Чужие люди

Давали пол-лепёшки с кипятком.
Лепёшки выпекали на мангалке
(хозяева-узбеки налагали
табу на изученье агрегата).
Хозяйка прослывала кипишной:
нашкодил за; день — трудно отбрехаться,
особенно — за дыры на чапане.
Неделю добирался к ним пешком,
дорогу на вокзале начертали.

За хлебом бегал с утренней зарёй,
у булочной проглатывал довесок,
попутно переваривая вести
с фронтов и продовольственной арены.
Не раз давал незыблемый зарок,
но после отирался у орехов
(узбечки торговали — рупь за кучку). 
Хозяйский сын насытился золой,
потом желудок, бедного, замучил.

Мужик под мухой, с радостнейшим "сын!",
вручил тебе талоны на обеды.
Сказал, вернувшись: "Месяц я отбегал. 
Шпана гналась, назавтра хлеб отнимут. —
Опасности обуздывали стыд. —
Главарь у них не больно хлопотливый,
всё чаще загибается от ломок.
Один кричал разнузданное "с**т!",
второй — "болванчик, хлебушка отломишь?""

Хозяйка возмутилась: "Завтра — я!
Пожалуюсь на банду капитану, 
хвосты накрутит гадам капитально,
не будут пробавляться кражей хлеба".
Все гнули спины сутки за трояк.
Война не признавала разжирелых, 
а голод посягал на наши души.
Я знал, что без меня не захотят,
но сунул три талона под подушку.