Краями полномочий

половина  без  четверти,  а  уже  так  страшно,
словно  накурено  на  целую  жизнь,
я  проснулся  без  сна,
сработали  боевые  рефлексы
когда  оторопели  во  мне,
и  я  пытался  осилить  условности  экстраполяции,
но  лишнего  отсека  в  голове  не  нашёл,
как  то  сразу  затосковал,
всё  запылало,
но  не  обожгло,  когда  втёк  на  огонёк…

а  свет  падал  и  падал,  давя  землю,
я  рядом  был  и  всё  видел,
в  электрической  берлоге
потерявший  равновесие  ихтиандр
дышал  наперегонки  с  рыбами
видом  усталого,
а  звёзды  плясали  в  полнакала
рысьим  бегом  рыская  невнимательно,
и  только  угрюм  был  мой  слог
вдоволь  наглотавшись  морской  болезни…

дню – длинной  поверхностью  лежать  совсем
выставив  себя  на  посмешище,
губам – терзать  улыбку  медленно  и  верно,
собственно  они  собственники  изнеженных  вылизываний
на  языке  дохлой  собаки,
так  проходимцы  до 
первых  морганий  скользких  подножек
принимали  нейтральную  форму  в  суровых  играх…

в  дозоре  клея,  оставаясь  тлеть,
мелодия  шероховатых  обоев
механический  скрип
движений  секундной  стрелки  выслушает,
ежепрослушанный  гнутый  профиль  бровей
в  многоликих  крысах  яростно  тих,
но  как  будто  крадут  глаза, –
однобоко,
в  сторону,
будто  знают –
лишнего  отсека  в  голове  найти  нельзя…

а  мне  вредят  остановки  сердца,
когда  вели  раскопки  на  солнце –
пускали  воздушный  шар,
на  моём  плече  дремала  только  что  вылупившаяся  сова,
старость  в  яйце  до  сих  пор  заметна,
но  мне  невидна,
а  я  на  бумаге  нарисую  не  бумажный  рисунок  своего  пробуждения,
да,
он  останется,
но, 
достанется  ли  оставшимся,
бывает  и  так,
половина  без  четверти,  а  уже  не  страшно,
словно  выветрило  целую  жизнь.