Канон правило. Слово и дело - государево

                Летопись 2. 
Канон – правило. «Слово и дело» - государево.
Что означало «слово и дело»?
Любое лицо от сказанного бледнело.
Это было узаконено, то есть:  от допросов – к пытке;
Что перед богом было наговорено, рано или поздно,
Доносили «в тайную канцелярию» дословно.

Инквизиция дежурила нерушимо -
На страже забав и покоя императрицы.
Во времени том, диком и безъязыком,
На Руси всё замолкало.
Лишь слышался звон кандалов,
Нерчинских каторжников,
Бредущих до Восточно-Сибирской границы.

… Позже лихое бедствие надвинулось на страну -
Бумаг описание и бумаг печатание.
Чиновники писали и прикладывали руку,
Приучая русских до самозабвения,
Верить в бумагу и клейменую разлуку.
И становилось от засилья иноземного невмоготу.
… Где же преклонить главу русскому человеку?

Откуда же навалятся беды?
И с какой щели, и с какой стороны?
На всякий случай отовсюду ждали.
Доносы и вот такие бывали:

«… у него в доме печь имеется, в изразцах,
в коих зело орлы двуглавые изображены на боках.
Поелику орёл есть герб государственной,
Кой принадлежит лишь – государыне, фамилии высокой.
В том и видно оскорбление:
Что герб на печи означает окаянное желание -
Сжечь его! – А каково же было дознание?

Да взяли по «слову и делу» владельца печки за шкирку,
И повели голубя на «виску».
Долго слезами он умывался,
Но домой-таки не возвращался…

Власть при дворе добралась и до светлейших князей:
В 74 года казнили Д. М. Голицына,
Отстаивавшего основы новых кондиций,
Составляющих особые ценности государства.

И клинком обрушившаяся с небес молния -
Сразила тогда и рыдающего сына его, Сергея,
Казанского губернатора,
Выехавшего в отъезжее поле от горя.

Истребляли «бунтарей»,  казнили Долгорукова,
Сослали на каторгу его многочисленную родню.
Гремели грозы, эхом разрывали небосвод над долью;
Плакали вдовы в скрабных обозах с великой болью.

Тогда на Руси проживало 10 839 188 человек,
Из них 8 миллионов – крестьян по берегам рек,
Ещё бобылей, инвалидов, бессемейных вояк,
Коротавших свой век.
В безысходную неясность опрокинулись неудавшиеся жизни,
Позёмкой заметались тлеющие искры надежды.

И цвела черёмуха инеем белым;
И уступали времена – временам смелым.
И текли реченьки с берегами высокими,
                поросшие осоками,
И печаль росла не под сводами хрустальными.