все хомяки попадают в рай

I

сколопендрами склизких лучей
заполняются уши с глазами
и беззвучно-звенящее давит,
заползая сквозь нос или рот.
я лежу лишь бездушным предметом
среди всех полумнимых вещей,
будто лодка в зацветшей воде,
и внутри всё качается память.
всё ищу, где кончается память,
когда время ещё не совсем,
не совсем в колесе хомяками
не идёт, но ещё не стоит.

«всё из детства» —
расскажет нам Фрейд.
искажённо живёт в его грани.

II

летом солнце пульсирует, как
загноившийся жаром волдырь.
вспоминать. вспоминать. вспоминать.
утопать среди мёртвой воды.
я не помню, в каком то году,
и не знаю, какой же там день.
это всё происходит нигде,
но мерещится будто в аду.

III

у нас были тогда хомяки,
столь обычна стеклянная клеть.
я любил на них вечно смотреть,
как барахтались в толстом стекле,
словно могут они утонуть.
неуклюжие, словно я сам
тот один, что живёт среди них.
но я лишь имитировал жизнь,
до сих пор имитирую жизнь
(или то, что подобием есть),
как из Пруста жеманнейший Сван.

хомяки, что любили сбегать:
я не знал тогда как и зачем,
но сочувствовал им и вкушал,
чем закончится каждый побег.
они прятались в каждую щель,
были комьями в каждом углу,
а особенно — всё под кровать
норовили зачем-то залезть
(много лет я своей не имел).
я действительно был тем одним,
что возился тогда среди них.
я действительно был
               или нет?

IV

солнца череп пускает слюну
и на города драный скелет,
словно всё, что орудует тут,
то объятый огнём некрофил,
вожделеющий только к себе,
истекая на собственный труп,
будто взят со страниц «шатунов».

я блуждаю средь рёбер-домов,
среди груд этих грубых костей,
между вен раскалённых дорог,
столь ненужный совсем никому,
что ненужней лишь только себе.

выжигает всё белым, как мел,
прожигаясь в белилах белков,
иссушённых, что теннисный мяч,
что, конечно, бы тоже был бел
белизною всех белых пустот.
в белоснежности высохших слёз,
этих слёз, что давно уже соль.

V

как же память порою свежа,
хотя видом, что тот копальхен,
хотя запахом хуже, чем гниль.
хуже то, что живьём и внутри
копошится в застенках её
бесконечною мёртвой змеёй
среди всех бесконечностей змей.

VI

как тогда, я зашёл в отчий дом —
что реально, а что ещё нет? —
как тогда, я ищу среди стен
этих глупых, как я, хомяков.
нет и клетки и нет никого,
нет совсем никого-никого.
не могли же они в ней взлететь,
будто в будке из «доктора кто».
я смотрю, как мерцает балкон,
этим светом пугающе бел.

и не помню, в каком то году,
и не знаю, какой же там день.
это всё происходит нигде,
но мерещится будто в аду.

VII

я рукою на ручке двери
и руками не чувствую рук,
и ногами не чувствую ног.
я как будто сто раз херувим,
позабывший, что где-то есть бог,
между миром немым и глухим,
затаённым в промёрзлой тиши,
словно взрыв затаился за миг,
словно мир раскроился на миг,
что был после и тот, что был до.
этим солнцем вопящий балкон.

они выжжены были живьём.

VIII

только пепел поведает, что
значит так полюбить, чтоб дотла,
хоть и жар не заломит костей,
раз в глазах опаляющий хлад.

словно лёд в чьих-то детских руках,
всё пытаться нащупать любовь,
среди пальцев сминая её,
но в остатке по-прежнему жжёт.
да и в сущности нет ничего,
кроме слёз ледяного огня,
истекающих в бездну меня
и в такую же точно тебя,
в эту бездну, которой и нет.

IX

как впервые бывает любовь,
так впервые возможна и смерть.
хомяки, что сгорели живьём
в этой клетке и толстом стекле.
спустя множество-множество лет
свет порой омерзителен мне.
или, может быть, даже всегда,
как всё кажется, с тех самых пор.
мне в нём видится дантовский ад:
в каждой мелкой песчинке его.
и врезается мунковский крик,
разрываясь снарядом внутри,
вырываясь, как вишни, из глаз
с разморённым на солнце гнильём,
сколопендрами склизких лучей
выползая сквозь нос или рот.

да, бывает впервые и смерть,
что меня уже так не страшит.
но бросает в кипящий озноб
эта страшная-страшная жизнь.
я смотрю в отзвеневшую даль,
на пустой и беспамятный труп,
что так тихо и мирно лежит,
словно времени вовсе и нет
в том сегодняшнем томном вчера.
я смотрю и надеюсь, что вдруг
хомяки все отправятся в рай.
непременно отправятся в рай.

хоть бы как,
            но отправятся в рай.

позабыв, что родились в аду.