Ильинско-павловская легенда 4-8

4.
Война изрядно потрепала,
раненье в ногу знать даёт,
и боль в ней нетерпимей стала,
но памятью Душа живёт.

Как отступали от границы,
приняли первый с немцем бой.
Их неулыбчивые лица
стоят всю жизнь перед тобой.

Попали ротой в окруженье,
у нас давно патронов нет.
Но не пошли мы в услуженье
и потемнел весь Белый Свет.

Везут куда-то нас на запад.
В вагоне выломали пол,
пришлось на шпалы с другом падать.
О! как же конвоир был зол.

Мы конвоира вмиг связали,
чтоб падать нам он не мешал.
Наган его с собою взяли,
и… первым выпал он в провал.

Мы с “языком” в отряд явились,
где нас сам командир встречал.
Доверием его мы удивились.
Начало стало всех начал.

Вписались в партизаны с ходу…
…я командиром вскоре стал.
Боролись за страны свободу –
так каждый “Сибиряк” считал.

Считали все меня погибшим
в Ильинке милой у Оби.
Но не был на селе я лишним,
был верен я своей любви.

Учителем вновь стал работать,
директором я в школе стал.
Во мне сгущала память ропот –
роман усердно я писал.

И стал писателем известным –
в библиотеке уголок,
пусть не в столичной, в лучшей местной.
Моей тут славы вот исток.

И в слове искренним и чистым
в скрижалях книг, не на песке,
мечтания свои и мысли
запечатлел он в дневнике.

5.
Любил ходить он за грибами,
водил друзей в сосновый бор,
делился с ними он местами,
водил их всех за свой угор,

где семьями росли маслята
и строем белые грибы,
полками осенью опята
и грузди где всегда гребли.

За рыжиками по полянам,
и сыроежек пруд пруди.
И исчезали с Душ изъяны,
к природе полнились любви.

Заботы исчезали мигом
у прибывших, у городских
литературной светлой лиги
писателей – бойцов лихих.

Средь них Дворцов – прозаик светлый –
и Сидоров, и тайный Квин,
служили прозе беззаветно,
и дуги расправлялись спин.

6.
Стихов не сочиняю. Сами
слова стараются встать в ряд.
Рифмованными став стихами,
настойчиво хотят в тетрадь.

Поведать чтоб о жизни светлой
и о писательской судьбе,
кто обладал весёлой сметкой,
полжизни отдал кто борьбе

за чистоту в общенье речи,
за искренность в своих словах.
Он перемен всех был предтечей
всех изменений в головах.

Все образы и персонажи
живут, в развитии они.
Их приключенья, эпатажи,
естественностью все сильны

герои повестей, романов,
рассказов детско-озорных,
без заморочек и туманов
читателю во всём родных.

Пора представить вам героя –
легенду Павловска пора,
рождённого советским строем,
с Ильинки – крепкого села.

Всю жизнь Иван жил не по мерке.
Он был во всём на высоте,
иначе б жизнь его померкла –
напрашивается вывод мне.

Герои книг его стремятся
и непременно в высоту.
Не терпит жизнь головотяпства
и показную простоту –

под маской. Вскрыта подлость.
Кто тонет в многословье – злой
и трусость выдаёт за доблесть –
тот отрицательный герой.

Такой приём вполне реальный,
он жизнью продиктован нам.
Никак не выдумкой астральной
вскрывается в стране бедлам –

попахивает новой дурью,
а с нею видится беда,
что снова предвещает бурю,
Шумилов видел в те года.

7.
“Иван Леонтьевич на свадьбе
был болен, радость не скрывал.
И складывалась свадьба ладно –
накатывал счастливый вал.

И все шутили, веселились,
катилась свадьба колесом.
И с женихом все причастились.
Совет от тестя был весом.

Тесть эрудит во всех вопросах
и был всегда помочь готов,
хоть в жатве, хоть в покосах,
хоть в избирательности слов.

И в их значении, о тайнах,
происхожденье точно знал.
Он по характеру был майским.
В полёте мыслей он Дедал.

Со всеми ровен в отношеньях,
заботлив в строгости был тесть
и словно он лишён сомнений.
Хранил свою тесть совесть, честь.

Припомнил зять светло о тесте
и с уважением к нему.
Слова звучали манифестом,
запомнились мне потому.

Мы ногти все себе изгрызли,
кроссворд стараясь разгадать,
а тесть сказал: “Так то авизо”.
Такая, люди, исполать”, –

закончил Алексей словами,
старинно-свежий яркий тон
предстал во мне, друзья, стихами,
чему опять я удивлён.

8.
а.
Для внука и для внучки тоже
Иван Шумилов просто дед.
“Писателем признали позже,
когда уж через много лет

по настоянью бабы Вали
заговорили  на селе,
мы все враз в дедушке признали,
что был писателем. В семье

любил он с ними заниматься:
в альбомы чисто рисовал.
И мог задорно посмеяться,
углов не рисовал. Овал

с окружностью – то было счастье –
увидеть дом, что за окном,
берёзку пышную в ненастье,
зеркальный от ладоней лом”. –

Непринуждённость в обращенье
без крепких выражений, слов,
Роман с Мариной без сомненья
поведали и без оков,

без сбивчивости пояснений. –
Росли – дед планку поднимал…” –
…забавы детские в мгновенье
прошли… в глазах я прочитал.
б.
“Восточносибирскую лайку
нам дедушка наш подарил,
доставил по воздуху лайнер.
Щенка красотулю купил

без имени, надо придумать
и кличку воздушную дать.
Посыпались: “Небо” и “Умка”…
…не можем никак подыскать.

А дед улыбается тихо,
подходит к собачке, на ней,
как крылышки, пятнами вспыхи:
“Пусть будет щеночек “Антей”.

И все согласились с дедулей.
Объёмная кличка легка.
Гудели мы разом, как улей,
и гладили нежно щенка.

Он вырос огромным “Антеем”.
Команды легко выполнял
и детским был рад он затеям,
от ласк он по-детски сиял”.

без сбивчивости пояснений. –
Росли – дед планку поднимал…” –
…забавы детские в мгновенье
прошли… в глазах я прочитал.