Тридцать восьмая

Они могли продолжать обсуждения и по дороге домой, и потом, сидя в нашем Красном уголке за чаем или кофе. И – находили решения. Всегда. Потом эти решения оформлялись в виде служебной записки (Interne Notiz), я это переводил, печатал на двух пишущих машинках (компухтеры тогда были большие, с целую комнату - в конторах, конечно), отдавал спецам на подпись на двух языках, на визу руководителю группы – и на следующем же совещании по текущему вопросу предложение предлагалось обсудить. Чаще всего, обсуждения носили почти формальный характер, потому что наши специалисты старались никогда не предлагать «сырых» решений или каких-то недодуманных прожектов. Иногда, впрочем, немцы упирались, в силу самолюбия либо недостатка практического опыта по конкретному вопросу, тогда наши, кряхтя и сокрушаясь о потерянном зря времени, выносили вопросы на более высокие уровни. И по-любому проходили предложения наших специалистов. Не помню, чтобы были серьезные конфликты по рабочим темам – чаще возникало именно некоторое недопонимание со стороны немцев, им надоедало постоянно быть в положении школяров, не до конца выучивших уроки по всем предметам, а приходилось. Уж такова была эта отрасль – сложная, многообразная, сопряженная с огромным разнообразием деталей, аспектов и нюансов. Я и тогда поражался, и сейчас не устаю изумляться теми высотами профессионального уровня наших геологов, геофизиков, буровиков и разработчиков, которые были обычными для «матерых» (т.е с 15-20-летним опытом) спецов. Ошеломлял объем разнообразных знаний, которыми обладали наши специалисты, их универсализм и умение мгновенно применять как теорию, так и опыт в конкретной ситуации, причем речь идет не только об элементарной ЭКСТРАПОЛЯЦИИ (в чем, кстати, немцам долго не было равных, их смогли превзойти в этом только японцы, а потом - китайцы), а именно об умелом ПРЕЛОМЛЕНИИ и теоретических знаний, и опыта при решении, казалось бы, уникальных задач. Немцы потому и оказывались в роли подмастерьев, что им не хватало именно творческих начал. Поработав в таких условиях пару лет, я понял, почему нашим отцам удалось не только и не столько сломать (хотя и это тоже), но в значительно бОльшей мере переиграть хорошо отлаженную немецкую военную машину. Повторюсь, жизнь и работа была чрезвычайно интересна, разнообразна и нелегка. Но на третьем году моей командировки меня перевели в Берлин, в группу консультантов при Министре геологии ГДР. Поселили меня в большой четырехкомнатной квартире. В квартире, помимо трех спален, была громадная гостиная с панорамными окнами - они выходили на телебашню, Домский собор, реку Шпрее и разобранный западногерманскими варварами после аннексии ГДР  Дворец Республики. Спальни выходили во внутренний двор шикарного и, по тем временам, престижного дома на Ратхаус-штрассе. С той стороны дома, кстати, были устроены такие галереи-террасы, на которых  размещался немаленький детский сад. Из нашего подъезда был выход и на эти галереи, по которым я по вечерам бегал, лень было переться на стадион… Дом стоял фасадом напротив телебашни, прямо рядом с Красной ратушей. В первых этажах этого стеклобетонного домищи располагалось множество продовольственных и модных магазинов, бутиков, кафешек, был даже боулинг. Напротив всех подъездов тогда было полно разнообразных киосков и ларьков. А в аккурат напротив моего подъезда продавалось вкуснющее мороженое (Soft-Eis), которое можно было покупать в вафельных стаканчиках или формочках-ракушках. Впрочем, я приходил к продавцу со своей стеклянной миской, и он мне накладывал много шариков разного вкуса – дети больше любили ванильное и клубничное, а мы с женой – фисташковое. Еще там был забавный Фонтан Нептуна, скульптура Лаокоона с сыновьями, газонов много, кустов. А в кустах тогда проживало большое поголовье диких кроликов, которых мои растущие сыновья со вкусом гоняли.