Абиг Авагян. Годы спустя

                Годы спустя

        Заведующий складом отдела снабжения горючих материалов второй раз прочитал заявление Вагана об уходе и пожал плечами:
   - Что за неожиданное решение, молодой человек? Что случилось?
   -Ничего,- пробурчал Ваган,- просто устал я от вашей канцелярии. Прошу подпишите,  не хочу работать у вас. Я как-то далек от дров и угля.
   Заведующий хотел спросить, почему он далек, но было настолько жарко, что поленился узнать, махнул рукой и подписал.
  В бухгалтерии защелкали счеты: Ваган получил расчет и вышел из складских ворот.
  Был августовский жаркий полдень. Он медленно шел по тротуару, бессмысленно глядя на расплывчатые тени лип.
  Три года непрерывно он работал в этом полном различных людей, шумном, пыльном и закопченном складе и до конца так и не понял смысла и цели своего дела.  Нумеровал квитанции, распределял заявления, составлял списки, курил, зевал. Домой возвращался изнуренный и усталый не от работы, но от ее надоедливой монотонности, и когда ложился отдыхать, в полусне ему продолжали мерещиться шум складского двора, треск пишущей машинки секретарши и щелканье счет бухгалтера.
   Дойдя до дома, Ваган тряхнул головой, отбросив мысли, и вошел в дверь.
   - Так рано пришел, Вагик?- спросила мать еще в коридоре.
   - С работы уволился, мама. Не беспокойся, без дела не останусь.
   Во взгляде матери проявилась тревога.
   - С тобой ничего не случилось, Вагик?- в замешательстве спросила она,- ты не…
   Ваган  сел к столу и сбивчиво, с неохотой, рассказал о канцелярской однообразной работе, надоевшей ему.
   Мать поморгала часто глазами, но от этого тревоги в них не убавилось.
   - Что будем есть?- спросил Ваган,- я голоден как волк.
  Мать вытерла руки о передник и ушла на кухню, а когда оттуда вернулась, сын заметил, что она пытается сохранять спокойствие, хотя такое обманное состояние выдавалось дрожанием половника в руке, которым она разливала суп.
   - Нет,- молвил Ваган,- вижу, ты обеспокоена, мама.
   Мать махнула рукой.
   -Не беспокоюсь, сынок, ну я тебя всегда просила оставить работу и продолжить учебу. Нашей пенсии для нас будет достаточно, честное слово, будет достаточно.
   - Знаю, но дело в том, что я отвык. Для меня уже трудно будет сидеть в аудитории и слушать лекцию.
  И для того, чтобы обнадежить мать, продолжил:
  - Найду другую работу, лучше прежней и одновременно поступлю на заочное отделение, а то для меня сидеть что в аудитории, что в котле – одно и тоже.
  - Дело твое, сынок,- машинально прошептала мать.
   После обеда Ваган взял газету и растянулся на кровати. В полудреме он слушал доносившиеся до него из соседней комнаты звуки пианино: играла дочь соседки – Сусанна, и, вместе с тем – шарканье в коридоре тапочек соседки. В дверь комнаты постучали.
  - Тетя Мариам,- раздался ее голос,- случайно черного перца у вас не будет?
  - Есть красный,- ответила мать, - хочешь?..
  Ваган уснул, так и не узнав о том, захотела ли соседка красный перец, или нет…
  Мать пришла и осторожно накрыла сына покрывалом. Долго стояла она, глядя на его умиротворенное лицо. Отец тоже так спал – на спине, каким-то неглубоким сном. Быстро просыпался, пил воду, курил и торопливо уходил. Куда он шел?... Будто на поезд опаздывал…
                ***********
   Проснувшись, Ваган принял холодный душ, освежился, сменил одежду.
- Пойду, немного пройдусь,-сказал он,- может, в кино схожу. Скоро вернусь.
  У входа в дом стояла Сусанна, соседская дочь, держа в руках белый цветок. Ваган остановился, чтобы закурить.
  - Празднично оделся. На свидание, может, идешь?
   Ваган поглядел на девочку. Ее волосы завились в кудри, лицо слегка припудрено, а в глазах – нерешительная тревога от ускользания в летний вечер из дому.
  - Что еще? – спросил Ваган.
  Сусанна взглянула на ступеньки: не идет ли кто и ответила каким-то странным молящим голосом:
   Почему ты так ко мне относишься, Ваган? Я же тебе ничего плохого не сделала.
  Ваган долго глядел на ее дрожащие ресницы.
  - Сусик, во-первых, я вдвое старше тебя, ответил он,- потом, вообще, о чем ты в жизни думаешь, какие цели имеешь? Не оторвешься от зеркала, пестрой одежды, пудришься, уроки не посещаешь, из школы, насколько знаю, тебя исключили.
  Мольба в глазах Сусанны сменилась злобой. Она попробовала уколоть его.
 -Ты тоже с первого курса все оставил, Ваган, и начал болтаться.
 - Глупая, - прервал ее Ваган,- если бы мой отец не погиб, если бы кто-то был моей опорой, может быть тогда я нашел бы свой жизненный путь. Я не мог спокойно сидеть в аудиториях и смотреть, как моя мать еле сводит концы с концами.
  Девочка хотела что-то сказать, но ее губы дрогнули. Она повернулась и бросилась бегом по ступенькам. Ваган услышал, как дверь за ней с треском захлопнулась.
   Выйдя на улицу, он тут же забыл о девочке. О складе и канцелярии он тоже не хотел вспоминать: для него важным было на всем свете его мать, ее скрытая скорбь, в глазах дрожащая тревога.
  Он сам не понял, как очутился у входа в парк. Войдя в него, он полной грудью вдохнул вечерний аромат трав. Он шел по широкой аллее. Сквозь ветви старых деревьев виднелось предзакатное небо. Матери катали коляски, глаза малышей, которые лежали в них, уже слипались. Скамейки и мирные полутемные места обживались парами. У кассы кино было слишком людно, идти туда он отказался. Лучше смотреть на карусели, качели, где качающиеся девушки, придерживая ветром раздуваемые юбки, весело и испуганно визжали. Их визг походил на визг ласточек, летавших сквозь телеграфные провода. Почувствовал жажду. У прилав-ка с прохладительными напитками он вынужден был подождать. Наконец, в углу один столик и стул освободились. Ваган поспешил занять стул. Заказал бутылку пива, стал медленно пить, курить и наблюдать за гуляющими по аллеям людьми. Давно он не не был в парке, и теперь величие деревьев в конце лета, издали доносящиеся звуки музыки, визг качающихся на качелях девушек, разноцветное освещение фонарей, которые, будто сговорившись, зажглись все разом, эта голубоглазая цветочница, улыбавшаяся неизвестно кому – все это заполонило его душу…
- К вам можно?
    Рядом с Ваганом стояла пара: с сильными очками молодой человек и девушка, одетая в платье с ярко-красными и белыми цветами.
-  Пожалуйста, если стулья найдете,- ответил Ваган.
  Парень пошел в поисках стульев. В это время Ваган взглянул на девушку – это продлилось мгновение, после чего он спешно вскочил:
-  Нунэ?
    Вначале девушка смутилась, но потом ее лицо озарилось ясной доверчивой улыбкой:
 - Вы не Ваган?
  Парень кивнул головой: “Да, я”.
 - Солидно выросла, Нунэ. Если бы я имел плохую память, то вряд ли тебя узнал. Как ты? Как мама, профессор?
 - Спасибо,- ответила девушка, - но сколько времени мы не виделись.
  Ваган подумал, затем ответил:
 -  Восемь…..Нет, нет – девять лет. Девять!
 -  Вы тоже изменились, как-то возмужали, огрубели.
   Ваган хотел спросить ее, откуда такая официальность: “вы…вы…”, но подошел парень со стульями в руках. Нунэ познакомила их.
  - Из старых друзей, Роберт, познакомьтесь. Мы в одном дворе выросли. С Робертом мы учимся в консерватории, на одном курсе – втором.
  Они сели.
 - Ясно,- молвил Ваган,- ты и в то время не отходила от пианино.
 Пока официантка несла им мороженое и прохладительные напитки, между ними начался сбивчивый разговор о жаре, вечерних ветрах, занятиях в консерватории, о каком-то кинофильме, после чего девушка неожиданно спросила:
  - По всей вероятности, вы уже окончили институт, не так ли?
  Ваган, непонятно зачем, вспомнил Сусанну.
  - Не смог, Нунэ, вышел из первого курса Политехнического института. Ну, что сказать? Наши условия иные. Ты можешь посещать консерваторию всю жизнь, а для меня работа – как-то жизненная потребность.
   Нуне смогла вникнуть в глубокий смысл его слов и, поспешив прервать его, не позволив углубиться в тему, спросила:
  - Как здоровье тети Мариам?
  - Спасибо, ничего. Вы, кажется, квартиру на Барекамутян получили, Нунэ, насколько помню.
  - Да, прямо на первой остановке. Три комнаты, хорошие удобства, просто шуму много. Вы еще живете в старом доме?
   - Старый дом снесли пять лет назад, сказал Ваган с некоторым сожалением. Нам квартиру выделили у вокзала: дом старый, квартира никудышная, из трех комнат только одну занимаем мы, остальные две – семья из трех душ. Говоришь, что у вас шумно. Ну с этим смириться как-то можно, но стесненность…
   Нуне как-то стало не по себе. Ей стало грустно от того, что ее жизненные условия были несравненно лучше, чем условия этого кареглазого друга ее детства. В уме она пыталась найти какие-либо бодрящие слова, или что-то вроде того, но ничего не получилось.
  Ее товарищ Роберт закончил есть мороженое и теперь, склоня голову, задумчи-во чертил хвостом ложки по скатерти.
  Ваган, казалось, только заметил его. Он имел вид мирно, беспечно прожитого, но бесхарактерного человека. Он был полным, но его плечи были узкими и как бы довершали его образ. Он был хорошо одет. Было видно, что рос и воспитывался в семье, где родители дрожали над каждым его шагом.
   Они долгое время молчали. Вдали в воздухе еще слышались визг и смех качающихся на качелях девушек. Роберт зевнул, но, ладонью заглушив зевок, взглянул на часы:
   - Десять часов. Двинемся, Нунэ?
  Непонятно, пропустила ли Нунэ этот вопрос мимо ушей, или…
   -  Вы сказали – работаете,- неожиданно обратилась она к Вагану,- где работа-ете?
   Парень улыбнулся:
   - Откуда такая официальность? Будто только что мы познакомились. Мы же ведь в одном дворе росли. Сколько в прятки играли, шалили. Сколько раз я тебя за волосы дергал. Помнишь?
  Она кивнула головой: как такое можно не вспомнить?
Потом оперлась подбородком о кулак и опустила глаза, будто смотрела на костер – далекий костер в пустом пространстве.
  - Не идем, Нунэ? - глядя на часы, повторил Роберт,- ваши забеспокоятся.
  Мягкий голос парня оторвал Нунэ от воспоминаний и вернул к действительности.
 - У-ф, хватит, Роберт! Надоел уже!
 Это был неожиданный порыв, о чем девушка сразу пожалела.
  Ваган увидел, как за линзами очков глаза парня от обиды часто заморгали, плечи, казалось еще больше сжались, губа отвисла, как у обиженного ребенка – такое чувство было, что он вот-вот всхлипнет.
  - Хорошо,- ответил он с подчеркнутой иронией и больше ничего не сказал.
  Потом подозвал официантку и вынул кошелек.
  -Я заплачу,- сказал Ваган.
  - Почему?- пожал плечами удивился парень,- я сам могу заплатить.
  В его подчеркнутости проявлялась злоба, сдержанная, скрытая злоба. Он заплатил за два мороженых и минеральную воду, внимательно сосчитал данную официанткой сдачу, встал, даже пожал Вагану руку:
  - Рад был познакомиться. До свиданья.
  Нунэ, опершись подбородком о кулак, продолжала сидеть в том же положении. На удаляющегося товарища она даже не обратила внимания.
  - Обиделся,- заметил Ваган,- нет, ты той же осталась, Нунэ. Помню, как в то время ты была вспыльчивой, ссорилась и плакала без причины на то, так же без причины смеялась.
  Нунэ продолжала улыбаться и покачивать головой. Она не могла оторваться от воспоминаний. Визг и смех девушек на качелях, музыка давно уже стихли, официантки пустые стулья складывали на столы: означало, что время уходить.
  Широкой аллеей они двинулись медленными шагами. Ваган хотел взять такси, но Нунэ не пустила.
  - Пешком до остановки дойдем.
  По пустому тротуару они прошлись до остановки. Там пришлось им подождать. Нунэ сказала:
   - Ты так и не сказал, где работаешь.
   Ваган закурил. Сейчас он думал о том, рассказать ли ей о дурманящем голову шуме и канцелярской возне. К чему это, когда летняя ночь такая тихая, шелест деревьев такой приятный, звезды так близки.
  - На складе горючих материалов работал,- ответил он, - сейчас не работаю. Уволился. Другую работу ищу, что по душе бы мне была. Устроюсь, поступлю на заочный. Не знаю, получится, или нет.
   Подошел троллейбус. Нунэ не пустила, чтобы парень проводил ее.
   - Мы живем в противоположных местах города,- сказала она,- трудно тебе будет возвращаться. Спасибо. Рада была, что встретились.
   - Привет передай маме – Заре Меликовне, профессору. Вероятно, они меня не вспомнят…
      Было близко к полночи, когда Нунэ вернулась домой. Мать уже начала беспокоиться.
   - Взгляни на часы,- гневно моргая глазами сказала она,- может с рассветом бы соблагоизволила вернуться?
  В движениях Нунэ, ее походке и даже во взгляде была какая-то беспечность, какое-то приятное удовольствие, может быть, от неожиданной встречи, летнего вечера и шелеста деревьев. Она не взглянула на часы и не ответила матери. Села у стола. Отец, сидя глубоко в кресле, читал книгу. Он поднял очки и незаметно подмигнул дочери, что означало: “осторожно, жена крайне разгневана”. Улыбка, не выветрившаяся после прогулки, еще играла на ее губах. Мать заметила это.
  - У тебя такой страный вид, будто с какого-то сумасбродного бала домой вернулась. Где ты была?
   Нунэ не сразу ответила.
  - С Робертом в парке гуляли, потом пошли, мороженое поели, и там, знаете, кого встретили?
  - Кого? – спросила мать.
  - Вагана. Не помните, соседа с нашего старого дома. Сына тети Мариам, которая…
  - Боже мой,- перебила ее мать,- и ты с ним заговорила?
  - Ну и что? – пожав плечами ответила Нунэ, он пиво себе пил, а мы подсели к нему за столик, так как свободных мест не оказалось.
  - Мать скрестила руки на груди.
  - То есть, как пиво?.. И вы с ним за одним столом?? Сергей,- обратилась она к мужу,- ты слышишь?!
    Профессор Арамян также пожал плечами:
  - Ну и что? Старые знакомые. Встретились. Что тут такого?
  - Что значит “старые знакомые”? Ведь он хулиган. Не помнишь?
     Профессор махнул рукой:
  - Какой смысл плохо о людях думать, Зара, душечка? Он попросту был бойким и шаловливым ребенком, насколько помню.
  - Вы ничего не знаете! А я помню, как его застукала курящим в подвале. Тогда ему было лишь двенадцать или тринадцать лет.
  Э-э! – ответил муж,- мы все в свое время тайно в подвалах курили. Милая, будет лучше, если ты нас чаем, или чем-нибудь угостишь…
  Таков был врач, профессор Саргис Арамян: На жизнь он смотрел просто, не отсталым взглядом. В вопросах воспитания ребенка он всегда воздерживался, оставляя эту обязанность своей жене. Из дома в клинику, из клиники – домой, книги, кофе, коньяк, обильное курение – вот его окружающий мир. Эта маленькая семья абсолютно лишена была всяких трудностей и забот. Однако Заре Меликовне не нравились однообразная тишина, семейный покой, когда все на своем месте и делать было нечего. Она всегда создавала себе бессмысленные проблемы, скажем, бывало, на несколько минут гас свет, или отопление недостаточно грело, или же почтальон не вовремя доставлял газеты. Зара Меликовна в такие минуты так паниковала, будто мир перевернулся.
   - Боже мой! – сказала она, входя из кухни в комнату,- Сергей, ты уже четвертую рюмку наливаешь!
   - Третью,- спокойно поправил ее профессор.
   Нунэ молчала, и в этом молчании мать пыталась найти для себя что-то важное.
   А в это время Ваган шел по улице. Была чудесная летняя ночь! Он не хотел вспоминать о старом доме, дворе. Но где бы он ни был, куда бы ни пошел, что-то, может быть, затхлый запах подвалов, старые деревья – настолько старые, что неизвестно, сколько времени слышен был их шелест, бесконечная перебранка между соседями, звук старого ведра девочки, идущей за водой – все это хватало и  уводило его назад – к старому дому, к старому двору, к старым деревьям и такой летней жаре, что, казалось, послеполуденное солнце отдавало этому двору все свое тепло. К вечеру поднимался ветер. Пыль извилистых улиц, подобно облаку, взметалась вверх, и когда ветер утихал, медленно оседала на черешневые деревья деда Маргара. Дед Маргар имел одно дерево – клен, или что-то другое… Неизвестно, почему Нунэ (в то время ее называли Нуник) в сумерки стояла и глядела на его ствол.
  “Дятел ты, что ли”, что постоянно в щели деревьев смотришь? – вспомнил Ваган. Нуник оглянулась. Прядь волос скользнула ей на лоб. Что можешь делать, если сталкиваются взгляды? Причина тому – послеполуденная жара, наводящие думы сумерки, даже уличная пыль.
    “Дятел ты, что ли?”…
   В глазах Нуник таилась тревога: убежать или не убежать, и когда Ваган, убрал прядь с ее лба, она полуприкрыла глаза – в этот момент парень поцеловал ее, поцеловал ресницы, затем – губы.
  Нуник убежала от него, словно бегут от пожара.
                ******
    Ваган нашел работу на заводе автозапчастей. Работа оказалась ему и по душе, и нет. Люди здесь были хорошие, честные, не было шушуканий по углам, всяких ЧП, но… снова он был в канцелярии, снова секретарша, бесконечные телефон-ные звонки, щелканье бухгалтерских счет. В перерывы он шел гулять по цехам. беседовал с рабочими. Некоторые из них не прочь были выпить, а прямо напротив завода была небольшая закусочная, где он присоединялся к парням. Сперва они не жаловали его, не хотели быть с ним близки. Ваган понимал, что есть разница между величием заводов и убогостью канцелярий. Однако вскоре они сблизились. Ваган чокался своим бокалом с их бокалами и присоединялся  к их радостям и заботам.
      Возвращался домой. Мать, вытерев руки о передник, шла на кухню. Ваган обедал. Курил. Брал газету и растягивался на кровати. Как раз в это время в его памяти всплывала Нунэ, но не та, которую он встретил девять лет спустя, а та маленькая Нуник, которая продолжительно смотрела на ствол дерева деда Маргара. Соседка снова шаркала своими тапочками. Сусанна бренчала какой-то дурацкий танец на пианино, и послеполуденная скука, словно мокрое облако, всей своей тяжестью ложилась на дом.
                **************
   Они встретились снова. Спустя девять лет, это была их вторая встреча. Настали летне-осенние переходные дни, сгустилась голубизна неба, а деревья постепенно начинали пламенеть.
   Я думала,- сказала Нунэ,- мы, спустя еще девять лет, встретимся. Насколько город больше становится, настолько люди чаще теряют друг друга. Не проводишь ли меня немного, Ваган? Я домой иду. Пойдем пешком. Пойдем тенью.
  Они пошли. Ваган не стал скрывать:
   - После встречи с тобой, Нунэ, я часто думал о тебе, начал вспоминать старую улицу, старый двор – то, что давно, словно старый сон, стерлось из моей памяти. В жизни я не был столь чувствителен. Вчерашний день для меня всегда был прошлым, ушедшим днем, но сейчас откуда это?... – Он осекся.
   Долго они молчали, потом девушка сказала:
  Тогда ты был очень драчливым, Ваган,- очень непосредственным. Помню, как тебя все боялись.
    Ваган засмеялся:
   - Но душой был добр. Любил всегда помогать другим, защищать слабых. Помнишь, сколько мы с мальчиками дрались?
   Нунэ кивнула головой.
  Э!- вздохнул парень,- я сразу повзрослел, за один день. Мой отец не должен был так погибнуть. Ведь я был слишком маленьким, чтобы вынести тяготы жизни.
   Снова грусть напала на Нунэ: ее снова начала мучить та мысль, что она со дня своего рождения была ограждена от всех мирских забот, волнений. Она смотрела на мир, но ничего этого не замечала: единственным ее беспокойством было то, чтобы мать случайно не рассердилась на нее, не придиралась бы к ней из-за какого-нибудь пустячного проступка.
   Эти мысли не отходили от нее и дома, когда отец, как обычно, сидя в кресле, читал книгу, а мать, будто предвидя предстоящую зиму, громче щелкала спицами.
   А снаружи дул ветер и бил в окна уже поздними листьями деревьев.
   Свидания стали частыми - какой-то потребностью. Они встречались на углу одного и того же перекрестка. Случалось, что Нунэ приходила домой поздно, и тикин (обращение к женщине) Зара начинала:
   - Ясно;,- говорила она, ударяя на последний слог,- скоро, вероятно, и по ночам ты не соизволишь домой приходить.
   И так как муж не обращал внимания на нее, то Зара Меликовна всю свою нако-пившуюся злость обрушивала на его голову:
   - Если будет пожар на белом свете, Сергей, ты пальцем о палец не ударишь!
   - Что случилось?- закатывая глаза, сквозь дым папиросы, спрашивал профессор.
   - Что случилось?!!... Пока ничего не случилось, но случится, вот увидишь, но уже поздно будет.
   Профессор Арамян, наконец, выходил из себя:
   - Ну, что случилось??
   -Хм,- ворчала тикин Зара,- весь день с ней этот Ваган, или кто там. Шатаются по паркам, театрам, кино, кафе, завтра, глядишь, и медовый месяц справят.
  - Мама!!...
  - Ты молчи!!- топнув ногой о пол, осадила ее мать,- если ты слепая, то люди все видят!!
                **********
       С утра пошел снег, и сейчас к вечеру небо прояснилось и дул холодный ветер. На улице уже неприятно было гулять. Ваган попросил девушку прийти к ним домой.
   - Мама тебе будет очень рада,- сказал он,- горячего чаю выпьем, немного побеседуем, потом я тебя провожу.
   Нунэ, не колеблясь, согласилась.
   Выйдя из трамвая, они старыми воротами вошли в старый двор, где была куча пустых ящиков и бочек, затем вошли в парадное и поднялись старой лестницей.
   - Неужели это Нуник? – протягивая руки, сказала мать и, обняв, поцеловала ее в щеку.
   Потом заплакала, засмущалась, вытерла глаза, но затем снова заплакала. Вспомнила ли она старый дом, разрушенный пять лет назад, мужа, ушедшего и не воротившегося? Пережила ли страшные годы войны, ожидания, тревоги предвидения? Не могла не вспомнить.
  А чуть позже, когда за столом они пили чай, мать глядела на них. Когда это они успели вырасти, так твердо стать на ноги, также твердо смотреть на жизнь? Она пыталась расспрашивать девушку, но боялась всхлипнуть и неловко чувствовала себя от этой слабости. А они, вероятно не поняли бы ее, им дела нет до воспоминаний, для них важно лишь сегодня и завтра.
   Нунэ простилась поздно. Мать снова ее поцеловала в щеку и лишь смогла сказать:
   - Нуник, дочка, передай привет Заруи-куйрик (в разговорном – сестричка), профессору – и снова расплакалась.
   На следующий день Нунэ не появилась на углу перекрестка. Не пришла она ни на второй, ни на третий день. Душу Вагана обуяла щемящая тоска. “Может, Нунэ не представляла себе расположенный на краю города наш старый мир таким невзрачным”,- думал он – и чем больше он старался отринуть от себя эту мысль, тем больше она овладевала им. “Видного профессора дочь,- размышлял он, воспитанная в лучших условиях, выхоленная, как кошка, избалованная. Любой жизненный мелкий изъян, грубость ударит по ее лицу. Здесь же – старый двор, ветхие квартиры, полные всем этим, пустые бочки, мусорные ящики, смрад, идущий от смеси готовящихся обедов  в полутемный коридор, висящее на веревках белье, из-за чего приходится нагибаться, входя в дом…”.
   Тоска сменилась злостью. Озлобленный он вернулся домой. Злым он был и на Нунэ, которую сейчас он представлял завуалированной мещанкой, и на себя, который постоянно зевал в канцеляриях и не смог построить нормальную жизнь, и на дочь соседки – Сусанну, которая, едва открыв дверь, встала напротив него.
   - Замечательный выбор ты сделал, Ваган,- сказала она,- молодец. Имеешь хороший вкус. Обещаю станцевать на твоей свадьбе, честное слово.
  Ваган, сдерживая гнев, лишь промолвил:
   -Дурочка.
  Сусанна глянула в коридор и и часто-часто зашептала:
   Ваган, меня снова приняли в школу, конечно, на условиях, но я из кожи вон вылезу, закончу ее и поступлю в консерваторию. Видишь, я уже не наряжаюсь, на улицах не болтаюсь, честное слово…
   Ее ресницы дрогнули. Ваган большим пальцем нажал на кончик ее носа, словно кнопку от звонка и даже смог улыбнуться:
  - Только не плачь, Сусик. Я не люблю, когда плачут.
  - Я и не плачу,- ответила девочка и проглотила слезы.
 На следующий день Ваган снова прождал на углу перекрестка и убедился в том, что больше Нунэ не увидит. “Позвонить домой,- вдруг осенила его мысль,- и сыронизировать по этому поводу”. У телефонной будки ему пришлось подождать:  там разговаривали, и когда телефон освободился, Ваган, тем не менее, не нашел нужных слов. Послышался голос Нунэ, он что-то невнятно пробормотал в ответ, но девушка его прервала, все сомнения Вагана развеялись. Нунэ сказала, что была больна, где-то простыла, на каком-то балконе. Он почувствовал укол совести.
   - Сейчас мне хорошо,- сказала она,- температуры нет, но мама упорно не позволяет мне выходить из дому. Я ждала, что ты позвонишь. Приходи ко мне домой, если время найдешь. Придешь?
   Вечером Ваган пошел к ней. Дверь открыла Зара Меликовна, пригласила войти и в коридоре сказала:
  - Туфли почистьте, молодой человек.
  Ваган на тряпке вытер туфли и настолько ясно вспомнил жену профессора, которая постоянно ссорилась с дворовыми детьми и их родителями. Нунэ вышла ему навстречу и пригласила в столовую.
   Ого! Вы уже солидным мужчиной стали,- протягивая руки, весело воскликнул профессор,- я бы вас, вероятно и не узнал, если б мне не сказали!
   Они сели в кресла вокруг низенького стола. Тикин Зара удалилась на кухню.
   Начался обычный разговор про старый дом, старый двор и его обитателей. Профессор Арамян заметил с некоторым сожалением:
 - Это хорошо, что старое ломают и расширяют город. Плохо то, что долгие годы прожившие вместе люди теряют друг друга.
  Ваган улыбнулся.
 - Но мы же нашли.
 - И хорошо сделали.
   Пока тикин Зара на маленьком столе раскладывала печеное, чай, сладости, Ваган вскользь разглядывал комнату. Здесь все было в порядке, как бы величественно: предметы тяжеловесно занимали свои места, но от всего этого – старинной мебели, шкафа, полного книг, черного рояля, огромной люстры, свисавшей с потолка, отблесков – веяло холодной мрачностью. И когда тикин Зара, закончив свое дело, подсела к ним и, между прочим, как бы невзначай, спросила: “Как ваша мама?” Ваган поглядел на ее худые нервозные пальцы и понял, что в укладе не только этой комнаты, но и всей квартиры видна непосредственно ее рука.
   - Благодарю,- сказал Ваган,- она вас всегда помнит, вспоминает наш старый дом и, я понимаю ее, ведь она там оставила и счастливые, и горькие свои годы.
   В это время профессор наливал ему третью рюмку коньяка. Зара Меликовна воспротивилась:
   - Что делаешь, Сергей?! Хочешь споить молодого человека?
   А когда Ваган зажег папиросу, тикин Зара удивленно воскликнула:
   - Так вы еще и КУРИТЕ???!!!
   - Для мамы все мы остаемся детьми,- засмеялась Нунэ,- даже папа, которому скоро будет шестьдесят.
   Зара Меликовна покачала головой:
   - Нет, странное поколение подрастает. В наше время, вроде, все было в порядке, не так ли, Сергей?
   Профессор пожал плечами:
   - Не знаю, Зара, что ты имеешь в виду под словами “все было в порядке”. затем обратился к Вагану:
  - Как дела? Окончили? Работаете?
Ваган погладил свой лоб: снова этот злосчастный вопрос “Окончили?”
   Нет,- ответил он, не окончил. Как вы знаете, мой отец погиб, трудные годы были. Я и оставил институт – стал работать. Работал на складе распределения горючих материалов, теперь работаю на заводе автозапчастей, но снова та же нудная канцелярская работа. Скорее всего, оставлю канцелярию и перейду на завод…
   Разочарование Зары Меликовны удвоилось: она уже ясно себе представляла Вагана в рабочей, пропитанной мазутом форме, с закопченными руками и лицом. Ее воображение углубилось дальше: она была убеждена, что не сегодня, так в будущем он станет пьяницей. Он придет с работы пьяным, с папиросой в углу рта, обозленный, будет крошить пепельницу, тарелки, будет бить жену…Эта мысль была настолько ужасной, что потрясла ее. Боже мой, откуда Нунэ нашла этого бродягу?
    Она поднялась с места, как бы машинально собрала пустые чайные чашки и ушла на кухню. Там она просидела столько времени, пока дочь не позвала ее.
   …-Передайте привет Мариам куйрик,- с трудом произнесла тикин Зара.
   Профессор крепко пожал парню руку:
   - Не забывайте нас, приходите почаще.
   Ваган поблагодарил, улыбнулся всем и вышел.
   Сейчас Зара Меликовна на кухне слышала, как муж размышлял вслух в комнате:
   - Симпатичный молодой человек. Мне понравился. Вот такие люди в жизни не заблудятся…
   Тикин Зара сделала нечеловеческое усилие над собой, чтобы не вспылить.
                ************
      В конце зимы Ваган перешел из канцелярии на завод. Друзья, с которыми он иногда посещал закусочную, обрадовались. Закопченными крепкими руками они пожимали его руку, похлопывали по спине и, сквозь грохот машин, восклицали:
   - Молодец, браток, браво! Наконец, настоящее место нашел. И шутили:
   - В канцелярии женщины пусть работают.
  В начальный период работа для него казалась и утомительной, и однообразной. Шуму много было. Домой возвращался с гулом в голове, усталыми мышцами и отяжелевшими веками глаз. Бывало, что пока мать из кухни в комнату несла обед, он уже спал, сидя у стола, положив голову на руки, или же -  не раздеваясь на кровати. Но потом свыкся, закалился, работа стала для него интересной, язык машин – доступным.
  - Раньше должен был я поступить на завод,- с сожалением говорил он матери, или Нунэ,- сколько лет я бесполезно провел на этом паршивом складе.
   Тикин Зара тоже смирилась с той мыслью, что уже не в состоянии волю своей дочери диктовать. Мысленно она озлоблялась, но, махнув рукой, уступала. Для нее мир рушился, а причиной тому, по ее мнению, было это распущенное поколение.
   - Я удивляюсь, Сергей,- говорила она мужу,- как ты можешь сквозь пальцы смотреть на любую катастрофу?
  - Катастрофу,- усмехался профессор и, как ответ, тихонько улыбался или мурлыкал под нос какую-то старую мелодию.
  А для Зары Меликовны такое ледяное безразличие было хуже тысячи оскорблений.
   - В один вечер, когда Нунэ только вошла домой и снимала плащ, мать уже не вытерпела и прямо в коридоре объявила:
  - Ты уже свободна, Нунэ. Можешь даже домой не возвращаться, но этого своего нового кавалера не смей сюда приводить.
  - Как пожелаешь, мамочка! – обняв мать, воскликнула Нунэ и поцеловала ее в щеку.
  - Пусти! Я себя чувствую оскорбленной и не могу людям в глаза глядеть. Ты бросила такого чудесного, благовоспитанного сына Маргариты Багратовны – твое дело, но могла сделать лучший выбор.
   - О ком речь? – спросил профессор.
   Дочь фыркнула:
   - О Роберте.
   Профессор Арамян скривил лицо, будто что-то горькое проглотил:
   - Оставь, Зара, ради Бога. Этот парень, ну просто настоящая рыба, и то – студеная.
  - Нет! – нервным голосом ответила тикин Зара, - он молодой человек с блестящим будущим. Да!
   Профессор пожал плечами, а Нуне села к роялю. Заре Меликовне никто не противостоял, не возразил, и это для нее было ужаснейшим ударом.
                ****************
  В одном из углов горизонта сгущались серые тучи, обещая звонкий проливной дождь. Нунэ не взяла плаща и теперь она хотела пойти домой и возвратиться, так как невозможно было упустить такой содержательный вечер. Дом был недалеко. Они сели в сквере перекрестка, где были всего четыре скамейки, посередине – клумба. Забора не было.
   Весна вошла в Ереван будто сразу. Вошла своим смеющимся солнцем, грозами, активным лопаньем почек на деревьях. Ласточки с цвирканьем прорезали воздух, а пары от заката ощущали приятную тревогу.
   - Я пойду, возьму плащ,- сказала Нунэ,- ты меня здесь подожди. Прямо здесь.
  Но опять что-то задерживало ее. Ваган молчал. Они сказали друг другу все, что полагалось, и сейчас сказать уже было нечего. Старый двор и детство они снова вспомнили с того дня, когда играли в прятки, до того пополудня, когда Ваган, отведя со лба девочки прядь волос, поцеловал сперва ее ресницы, затем – губы…
   Долгие годы спустя, когда Ваган снова увидел скользнувшую на лоб девушки прядь волос – он медленно отвел ее в сторону и, оглядевшись вокруг, поцеловал ее:
  - Нуник…
  Нунэ снова убежала от него, но уже не как от пожара. Недалеко от скамейки она остановилась и странно изменившимся голосом произнесла:
  - Я сейчас за плащом сбегаю и вернусь. Ты подожди меня здесь. Прямо здесь.
   И вот девушка вошла домой, с румянцем на щеках, в глазах – странное искрящее пламя. На пороге она один момент остановилась и огляделась вокруг, будто в незнакомое место попала. Отец, растянувшись в кресле, читал книгу, мать вязала, щелкая спицами, старинная мебель, тиканье часов: тик-так…
  Тикин Зара из-под опущенных бровей вопросительно посмотрела на нее:
   - Ну? Что, хочешь стихи прочесть?
   Нунэ ничего не ответила, из столовой она вошла в спальню и когда рсчесывала волосы, в зеркале она увидела странный искрящий блеск в своих глазах.
  - Куда это? – сверля взглядом, спросила мать, когда дочь с плащом в руках собиралась было выйти.
  - Я быстро вернусь, мам,- сказала Нунэ,- хочу немного пройтись. Снаружи такой чудесный воздух!
    Как раз в этот момент громыхнул гром, и стекла в окнах задребезжали.
  - Хороший воздух,- съязвила Зара Меликовна и категорично добавила:
 - Нет! Ты никуда больше не пойдешь!
  - Я быстро вернусь, мам,- заныла дочь.
  - Нет!!
  Нунэ в нерешительности застыла, глядя в окна и чувствовала, что ярость и слезы начинают душить ее.
   - С десяти часов до сих пор черт знает, где ты ходишь. Хватит! И не забывай, что люди не слепые.
 Нунэ кинула взгляд на отца, профессор поверх очков посмотрел и пожал плечами: “дескать, что могу я сделать?”.
  - Я знаю, голубушка, куда ты спешишь,- язвительно заметила тикин Зара и отшвырнула вязание. Сейчас она стояла прямо напротив дочери.
     - Эти тайные встречи, свидания, тебя далеко заведут. Ооочень далеко!
    - Тайного ничего нет,- возразила дочь,- между нами все ясно. Я пойду.
    Зара Меликовна топнула ногой:
    - НЕТ!!! Ты не должна больше с ним встречаться и все!!
    Нунэ дрожала от злости. Ей хотелось чем-нибудь больше разозлить мать и она сказала:
   - Там в сквере ВАГАН ждет меня. Чуть раньше мы были вместе… Даже поцеловались…
   …Тяжелая пощечина опустилась с треском на лицо Нунэ. Это было настолько неожиданным, что Зара Меликовна испугалась.
   Профессор молниеносно вскочил со своего места, швырнул в сторону книгу и кулаком так грохнул по столу, что пепельница упала и разбилась.
   - НЕ СМЕЙ!!!! – загремел он доселе незнакомым голосом,- не смей на ребенка руку поднимать!!!
   Тикин Зара часто заморгала и только смогла произнести:
  - Сер..гей?
   -ДА!! Хватит!... ХВАТИТ!!!!.....- Он смешался, потерял самообладание, но одновременно старался найти наиоскорбительное слово и нашел:
   - Мещанка!!!
  - Ссс..ер…гей??
   - Да! Мещанка!
   После этого долго искал спички в карманах и когда зажигал папиросу, руки его дрожали.
   - Иди, Нунэ!- твердо он обратился к дочери,- можешь идти. Черт возьми, в этом доме у меня есть свои права, или нет?!
   Щека Нунэ горела не столько от боли, сколько от обиды, но, когда она дошла до сквера у перекрестка, то все забыла…
  А в гостиной Зара Меликовна застыла на месте, словно готовилась сфотографироваться в полный рост. Профессор, держа руки за спиной, быстро ходил из угла в угол и яростно жевал кончик папиросы. Неожиданно он остановился напротив жены, хотя хотел дополнить нанесенное ей оскорбление, но не смог. Лицо Зары Меликовны обрело необычный вид, ее глаза сияли, будто от удовольствия. Профессор Арамян смутился, увидев, что жена, сев в кресло стала беззвучно плакать. Впервые он увидел ее слезы, не представляя, что эта строгая во всем женщина имела способность плакать. Он почувствовав острый укол совести, сердце защемило, горло сжалось. Он сел рядом с женой и промолвил с детской просьбой о прощении:
  - Прости меня, Зара, душечка, я просто потерял себя…
   Тикин Зара вытерла нос и глаза и улыбнулась просто, всем лицом.
- Хорошо было…- Сказала она каким-то ласковым, убаюкивающим голосом.
  Профессор не понял: что хорошего было в том?
  - Я тебя никогда таким непосредственным не видела, Сергей,- сказала жена и свою руку положила на его руку,- в течение всех двадцати пяти лет…
  Сильные струи дождя начали бить по стеклам. Слышно было, как снаружи люди бежали, шлепая по мокрому тротуару. В комнате был уже полумрак. Свет не зажгли.
  Профессор тихо засмеялся, жена прямо посмотрела на него.
   - Ты говорила: “в наше время, вроде все было нормально”, а я я сейчас вспомнил Тбилиси,- заговорил Арамян, как бы сам с собой. – В то время ты носила широкополую шляпу с воткнутыми в нее перьями то ли сороки, то ли еще какой птицы, одевала длинное платье с широким зеленым поясом, под мышкой – книгу в кожаном переплете, в руках – маргаритки. Помнишь?
   Зара Меликовна молвила в уме: “как такое не помнить?”.
  - Заплат на моем жилете было больше, чем сам жилет. От меня разило постоянно сыростью общежития, а у вас – какой комфорт, какие угощения хлопки пробок!… Когда твой отец узнал о нашей связи, его чуть удар не хватил, мать грозилась броситься в Куру, брат всем показывал мои заплаты, однако ты, преодолев все преграды, пришла за мной, за моими заплатами. В то время, Зара, ты прекрасной храброй девочкой была, так хорошо могла ориентироваться, взвешивать, вникать в сущность предметов…
   Профессор замолк.
   - Ну? – спросила тикин Зара.
   Арамян пожал плечами, и снова тишина возникла в полумраке.
   Зара Меликовна тряхнула головой, будто что-то хотела выбросить из нее, подошла к окну и открыла его.
   Весенний шаловливый дождь уже прекратился. Вымытые листья от света отражали зеленый блеск. Фонари сквера у перекрестка то появлялись, то скрывались за качающимися от ветра ветвей деревьев.
    Она внезапно повернулась от окна, надела туфли и накинула шаль.
   - Куда, Зара?
    Зара Меликовна не сразу ответила:
   - Воздух внезапно повлажнел. Эти глупенькие ребята, ведь простынут в сквере. Пойду, позову их, хотя бы чай попьют.
   Воздух наполнился ароматом влажного воздуха и земли. Зара Меликовна вдыхала этот аромат, и на ее душе становилось так легко! И как прекрасны были разбросанные на сыром тротуаре лепестки акаций и отражения фонарей. Она улыбнулась. Помнила ли тогда она то приятное потрясение, когда кулак Сергея со всего маху ударил по столу, так, что потолок готов был обвалиться? Помнила ли в тот миг Тбилиси и тревоги свиданий, или же вспомнила заплаты на жилете Сергея-студента?
      Кто знает….               
               
1963.

                Перевод Саргиса Оганесяна