Возвращение

ВОЗВРАЩЕНИЕ
Солнце останавливали словом,
Словом разрушали города.
              (Николай Гумилёв)       

С Егором я познакомилась в седьмом классе на соревнованиях по бегу. Бегать я любила и делала это с удовольствием.  Егор шутил, что с такими возможностями ни один мужчина меня не догонит. И добавлял:
— Кроме меня!

Он жил в столице, я в небольшом сибирском городке. Неделю мы были не разлей вода: тренировались, обедали, гуляли по спортгородку. И много, очень много говорили. Егор меня смешил и удивлял, он оказался "весьма начитанным молодым человеком" — так метко его окрестила наш врач, Ангелина Андреевна. Или просто Ангел.

Само собой, после соревнований мы обменялись телефонами и расстались. Ах да, он подарил мне кулон. Ничего необычного, два сердечка слились в одно. Если честно, банальщина!  Но тогда, в тринадцать лет, мне казалось, что это любовь.

Кулончик потерялся, телефон у меня украли по пути домой в поезде, вскоре я забыла о Егоре. В моей жизни произошли резкие перемены —  родители погибли в автоаварии.  Я была в ступоре и плохо помню те дни. Очнулась я в квартире моего дяди, маминого старшего брата. До этих пор я ничего о нем не знала. Ректор факультета знаменитого университета оформил надо мной опекунство. Он продал квартиру моих родителей, добавил денег и купил для меня просторную двушку неподалёку от своего места жительства. А это, кстати, центр Москвы.

Пока я взрослела, потом заканчивала универ на врачебном факультете, то и думать забыла о собственном жилье. 
После двухлетней орденатуры я попала в госпиталь имени Бурденко. И тут дядя вручил мне ключи, сказав при этом:
— Дорогая Дульсинея, я сделал для тебя все, что мог. Тебе двадцать четыре годика, у тебя есть специальность, место работы, теперь ты готова жить отдельно и должна всячески к этому стремится.

Забыла сказать,  что моё имя Евдокия, то есть, Дуся,  Дульсинея и прочее.

Я переехала совершенно не беспокоясь за дядю, с ним осталась Ангел. Она уже пять лет, как жила с нами. Но это другая история. А моя началась в новой квартире, как раз под Новый год.

Уборка заняла три дня. Но я справилась и честно вынесла к мусоропроводу несколько полных пакетов. Квартира сдавалась все эти годы, жильцы были аккуратные, но тем не менее. Косметический ремонт сделан, дядя нанимал людей. Однако, по шкафам, тумбочкам, антресолям и комодам никто не лазал, а там оказались всё-таки небольшие залежи. Короче, я вынесла последний пакет и направилась к своей двери.

– Девушка, это вы потеряли? — Пожилой мужчина протягивал мне кулон.
Те самые два сердечка.
Я с недоумением уставилась на находку.
– Да... Нет. — Я растерялась.
Кулон потеряла давно, в другой жизни, а этот, скорей всего, был не моим.
— В смысле? – мужчина приподнял  густые брови.
— Когда-то я потеряла такой, но не здесь...
— Посмотрим, — он что-то нажал сбоку и кулон раскрылся. — Ваше?
С маленькой фотографии на меня смотрел Егор и я. 
— Под фото, кажется, записка. Ну, сами посмотрите.
Он закрыл кулон и положил в мою ладонь.

Некоторое время я стояла на площадке, пялилась на подарок от мальчика из прошлого. В квартире я тщательно осмотрела кулон, но так и не поняла, как он открывается. Да что за бред! Как этот кулон попал ко мне в дом?  Я позвонила дяде, он наморщил лоб и признался:
— Авдульсея, я не помню. Кажется, была жестяная коробка с фото, брошками, значками. Шкатулка деревянная с бижутерией. Но конкретно о кулоне ничего не могу сказать.

На этом расследование закончилось. Я вышла на работу и закрутилась в делах. А вечером привезли капитана, еле удалось вытащить его. Нога была совсем никакая. Руки бы повыдёргивать тем, кто делал первую операцию. Хотя чего ругаться, в потоке раненых сделали все, что могли. Хорошо, что его привезли к нам. Я посмотрела карточку. Георгий Анатольевич Горин, двадцать шесть лет, танкист. Не знаю, сможет ли служить далее. Вряд ли.

Через месяц его выписывали. Ходить ему теперь всю жизнь с тросточкой. Но зато не на протезе.
Я зашла в палату, подала Горину выписной эпикриз, пожелала всего наилучшего. Он смотрел на меня, прищурясь, потом спросил:
— Доки, ты меня не узнала?
Я вздрогнула. Доки — там меня звал только Егор. Но... Пристально вглядываясь в лицо мужчины, никак не могла найти знакомые черты.
— Егор? — неуверенности в моём голосе было больше, чем узнавания.
— Да. Сразу тебя узнал. А ты... Всё, как я предсказал.
— Предсказал?
— Ну да, в той записке из кулона. — Он снова сощурился. — Ты не читала. Не открывала кулон, да? Или... вообще он где-то затерялся.

Усмешка змеилась на чётко очерченных губах. Он взял бумаги, пакет с личными вещами и направился к двери, опираясь на трость.
— Погоди. — Не зная, что сказать, дернулась к нему. — Так получилось... Мои родители...
— Не надо, Евдокия Алексеевна, я всё понял. Не смею Вас более беспокоить!
Вечером я открыла кулон. Наверное, надо было просто очень захотеть. Под фото была тоненькая бумага и стихи:

Если встретишь меня, не узнаешь!
 Назовут — едва ли припомнишь!
Только раз говорил я с тобою,
Только раз целовал твои руки.
Но клянусь — ты будешь моею,
Даже если ты любишь другого,
Даже если долгие годы
Не удастся тебя мне встретить! 

Это были стихи Гумилёва, моего любимого поэта. Тогда об этом было известно только Егору. Георгий... Егор — уменьшительное имя. Почему я его не узнала? Подошла к телефону, набрала цифры, узнала из карточки больного. На третьем гудке он поднял трубку.
— Здравствуй, Егор.
— Здравствуй, Доки. — Он чуть задыхался, как при быстрой ходьбе.
— Ненавижу встречать Новый год одна. Ты придёшь ко мне?
— Уже. Я у твоего подъезда.

Тяжелая штора отодвинулась, я посмотреоа вниз. Да, действительно, стоит у подъезда. Но как? Очевидно, я спросила вслух. Он ответил:
— Потому что ты будешь моею, даже если любишь другого.
Я засмеялась.
— Нет никакого другого.
И нажала кнопку, открывая дверь в подъезд.