Рассвет заката. венок из короны Lorem Ipsum

Магистрал

У берега взволнованной реки
сгорала ночи чёрная рубаха.
Растерянно ютились мотыльки
у фонарей, не сознавая страха.

И дальних перегонов поезда
надрывно разрывали полудрёму:
та-да та-да, та-да та-да, та-да –
неслось по горизонта окоёму,

откуда из-под трепетных ресниц
вставало Солнца сказочное око.
И пробуждала восхищенье птиц
всенощно обновляемая лока,

в которой больше не было тоски.   
Меня ты там любимым нареки.

1   

У берега взволнованной реки
бойцы расположились для ночлега.
Алел закат. На тонкие штыки
бросались брызги тающего снега.

Зима ещё не скалила клыки,
но воздух непростительно сгущался;
казалось: в отражении небес       
упавший ангел тихо отражался,

а за его плечом кривлялся бес.
Протяжный вой захлёстывал округу.
Садилось солнце за дремучий лес.
Стальной стакан фланировал по кругу.

И, словно облачение монаха,
сгорала ночи чёрная рубаха.

2    

Сгорала ночи чёрная рубаха
на теле непредвиденного дня:
в предсердие вгрызалась росомаха,
рассеянно взирая на меня,

глядящего сквозь искуплённость праха.
Я свой предел оставил не у дел.
Стекала жизнь по линии нареза. 
Пока сбоил невидимый прицел,

плелась за антитезой антитеза.
Который год, просмоленным бортом,
стучался в грудь, где сердце из железа
насильно запускало метроном?

А в голове – невидимо-легки –
растерянно ютились мотыльки.

3      

Растерянно ютились мотыльки,
стараясь не попасться на иголку.
Брёл человек по берегу строки
и слышал боль, благодаря осколку,

засевшему в излучине руки:
он – постепенно рвущийся наружу –
попутному течению сполна
отдался бы, одолевая стужу,

что приносила новая волна
чужих надежд, надетых на былое,
но жизнь прекрасна – ежели больна...
Невидимое порождало злое,   

трудами молодого Фейербаха
у фонарей не вызывая страха.

4    

У фонарей, не сознавая страха,
толпился обезглавленный народ:
все ждали возвращенья Телемаха.
Скучал необозримый небосвод.

Видениями наполнялась плаха,
застывшая пред таинством лампад.
Уставший за суровыми делами,
клонило в сон невидимый отряд.

Звенела синь двуглавыми орлами.
Прелюбодейно ночи торжество
сплеталось обнажёнными телами
в незримое доселе божество.

В реке озябшей пенилась вода.
На дальних перегонах поезда...

5       

И дальних перегонов поезда
звонили в рельс нечаянной свободы,
которой постоянная езда
стремилась сделать “вырванные годы”.

Вдоль жизни протянулись провода,
питающие тело. Без сомненья
спешили птицы с Севера на Юг:
так самолёт, в предчувствии сраженья,

теряет перед будущим испуг.
Когда из берегов стремится Лета
и всё происходящее не вдруг
становится лишь вестником рассвета –

подходишь ты к оконному проёму,
надрывно разрывая полудрёму.

6         

Надрывно разрывали полудрёму
пронзительных иллюзий ветряки.
Брела судьбы стопа по чернозёму,
брела судьба, чему-то вопреки.

Вобрав в себя манящую истому,
ослепшим глазом чувствуя беду,
парил Творец, не ведающий входа,
у вычурных видений на виду.

Возможно, такова его природа –
неведомое медленно творить,
но, понимая сложность перевода,
найдёшь ли, с кем потом поговорить,

когда накроет в тамбуре беда?
– Когда? – Тогда! – та-да та-да, та-да...

7    

Та-да та-да, та-да та-да, та-да –
колёса пробуждают от сомнений.
Становятся близки как никогда
отрывки недошедших откровений.

Снежинки путеводная звезда
ведёт на край вселенского обрыва,
и пусть всего лишь космоса роса,
но как она божественно красива!

Затягивая туже пояса,
глядели на невидимое дети.
Вновь уходило прошлое в леса,
оставшись за действительность в ответе.

Слеза сквозь историческую дрёму
текла по горизонта окоёму.

8       

Неслось по горизонта окоёму
предчувствие предвиденной беды.
С похмелья пробуждённому  Гийому
вокруг себя мерещились сады –

подобны Гефсиманским по объёму,
где Освальда целует Люцифер,
в понтифики назначенный собою,
и Освальд обращается в пример

для подражаний – тихой ворожбою
предсказывает мертвенный закат,
прикованный к вакхическому вою,
что ежечасно множится стократ.

Бушует мгла в потоке колесниц,
сбежавших из-под трепетных ресниц.

9    

Откуда? – Из-под трепетных ресниц
взирала одичавшая культура,
и липкий смех пустующих гробниц
вбирала роковая партитура.

Великий жнец устал от верениц,
спешащих в ад ликующей толпою.
Как будто ненасытные стада
к отравленному мчатся водопою,

не ведая: почём сейчас беда?
И, не предполагавшая покоя,
стремилась к морю чёрная вода.
Опять сама с собой сражалась Троя.

Печально, не по-детски одиноко,
вставало солнца сказочное око.

10   

Вставало солнца сказочное око
над пепелищем старых городов.
Заслуженно, хоть всё-таки жестоко,
сметала жизнь вершителей основ.

И было всё, но не было пророка
в кромешную эпоху перемен,
лишь памяти тягучая истома
стекала из трамбующихся вен

на мокрые листы второго тома,
на почерка взволнованную вязь,
на тех, кто навсегда ушёл из дома,
как будто жизнь, теряя с домом связь.

Неслась по небу тройка кобылиц
и пробуждала восхищенье птиц.

11      

И пробуждала восхищенье птиц
седая Лакшми, выйдя из прибоя.
Ютилась в опустении глазниц
молва о том, что раньше было двое.

Что эти двое не скрывали лиц...
Возникнув навсегда из ниоткуда,
меж ними существующая нить
казалась хрупким проявленьем чуда.

Но кто такое вправе сотворить? –
вопрос повис, как дым от сигареты.
Наверно, не умеющий любить,
хотя охотно верящий в предметы.

Захлёбывалась чтеньем некролога
всенощно обновляемая лока.

12      

Всенощно обновляемая лока –
ведическая спальня бытия –
не знала, что печальная эклога
намеренно выводит за края,

где нет ни слов, ни имени, ни бога,
где ветер носит признаки зимы.
Песок размыт отсутствием прибоя,
в нём никогда не отразимся мы...

И в состоянье мнимого покоя,
на грани,  за которой только сон,
в чужих одеждах мрачного покроя,
опять поймём, с которой из сторон

к реке озябшей льнули родники
лишь для того, чтоб не было тоски.   

13

В которой больше не было тоски
из жизней, где в финале расставанье?
Седеют не по возрасту виски.
Приняв своих ошибок толкованье,

меняешь слог ритмической строки
на неизбежный выдох многоточий.
А дальше – снег, глубокий белый снег –
меняющий природу дивный зодчий.

И от него не совершить побег –
он знает потаённые маршруты
венчальных альф и крашеных омег.
Для снега все, пожалуй, лилипуты

в иной стране. Но, сердцу вопреки,
меня ты там любимым нареки.

14      

Меня ты там любимым нареки,
хотя уже, пожалуй, слишком поздно.
Однажды остаются моряки,
где море отражениями звёздно.

Вращаются со скрипом ветряки,
меняются местами поколенья.
В огне судьбы немыслимо легко
сгорают безымянные поленья.

Но кажется, что где-то далеко,
на рубеже таинственного слова
возникнет неизбежно глубоко
в пространстве безымянного алькова

та, о которой больше ни строки
у берега взволнованной реки.

22 ч. 12 мин.    03.12.2024 года