Ильинско-павловская легенда 9-15

9.
Мечтал мальчишка поскорее
закончить школу и писать
статьи в газету, чтоб острее
смогли все дали увидать.

Он написал о том, что снилось,
послал в газету, где Иван
заведовал отделом писем.
Отставив в сторону роман,

помчался он в село степное,
где юный автор начинал
свой путь в словесность, значит, стоит
помочь, благословить… Финал –

заметку приняла газета
и напечатала её,
а автор выполнил советы –
он журналистом стал. Его

в Союз писателей приняли,
прославил книгами Алтай,
Ивановы советы повлияли –
успех Шумилова считай

не малый в этом становленье.
– Согласен, Толя, ты со мной?
– Иного быть не может мненья,
я соглашусь, Сергей, с тобой.

10.
Шумилова читая, вижу,
какие ёмкие слова!
Народный яркий голос слышу,
в них мудрость автора видна.

Ополоснула как стихия,
но не сбивает с панталык.
И обороты в них лихие,
приятно-сочен сёл язык.

Обужа – догадайтесь сами,
с обутками сравните вы.
Он в прозе говорит стихами
под куполом из синевы.

Что стоит: ну, зачем хаманить
свою обжитую избу.
Всё обновляет нашу память.
Ломает стены, городьбу,

что отчуждает суть народа.
Раскрепощает с ходу речь –
другою предстаёт природа.
Нас от неё нельзя отсечь.

Нас радует язык сибирский
шумиловских сибиряков,
где надо мягкий, а где прыткий
его ильинских земляков.

В погожий день и ясный
снег хрупает, а не скрипит.
Сибирская зима прекрасна.
Природа тут зимой не спит,

а радует пургой с метелью,
конь спорой рысью в ней бежит,
хоть жизнь проходит с канителью –
веретеном она жужжит.

И записная книжка – поминанье.
И пот крапинами течёт.
Обширные его познанья
нас в глубь истории влечёт,

где выкомуривает тётка
и попадеюшкой зовёт
племяшку, и наотмашь плёткой
словами с подковыркой бьёт.

Пожнёшь, товарищ, что посеешь.
За дело взялся не спеши,
ты огорбатиться успеешь,
всё делай, парень, для Души.

11.
На светло-временном отрезке
восходит чистая заря,
я в ожидании поездки
в начале снежном ноября.

Меня позвал Иван Шумилов,
чтоб посетил его места,
на “Океан” взглянул шумливый,
на церковь ту, что без креста,

а в ней зерно и паутина,
и пятна грусти от икон.
Печальная была картина –
безбожный властвовал закон.

И крест, и купола на месте.
И церковь вновь освящена.
По совести в ней всё, по чести,
проводит службы вновь она.

Село твоё преобразилось,
похорошело, говорят.
И купола озолотились.
Я думаю, тому ты рад.

12.
Приватная беседа наша
продолжилась опять с утра.
И вот уже тебя я старше,
но уходить мне не пора.

Поэму дописать бы надо
и книгою её издать,
не важно, будет, нет, награда.
Я должен всё-таки сказать,

Иван Шумилов, откровенно –
приходишь ты ко мне во сне.
Проходит жизнь твоя мгновенно,
становится так страшно мне,

с тобой когда я партизаню,
вступаю на стезю войны.
На лавры, нет, не притязаю,
да той давно уж нет страны.

Ты воевал, Иван, отважно,
а я дитём страдал. В тылу
все матерились трёхэтажно
и проклинали все войну,

что обездолила, убила
и покалечила солдат.
Таланты многих загубила,
двойных так много стало дат.

И безотцовщина сплошная,
калеки, вдовы… а невест
без женихов не счесть. Иная
настала жизнь – померк весь Свет.

13.
Иван, могу тебе похвастать –
я благодарность получил.
И отодвинулись напасти.
Довольно весело звучит:

“За вклад огромный мой в словесность,
в литературу светлых дней,
и за порядочность и честность,
и за обилие идей,

которые я воплощаю
в поэмах, одах и стихах”.
Я жизнь Душою ощущаю
и потому не ведал страх.

Союз интернациональный
писательский, спасибо всем,
что в этот странно день печальный
поздравили, что нет дилемм

на поприще литературном,
в изданье полновесных книг.
Звучит всё голосом бравурным.
Я уважением проник

к тебе, писатель той эпохи,
за искренность твою, земляк,
спасибо за твои уроки.
Влияешь благотворно так.

Ты подсказал, уверен точно,
и вот в руках держу письмо –
обосновалось в Свете прочно
и излучает свет оно,

и вдохновляет, безусловно,
и ускоряется процесс,
и слово подгоняет слово,
подогревая интерес.

14.
Война закончилась. Два года
проверка шла, кто был в плену…
…так надоела несвобода.
Искали, партизан, вину?

Не находили, но искали,
таков был кровожадный век.
Ивана подвиги спасали
и в том числе его побег.

Награды всё ж нашли героя.
И орден боевой вручён.
Издержки и жестокость строя,
и недоверие во всём.

Ранение и сон под снегом
и напряженье каждый день.
Тетрадь в линейку оберегом
предстала, и войны в ней тень

сплошною линией тянулась.
Заметки оживали в ней.
Фортуна всё же улыбнулась! –
Шумилов оседлал коней

по имени рассказы, повесть
и очерки, стихи, роман.
А незапятнанная совесть
Ивану помогла вулкан

дымящийся пройти достойно,
оставив искренности след
писательский и многослойный.
Войны и жизни он полпред.

“Давай поедем, друг, в Ильинку,
в родное тихое село,
где было, было всё в новинку,
где пели девки весело.

Учился где я в новой школе,
потом учительствовал в ней.
Учётчиком трудился в поле.
Воспитывал своих детей…” –

сказал отчётливо Шумилов,
и я проснулся весь в поту.
И мысль холодная застыла,
туда в пути мы потому.

Везёт Андрей – водитель классный,
дорога вьётся средь полян.
Встречает Павловск нас прекрасный,
где жил, писал, писал Иван,

где стал писателем Союза,
газетчик – славный журналист
с военно-партизанским грузом,
Душой интеллигента чист.

Пересекли, как бы экватор,
мы Касмалинский шумный бор.
По объездной, где элеватор
работает с недавних пор.

Иван Шумилов, нет, не видел,
а мы любуемся на вид
могущественный – лидер,
округу полевую бдит.

Владимир встретил по дороге.
Мы дальше мчались вчетвером,
встречались тягуны и логи,
покрытые уж серебром.

Сибирское раздолье наше
волнует Души нам в пути
и тянутся без края пашни.
Простора краше не найти.

15.
Всю юность воевал Шумилов –
он пограничник, партизан.
Война жестокая глумилась
и рыла, рыла котлован

в доверии людском друг к другу
и в совести у нас людской,
и жизнь советская по кругу
крутилась в сухостях с тоской.

Спасало творчество Ивана
и избавляло от тоски.
Он выходил из котлована,
где не взводились бы курки.

И снова погружался в бездну
военных, партизанских лет.
В стране господствовала бездарь
и потушить старалась свет,

идущий полосой свободы
в осеннем котловане грёз…
…куда-то исчезали годы
среди осинок и берёз.

Цвели луга, река шумела
и плыли в небе облака.
И набирала силу смелость,
и отступала грусть-тоска.

И полон творческих задумок
Иван Шумилов угасал,
звенящий памяти подсумок
расслабиться не позволял.

И оживали вновь картины
с походами военных лет.
Себялюбивые кретины
сводили свет Души на нет.

Он снова погружался в юность,
рассказы детские писал,
в ночи путь освещала лунность
и голос истины звучал.