Тридцать пятая

В свое первое Рождество на чужбине написал стих, немного уже ностальгический, хотя прошел только месяц после отъезда из дома. Стих был такой:
Пушиста ёлка-недотрога,
Вступил Адвент в права свои:
Здесь Рождество не праздник Бога,
А праздник мира и семьи

Сырой декабрьский ветер кружит.
Гирлянд рождественских – не счесть.
Но всюду вместо снега – лужи,
И на термометре – плюс шесть…


По веткам свет свечной сбегает,
В окно струится теплый дождь…
… На Зильбермановском органе
Играет мэтр «Святую ночь».

Или вот что-то такое, когда должен был в который раз прокатиться туда-сюда по маршруту Магдебург-Берлин и обратно.

Две сотни километров – путь недолгий.
Тепло, уютно в работяге-«Волге».
Ландшафт проверенный, причесанный, спокойный.
Вот только снег… какой-то очень… подмосковный…

- Приятель! Здесь не Подмосковье – Подберлинье!..
- Ну, да…
Но все же показался русским этот иней:
Крупчатым творогом сковав дома, скворечни,
деревья, он меня иллюзией потешил:
Я вновь таганский мальчик, и – зима, снежки, и мама
нестрого требует:
- Надень же шарф, упрямый…

А в Магдебурге вновь занепогодило:
усталость с неба сыплет месивом на кожу…
… Когда в чужой стране подумаешь о Родине,
сначала вспомнишь маму.
Остальное – позже. 
        Такие вот небольшие сопли в сиропе. То есть – тоска по Родине началась сразу и поселилась в душе навсегда, как ее постоянная и неотъемлемая составляющая. И никогда и нигде, ни в какой (даже самой что ни на есть дружественной или, наоборот – привлекательно-экзотической) стране я с тех самых пор и до последних своих выездов в 1990-годы не чувствовал себя не то, чтобы «как дома», а просто комфортно. Нет, по-человечески мне, конечно, было по приколу купаться в Женевском озере на ООН-овском пляже или кататься по нему от Женевы до какой-нить Лозанны на прогулочном теплоходике, попивая пивко аль винцо, да на открытой палубе сидючи и на виллы Аленов Делонов и Шарлей Азнавуров глядючи. Или, будучи в гостях у старого приятеля в Колле-Босси, гулять с ним пешком из Швейцарии во Францию, пересекая границу где-нить по мостику, предварительно открыв ключом, который оставлял местным жителям на выходные дни добрый пограничник, замок на цепочке полосатого шлагбаума. Или бродить осенними короткими вечерами по аллеям Венского Пратера, слушая духовой оркестр, играющий Штрауса, с удовольствием попивая, например,  хойригер (или, по-местному – штурм) или ни с чем не сравнимый венский кофе и поглядывая на воды Дуная и Дунайского канала, плещущие невдалеке. Или с замиранием сердца слушать первые звуки Рождественской оратории И.-С.Баха, торжественно взлетающие под самый купол церкви Святого Фомы в Лейпциге, стены которого навсегда запомнили самого И.-С.Баха. Конечно, радостно было пасть на колени и сладко зарыдать у Гроба Господня в Храме Воскресения Христова в Иерусалиме... Или, наоборот, поржать над «величием» одноглазого бандита «адмирала» Нельсона у его вечно загаженной колонны на Трафальгарской площади в подобном унылому селу, неуютном и некомфортном, Лондоне, которым (как и вонючим грязным Парижем) могут восхищаться только начисто лишенные воображения и здравого смысла идиоты. Или насладиться звуками великой музыки в изумительном исполнении ярчайших мировых звезд музыкальной классики в потрясающей филармонии на Эльбе в Гамбурге… Да мало ли что можно вспомнить из моих двадцатилетних скитаний по Европе, США, Ближнему Востоку и прочим местам, где мне доводилось трудиться на благо Отечества. Ни одного дня из этих в общей сложности, лет десяти «чистого времени», которые я провел в коварном зарубеже в длительных и/или кратких командировках, я никогда не отдыхал, лежа на каком-нибудь пляже кверху пузом, или болтаясь по дурацким экскурсиям с попугайчиками-гидами – но везде и всегда бывал только по работе. В той же ГДР проработал чуть больше четырех лет подряд, в отпуске был один раз, остальные три «отпуска» проводил практически по месту работы – вел курсы русского языка для немцев из системы Министерства геологии, которые хотели усовершенствовать свои школьные знания (в ГДР русский был обязательным школьным предметом). Правда, курсы эти проводились, как правило, в пансионатах, располагавшихся в хороших местах – то прямо в Гоммерне, у какого-то симпатичного водоема, то в Рудных горах, то в горах Гарца, но я-то при этом продолжал работать.