Тридцать девятая

Рабочий день в Министерстве был более гуманный – с восьми утра, и на работу руководство и прочих работников, включая и меня, тоже возили на «Волгах» с шоферами. Хотя я легко мог бы добраться туда и общественным транспортом.      
Министерство геологии ГДР располагалось тогда на Invalidenstra;e 44 – сейчас там контора типа Минтранса или что-то вроде этого, мне без разницы. Но советским людям более известно было здание по соседству - на Invalidenstra;e 43, в котором, в Музее естествознания (Museum f;r Naturkunde) Штирлиц тщетно ожидал Мартина Бормана… Мда-а-а-а… А Министром геологии ГДР лет пятнадцать (до самой наглой аннексии ГДР со стороны ФРГ, при предательстве тогдашних советских начальников) был  Манфред Бохманн, невысокий кудрявый крепыш с железным рукопожатием и таким же характером. Он был типичным партийным  функционером из рабочих низов: в молодости выучился на слесаря-инструментальщика, потом получил экономическое образование, поработал в совместном (СССР-ГДР) АО «Висмут», которое занималось добычей и обогащением отнюдь не висмута, а урана. А уж потом правящая партия поставила его Министром геологии. Помнится, в 1979 году мы (это руководитель группы советских специалистов при Мингео ГДР, партийный секретарь, профорг и я как комсорг и переводчик) были им приглашены на дачу в Рудных горах отпраздновать День горняка и энергетика – причем в чисто мужской компании, с ночевкой. С немецкой стороны там, кроме самого Министра, был секретарь комитета СЕПГ Мингео ГДР, их главный профорг, а заправлял этой заимкой местный егерь, бывший горняк и старый друг Бохмана. Имен не помню совсем, но мужики были взрослые, серьезные и явно не первый десяток лет друг с другом знакомые. Этот праздник обычно отмечался в первое воскресенье июля. Так вышло, что приехали мы туда вечером субботы (как раз на мой день рождения, что очень огорчило мою жену и детей, но что поделать – работа…), а вернулись очень поздним вечером воскресенья. Проходило все это в шикарном подвале, за простыми, массивными дубовыми столами. Было много водки и шнапса, хорошей крестьянской еды: особенно запомнился смалец с обалденными шкварками, который приготовил сам Бохманн, а егерь угостил нас кабанчиком на вертеле -  и все это со свежим крестьянским хлебом, горой зелени и овощей, какой-то еще выпечкой. До которой, впрочем, руки не дошли, ибо мы вместо чая/кофе предпочли бочкового пива с чем-то вроде соленых крендельков (Salzbrezel) и орешков. Вообще помнится, что наши с немцами совместные мероприятия на выезде (пикники, субботники и спортивные массовые соревнования типа футбола на больших полях или даже в спортзалах) мы завершали мясом на мангале и бочковым пивком. Дружба была крепкой!  Но и на работе никто не филонил. Да в те годы это было основным свойством огромной массы людей, которых нынешние болтуны и бездельники презрительно сквозь зубы именуют совками, однако, сами ничего не умея создавать, пользуются плодами наших трудов. Ну, дело-то обычное, вечное – плесень и грибок вредоносный на чем-то плодотворном и питательном произрастает.
В Берлине я иногда встречался со спецкором ТАСС в ГДР и Западном Берлине Юрием Борисовым и его семьей. Замечательный он был журналист, крепкий и зубастый. Я еще студентом старших курсов, но уже будучи женатым и нуждавшимся в средствах на содержание своей маленькой семьи, около года преподавал немецкий его деткам (по просьбе его друга – нашего декана), дабы они спокойнее чувствовали себя в условиях новой для них языковой среды. Как деток звали, уже не помню, а вот супругу Юрия Тамару помню отчетливо. Она ко мне относилась, как к сыну, угощала после урока чем-то вкусненьким, и вообще супруги Борисовы мне очень хорошо платили – вдвое больше принятого тогда в Москве гонорара репетитора. А потом принимали, как родного, у себя дома в Берлине.