад?
 
Снова бесы! Отступитесь!
Я не дамся в когти вам.
Знаю я, что вы боитесь,
Не войдете к образам!
 
Под иконы, в угол красный!
Под лампаду и свечу!
С перекошенной гримасой
Плачу я и хохочу.
 
За окном не просто сучья
В окна бьются в темноте.
Это пальцев черных крючья
Тянут бесы вновь ко мне.
 
Безобразные личины
Они кажут мне, глумясь.
Из теней, из-под гардины
Все ползут ко мне, смеясь:
 
«Что ж ты, царь, комочком сжался?
Али не признал своих?
Что ты плачешь? Испужался?
Да, не так уж ты и лих…
 
Неужель ты, царь великий,
Только с челядью и крут?
Когда смотришь ты с улыбкой,
Как людей собаки рвут?!
 
Ты любил плести такое
Ожерелье из смертей.
Поджигал своей рукою
На кострах живых людей.
 
Слышишь крики, треск пожара?
Прямо за спиной твоей.
Чуешь смрад от тел, что жарил
Заживо ты, как свиней?
 
Слышишь, как они стенают
С твоим именем, Иоанн?
Умирая, проклинают
Твой кровавый балаган.»
 
«Нет, вы врете! Я не верю.
Мертвым не дано кричать.»
«Вон они, стучатся в двери,
Уж пришли тебя карать.»
 
«То отступники лихие!
И разбойный, блудный люд!
Пламя – плата за грехи им,
Это был их страшный суд!
 
Отлучили их от церкви
И спалили на кострах.
Да развеяли по ветру
Их нечистый, серый прах.»
 
«От того они и стонут,
Поджигатель – Царь Иоанн,
Что их души в дыме тонут,
Их никто не отпевал...
 
А теперь прочисти уши
Да глаза свои протри.
Женский вой и плач послушай,
Что несется из двери.
 
Это жены тех опальных,
Кто не выдержал плетей.
Ты их сам топил в купальнях,
Привязав к ногам детей.
 
Слушай, царь! Твоя работа!
И за крестик не держись.
Ты не плакал отчего-то,
Отобрав младенца жизнь.»
 
«Нет, не правда! Это ветер!
Воет в щелях и углах…
Нет пути из царства смерти,
Все они - давно лишь прах!
 
Это все гнилое семя
Провинившихся бояр.
Я рубил под корень семьи,
И детей не оставлял.»
 
«Плач утопленных младенцев
Будет уши твои рвать!»
«Это рамы скрип, что в сенцах
Ветер распахнул опять!»
 
Снявши со стены икону,
Я прижал ее к груди.
Вдруг она с печальным стоном
Разломилась посреди…
 
Нету, нету мне спасенья!
Отчего вдруг все в крови?!
«Это, царь, не наважденье,
Это все дела твои…»
 
Под окном нестройный топот,
Звон колодок, страх и дрожь.
«Хоровод холопов мертвых –
Еще раз их не убьешь...
 
За своими головами
Они, царь, пришли к тебе.
Хотя помнишь ты едва ли
Об ужасной их судьбе.
 
Жизнь окончивши на плахах,
Где ты их четвертовал,
В окровавленных рубахах
Они брошены в отвал.
 
Ну а головы на колья
Наколоть ты повелел
Чтоб, от страха полумертвый,
Всякий бы на них смотрел.
 
А потом, снизав с осины,
Где ты их оставил гнить,
Главы бросили в трясину –
Неча, мол, их хоронить.
 
Так они пришли, за спросом!
Вон, толпятся под стеной,
Ну-ка глянь, как прежде, грозно
На народ на мертвый свой!»
 
«Помоги, святая сила!
Заступись ты, Божья мать!
Не сдержала их могила,
Как теперь от них бежать?!»
 
Пальцы в страхе рвут рубаху,
Пот и слезы жгут глаза.
Ужас душу рвет с размаха,
И безмолвны образа.
 
Не сбежать и не укрыться,
Не спастись, святых моля.
Даже в нору не зарыться,
Вряд ли примет мать-земля.
 

И безумными глазами
Я ищу для бегства путь.
Верно, захлебнусь слезами –
Чувствую, как сжало грудь.
 
Не снести такие муки,
Хуже плахи и плетей!
С криком тянет ко мне руки
Тьма загубленных людей.

Я бегу по коридорам,
То споткнусь, то ринусь вновь.
А со всех сторон, с укором
Смотрят те, чью лил я кровь.
 
Они рвут на мне одежду,
Проклинают и плюют.
Я бегу, они, как прежде,
Вновь из темноты встают.

И, сорвав нательный крестик,
Сжав до боли пальцы рук,
Падаю, со страхом вместе,
В черной бездны жадный круг…
……..
И в Архангельском соборе,
В стенах древнего Кремля,
В колокольном гулком стоне,
Приняла царя земля.
 
Завещанием последним,
Он пострижен как монах.
И отслужена обедня,
И ниспослан к праху прах…

Но когда вокруг все тонет
В сне полночной тишины,
В древних каменных покоях
До сих пор мольбы слышны…