Командир экипажа

Когда автобус, полный, таких же, как я, стриженных под ноль новобранцев, двинулся по Анапскому шоссе в сторону Краснодара, стало понятно, что впереди меня ждут кардинальные перемены. Но насколько кардинальными они будут, я, конечно, в тот момент даже не мог себе представить.
 Дорога до места службы промелькнула, как случайно выпавшее путешествие. Быстро и без особых происшествий. Ну, какие происшествия могут быть в вагоне, в который нас загрузили, в краевой столице. Еда, сон и байки о том, какая ужасная участь всех нас постигла.
Потом была "учебка", где нас в течение месяца отучали от гражданской жизни. И если вы думаете, что это было просто, таки я вам отвечу, что совсем нет.
Сначала нам надо было научиться наедаться три раза в день тем, что давали. Но нам казалось, что это сделать невозможно. Единственным, по общему убеждению, съедобным продуктом в нашем рационе был только хлеб: белый утром и серый в обед и на ужин. После маминой курочки, которую она так запекала, что та покрывалась невероятно аппетитной корочкой румяного цвета, есть вонючее первое и отвратительное второе на обед было невозможно. И мы набивали хлебом подсумки, чтобы хоть как-то дотянуть до ужина. Но вот проблема: заместитель командира взвода, юный сержант, не давал нам никакой жизни, заставляя все возвращать обратно на кухню. Но мы все равно умудрялись таскать хлеб, пока не научились относиться с почтением ко всему, что дают из еды! Замком взвода учил нас беззлобно и настойчиво. И мы совершали марш-броски, чтобы похоронить брошенный в неположенном месте окурок, отбивали уголки на покрытых стёганым синим одеялом кроватях, собирали и разбирали автомат на скорость, стирали, гладили и подшивали подворотнички и учились без запинок читать текст Присяги.
Так пролетел месяц. Потом была присяга. И меня отправили сразу в полк,  в роту связи.
 
Там я и встретился со своим первым командиром,  командиром экипажа радиорелейной станции, сержантом, в миру его звали Юрий. И был он из соседнего двора на Анапском шоссе. Только наши дома строились значительно позже, и мы все, заселившие новые многоэтажки, считались приезжими, а они местными. Он был года на два старше меня и, конечно, меня не узнал. А я его вспомнил. Но едва затеплившаяся надежда на соседское отношение была тут же развеяна.
Худой и жилистый, он подошёл ко мне пружинистой походкой и приказал выйти из казармы в коридор, привести себя в порядок, а после подойти и доложить "по форме". Что такое "по форме", я не знал....
Тут, по сути, и началась моя служба.
Чтобы не испытывать ваше терпение, скажу, что по истечение первых трех месяцев моей службы под началом сержанта Юры я дал себе клятву в том, что, как только демобилизуюсь, подстерегу его в старом дворе и прибью. Не знаю, у всех ли в первые дни формировалось такое отношение к старшим начальникам, но у меня было именно так. А он воспитывал меня, как умел.
Но, я был уверен, что он специально  издевался надо мною, почти каждый день.
По утрам командир экипажа  выбегал с нами на зарядку. Ну, когда ему было не лень, а не лень ему было, к моему великому сожалению, частенько. По его мнению, я не так бежал по кругу на плацу, и поэтому у меня сбивалось дыхание. "А не должно!"- заявлял он. А мне хотелось ответить: "Так я и не бежал! Я умирал, еле-еле  передвигаясь". И чем хуже мне было, тем больше кругов он мне определял. Вот если бы он, как все нормальные сержанты, сидел бы на зарядке и курил у турника, я бы легко соврал, что уже пробежал все намеренное мне расстояние. Так нет! Он бежал со мной и считал круги. И когда я уже прощался с жизнью, теряя надежду прибить его в старом дворе, он командовал: "Отставить! Шагом!"
Турник- это две трубы, вертикально врытые в землю и на высоте около двух метров сваренные между собой более тонкой трубой. Это поясняю для большей части нынешних, освобождённых от физкультуры. На турнике мы делали три упражнения - подтягивание, подъем переворотом и выход силой. Я умел это все делать. Но вопрос был в количестве: ему мало было уметь, ему надо было, чтобы я умел много!
"Делай, как я" - жилистый и худой, он легко, о чём-то разговаривая с другими сержантами, подтягивался тридцать раз, спрыгивал и командовал мне: "К перекладине!" Вы видели, как извивается червяк в тщетной попытке вырваться из ваших пальцев? Тогда вам легко будет представить мои ощущения, когда он произносил: "Одиннадцать..."
Так было каждое или почти каждое утро. Каждое утро декабря, января и февраля. Конечно, если не мела метель. А она, как специально, не мела! Тёплой была зима, как по заказу! И все это продолжалось на "физо". А оно было через день.
Конечно, физической подготовкой воспитание из меня воина не ограничивалось.
Мой матрас вместе с одеялом периодически взлетал, как испуганный ворон, и, прохлопав крылами, опускался на другие кровати казармы роты связи! "Это ваша кровать, рядовой?"- вопрошал он, словно придуриваясь. И на моё утвердительное: " Так точно!", небрежно оповещал: "Время пошло!" И ты не знал, что ему в этот раз не понравилось: уголки на одеяле, подушка, полотенце? И хотелось перевернуть и его матрас вместе с идеально заправленной кроватью! И обязательно прибить его самого, после этого.
Он вываливал содержимое моей тумбочки на кровать именно тогда, когда я забывал убирать оттуда всякий мелкий мусор. Ну не успел! Но хотел же! Прибить! Обязательно прибить!
Моя бляха не так блестела, подворотничок был пришит криво, сапоги начищены слабо, х/б выглажено неусердно : "Время пошло!", "Время пошло!", "Время пошло!"
Мы разбирали автомат на скорость на морозе в варежках с завязанными глазами стоя, лёжа, сидя!
И опять бежали, подтягивались, переворачивались, выходили силой.
Мы разворачивали на скорость радиорелейную станцию. О! Вы знаете, что это такое! На базе Газ-66, будка в которой полна всякой аппаратуры и стоит огромная антенна метров 6 высотой. И только он знал, что за чем следует делать, чтобы это сооружение не рухнуло. Да, тут было для него полное раздолье! "Изучайте матчасть, рядовой!" И я носился, как белка в колесе: "Первая растяжка первого яруса!", "Вторая...!", "Третья!"
В столовой я научился съедать все раньше, чем он, чтобы было время на перекур. Мои сапоги, как зеркало, отражали подстриженную под ноль физиономию. Бляха ремня тоже блестела, как неудобно говорить что! Я научился также щегольски заправлять гимнастёрку за ремень и даже ходить стал, как сержант, по словам нашего механика-водителя Николая, который уже полгода прожил под его командой и остался жив, что, кстати, вселяло определённую надежду.
 
 В середине февраля всю роту отправили в «лагеря», за город. Это был зимний выезд.
Я помню свой первый марш-бросок, как помнят люди, спасшиеся от наводнения, урагана или какого другого бедствия. Когда по команде "Рота в ружьё!", я взял все, что было положено мне по расписанию - автомат, магазины, радиостанцию, полевой телефон и две катушки телефонного кабеля, — стало понятно, что со всем этим я могу только стоять. А у нас марш-бросок!
И мы побежали! На первые двадцать метров мне хватило тренировок, которыми терзал почти три месяца, командир экипажа. А потом я стал замечать, что спин бегущих товарищей становилось все больше, а впереди маячило первое препятствие - противотанковый окоп. И, выбрав самое узкое место в нем, я изо всех сил прыгнул!
 
Лежать на дне окопа было лучше, чем бежать. И я решил, что тут можно остаться навсегда, но в это мгновение четыре сильные руки выдернули меня на свет божий. Это были мой командир экипажа и его друг Сергей, тоже сержант, и не признавший меня сосед из старого двора. Они забрали у меня рацию, катушки, полевой телефон, и мы побежали вместе...
 
Так мы бежим уже сорок пять лет. Бежим в разных направлениях, с разной скоростью и по разным причинам. Но точно знаем, что, если кому-то будет трудно, мы  всегда придем на помощь друг другу.
 
P.S. А когда мы встретились после моей демобилизации, командир экипажа сержант Юра позвал меня быть крестным отцом своего сына Андрея. Вот такая история. Но ботинки у меня блестят и сейчас....