Подборка для Турнира поэтов полуфинал

Первая часть:

ПЕРЕ-МАЙ

                отнеси меня, Господи, на высокий холм.
                там для путника всякого будет дом,
                под холмом в саду будет май цвести.

                отнеси меня, Господи. и прости.

дай, говорит, по вере мне, и иди.

смотрит в окно, как бесятся на ветру
тонкие ветви не расцветшей ещё ирги,
воробьи о своём чирикают на жерди,
чиркает жестяными боками фонарь по сереющему столбу.

ой, говорит, господи, не могу!

как растащит меня проклятущий апрель да в май,
так и маяться мне до летнего до тепла.

говори, говорилка, - доносится из угла.
городи себе, да не перебирай -
из апреля всегда вытекает май.
как на речке вспучит бугристый лёд,
так апрель плывёт себе и плывёт.

да тебе только спорить! сидишь сама,
из-за печки и видишь что - так дрова.

ничего, ничего, вырастает сама-трава
и на старых брёвнах, и на углях.
там дыхание севера, юга взгляд,
там земля просыпается, чтоб рожать,
а ты стонешь в стёкла - ой-ёй, апрель,
не ходи за маем в мою-то дверь!

в перелесках желтеет купавы след,
прошлогодних трав ещё волос сед,
а уже потянулись ручьи к реке.
дай же, господи, силы моей руке
не рассыпать ни зернышка, что несу,
не разлить ни капельки на весу,
да успеть увидеть другой порой,
как белеют яблони под горой.;


ПОЙ, БРАТ МОЙ

пившие молоко от одной коровы,
стали мы братьями одного молочного братства.
выходи на улицу, брат мой Мартовый, прогуляться.
на июльском солнце корчатся листья ивовы,
берега болота почти домашнего
подпускают нас, и, рогоз раздвинув, мы
попадаем в наше жабовье царство.
это в августе звездолётово разлетается
пух рогозий, когда в него попадаешь гвоздиком
из пугача, тобою любовно гнутого
из обрезков трубы латунной.
а пока пой, брат мой Мартовый,
пой эту песню странную,
а сестра твоя будет плясать,
приминая ступнями узкими
эту жидкую глину, эти вкрапления гравия,
эти острые листья осоки
на краю нашего царства жабьего.
пой же, пой, Иеремия моего сердца,
я подыграю на пикановой дудочке,
твоя Мартовая сестра, твоя перепёлка,
дурочка
в тонкой жёлтой футболке и чёрных шортиках.

брат мой по молоку от одной коровы,
сладкие мои сны о несбыточном -
не ступай на край песчаного берега,
пой на краю болотца у перекрёстка,
там, где шумит рогоз от порывов ветра,
где шелестит ива, где зовёт моя дудочка.

видишь мои следы? ступай по ним.
я знаю, где находится твоя улочка.

;
ПТИЦА-ПАСТУШОК

The robin shook its feathers and flew away.
Малиновка отряхнула пёрышки и улетела.

ты будешь мне домашний робин гуд.
слова в себе ни чёрта не несут,
и ни черта не смыслят в удареньях.
таскай из ямы свежее варенье
и раздавай соседским пацанам
за право стрельнуть пулькой. по дворам
сидят собаки, жалобно скуля -
каникулы. краюху пополам
ломай, её ценнее нет,
когда ушёл в поля и про обед
забыл, совсем забыл в погоне за.

стоишь среди гороха, и гроза
над головой синеет, как фингал.
беги, беги, пока не опоздал
раздать собакам хлеб и колбасу.
в саду напротив /шервудском лесу/
гремит цепями ржавыми Кайсар
(его шериф дядь Геня привязал),
а он ещё красавицу не спас.

ты музыкант, пастух и свинопас.
и робин гуд, домашний и родной.

постой, не убегай ещё, постой.

;
ЧЕШУЯ

как я медленно превращалась в рыбу,
как в затоне красиво тонул закат.
чешуя моя среброкрылая, чешуя моя.
чешуя.

незаметно под воду спускался город,
над кремлем светлела во тьме луна,
полумесяцы двигались хороводом,
у Петра и Павла били в колокола.
над изгибом рельсов трамвай клонился,
обрывал сирени пахучий цвет.
город, как истерика, длился.
город на меня выливался, лился,
городу хотелось бы проглотить
переходов гулких кривые плиты,
каруселей детских унылый скрип,
гаражей дворовые вереницы.
городу хотелось повеселится,
городу хотелось повеселить
коридоры стройных многоэтажек,
пароходы сталинок, клумб костры.
город нависал, серебрист и тяжек,
город говорил со мной, говорил,
завлекая выйти на перекрестке
и смотреть, как в небе белеет шар.

запрокинув в небо антенн отростки,
надо мной смыкались дома, дома.

променявши голос на сны о птицах,
я плыла вдоль окон на этот свет.
городу хотелось повеселиться,
городу хотелось повеселеть.
люди покидали дома и плыли,
изгибались рельсы, сирень цвела.

руки, плавники мои, где вы, крылья?

чешуя моя.
чешуя.;


Вторая часть:

ЖИЗНЬ. ТРИПТИХ

трава звенит
трава звенит, когда её срезаешь.
дрожит рука, срываясь с оселка.
сначала видишь кровь, и понимаешь,
что жизнь остра, как лезвие клинка,
разрезавшего плоть на половины.
и что с того, что в этом не повинны
ни майский день, ни ранняя роса?
трава звенит, ты это точно знаешь.
бежишь домой, и капли оставляешь.

на серой пыли кровь твоя красна.

крадётся кот
цветёт жасмин. распахнут палисадник,
и кот крадётся, мышью увлечён.
и вроде бы ты вовсе не при чём,
а грусть тебя находит, как ищейка,
по запаху утерянных вещей. но
прыгнул кот, и - глупая промашка.
и кажется, что жизнь даёт поблажку
мышам, тебе, другим зверям нескладным.

жасмин цветёт. а кот - переживёт.

вода
кого зовёт над полем пустельга?
ложится свет на вымытые лица.
перед обедом хочется напиться
воды. вода, как жизнь, проста -
вот есть она, а вот уже пуста
ладонь, ко рту несущая прохладу.
и смотришь ввысь, и нет с собою сладу,
когда зовёт над полем пустельга.


НЕ СПАС

что там катится в синем небе?
солнце жёлтое, тарантас?
ты сидишь на скамейке с хлебом
и не знаешь, кто ты сейчас -
то ли девочка, на просторах
загулявшая, как ветра,
то ли мальчик, что на заборах
режет ножиком имена,
подчиняясь души веленью
хоть какой-то оставить след.
муха, муха ты. и варенье
льётся с выси на парапет.
солнце августа. липнет тело
к деревянной спине скамьи.
пахнет яблоком переспелым.
ты попалась.
замри.
замри.

не скользи сумасшедшим взглядом
по сидящим вокруг тебя.
ничего, ничего не надо
в длинной памяти сохранять.

солнце делает мир безмолвным,
вязким, липким, как шоколад.
камни пристани лижут волны.
ты оглядываешься назад,
и среди череды заборов,
линий, каменных постовых
видишь, как уплывает город,
краны башенные склонив.
и скрывается за посадкой
солнце - адовый тарантас.
август выжал меня, как тряпку.
выжал, высушил. и не спас.


АБОНЕНТ НЕДОСТУПЕН

Я хочу тебе показать, но не знаю как.

Не проложен к тебе маршрут, не горит маяк,
абонент недоступен, письма летят назад.
И никто не знает, где адресат.
Только я всё равно говорю с тобой.
Вот ты вышла на кухню - идёшь с водой.
вот ты вышла за луком на огород,
потому что без лука салат - не то.
Вот стоишь у крана, не видно рук,
и лица не видно, не слышен звук.
Лишь течёт вода, и оса кружит
над твоей спиной.

  Надо дальше жить,
не смотря так пристально в прошлый век.
Но мне очень хочется показать тебе,
как в саду сквозь яблони льётся свет,
как летит под гору велосипед,
как течёт, прозрачна и глубока,
мимо нас неведомая река:
вот летит по небу воздушный змей,
вот кричат мальчишки в чужом дворе,
вот в открытых окнах застрял закат,
кот лежит, вальяжен и полосат.
Я иду вдоль берега, не спешу,
и ладошку маленькую в руке держу.
Из-под медной чёлки - лиса-краса -
этот мир рассматривают глаза -
терпкий кофе, перечный шоколад.
На тебя похожа чуточку, говорят.
 
Если сможешь вечность преодолеть -
приходи, пожалуйста, посмотреть.


ВАСИЛЬКИ

То стираются, то проступают лица.
Васильки по пшенице.
- Не надо, не порти хлеб.

Мне всё кажется
/керзится, мама, млится/ -
всё вернётся, если нарвать букет,
прополоть это море пшеницы спелой
/провести гребёнкой по волосам/.
Прогремит к водокачке с угора велик,
и покроется снова кипенью белой
деревенских садов полоса.

Разольётся туча над полем ливнем,
смоет пот с уставшего тела,
читай - души,
и сверкнёт очами пророк Илия,
словно небо
на память дагерротип
оставляет.
В кадре мы - утомлённые, сонные детки -
как воробушки жмёмся,
рассевшись на старых жердях,
огородом бежит белобрысый трёхлетка
с васильками, зажатыми в кулачках.

Синеглазое облако закрывает
от меня лицо,
размывается этот слой.

Светлый мальчик бежит, взлетая,
и земли не чувствует под собой.
;

ТРИДЦАТЬ ДВА

больше нет календарей и дней
заполняет осень горизонт
золотой фольгой
шуршит
шуршит
падает октябрь на зонт
и стекает под ноги водой
с масляными пятнами на ней

видимо пробит небесный шланг
барахлит мотор
стучит не в такт
разомкнулись цепи
реостат
не завернут до конца небесный кран

сквозь помехи голос говорит
что в процессе выпечки коржей
ни один из них не подгорел
надо же
всегда бывал один
и сметана тоже удалась

вот глазурь застынет
и пойдём
отнесём
отметим

всё
пока

каплями стучит октябрь в окно

никогда
не стукнет
тридцать два