Сороковая

Когда я, по завершении четвертого года командировки в ГДР, заявил о том, что не хочу больше никаких продлений контракта, на меня некоторые (и жена – в том числе и среди первых) посмотрели, как на ненормального. Народ тогда (собственно, как и сейчас) больше любил трудиться за пределами Отечества – главным образом, по причинам сугубо материальным. А мне уже было невмоготу, хотя очень нравилась работа как таковая, я успешно освоил предмет и терминологию, даже составил неплохой отраслевой словарь. Причем словарь этот был абсолютно уникальным, созданным исключительно на основе реалий месторождений, а также особенностей и предприятий, и людей, которые эти месторождения осваивали. Специалисты, что с нашей стороны, что местные - все они были очень интересными людьми: конечно, мне было чему поучиться и в профессиональном, и в человеческом плане – я ведь приехал на свое первое рабочее место в возрасте всего лишь 22-х лет (впрочем, будучи уже отцом семейства с целым одним сыном!). И все же, не смотря на это вот все, меня просто что-то гнало вон оттуда. Ну, а катализатором этого процесса послужил визит моего шурина – он работал в отделе городов-побратимов Моссовета и приезжал в Берлин чего-то там обсуждать. Ну, к нам зашел в гости, главного юриста г.Москвы привел, кофе попили с коньячком. А он и предложи мне место в аппарате Главного архитектора Москвы, типа протоколом заведовать. А я возьми, да и согласись. Ну, оно и завертелось. Жена, конечно, губы надула – ибо она их уже на год вперед раскатала, в смысле планов покупки разного барахла (к слову сказать, его и так на ж/д контейнер набралось, даже детскую мебель купили – правда, на вырост). Но тогда я еще принимал все окончательные семейные решения единолично, без права обжалования – ни с какой стороны. Ага. Провожали меня с большой, неожидаемой никак, помпой. Министр разных медалек навешал, премию даже выписал (на дорожку, так сказать), письмо благодарственное, грамоту там, еще чего-то. Генеральный директор Объединения, куда Гоммернский НИИ входил, тоже надарил всего. А как-то в пятницу директор института, научный директор и ядреная крутобедрая главбухша НИИ тоже в Берлин приехали, чего-то там подарочное приволокли.  Ну, я их, конечно, на рюмочку чая пригласил, они размякли, с устатку и не евши - главбухша в особенности, натурально пуская слезу валькирскую и хересом утешаясь, а директора все больше на коньячок армянский налегали, лимончиком закусывая да кофейком запивая…
Да уж…Женушка моя потом долго из себя обиженку строила. Хотя я и в Москве на неплохо, по тем временам, оплачиваемую и престижную работу поступил – в аппарат Главного архитектора г. Москвы (контора называлась ГлавАПУ – Главное архитектурно-планировочное управление), занимался международным сотрудничеством в области архитектуры и градостроительства. Правда, не надолго – очень я независимый такой парень был, не терпел диктата. Да и вообще: не чиновник я по природе, а там приходилось в эту шкурку влезать, чтобы оставаться, так сказать, «в обойме». Хотя работа мне нравилась, я даже был секретарем комитета ВЛКСМ, молодежь меня любила и уважала, я своим комсомольцам устраивал разные приятности – например, сажал в «Икарус» человек сорок, возил по новым спортивным объектам, на которых еще даже соревнования не проводились, но все уже было готово. Ну, и так – культурные разные мероприятия организовывал. Шел 1980 год, в Москве готовились к проведению Олимпиады, наши архитекторы, в порядке авторского надзора, наводили лоск на объектах: на крытом велотреке и гребном канале в Крылатском, в крытом стадионе и бассейне на проспекте Мира, в новых, построенных к Олимпиаде, гостиницах. Было весело и интересно, но напряженно. Но Олимпиада прошла, пришла рутина и скука, и стал я искать разнообразия.