Несипбек Даутайулы Покровитель

Перевод с казахского Райхан Алдабергеновой

                ***
Это было время, когда красные и белые поочередно налетали на небольшие аулы, расположенные в ложбинах у самого подножия, принося им разорение, хаос и беду. Особенно тяжело было вынести тот звериный оскал и злобу, с которыми совершали эти войска свои нескончаемые набеги. Люди вынуждены были спасать от тяжкой напасти в первую очередь дочерей, а затем и скот, способный к переходам. Погоняя впереди себя скотину и усадив дочерей в седло за собой, все стали перебираться в безжизненные пески. Вот тогда-то это и случилось.
Как-то, то ли белогвардейцы, то ли красноармейцы на несколько дней остановились в одном из опустевших аулов. Стоял лютый мороз. Сильно оголодавшие, охотясь в Аркарлы, они перевернули перевал вверх дном, устраивая облавы на все, что движется. Не разбирая, годится мясо на съедение или нет, стреляли во все живое, что попадалось им на глаза.
В один из дней, стоя возле своей мельницы, он услышал звуки выстрелов и стал тревожно оглядываться по сторонам. С противоположного склона по глубокому снегу прямо на него шел волк. Здоровенный самец размером с годовалую телку с намерзшими на бока сосульками льда пробежал мимо него и нырнул в открытую дверь сарая. Забравшись в глубь, зверь стоял, тяжело дыша и дрожа всем телом. Налитые кровью глаза были полны отчаяния. То ли рычит, то ли скулит, не разберешь, только в голосе слышится что-то, невольно вызывающее жалость. Словно хочет сказать: «Я пришел сюда, чтобы спасти свою жизнь». Не успел справиться с увиденным, как с грохотом к нему подъехали на конях три-четыре солдата. То ли бог вложил в его уста нужные слова, только он указал им совсем в другую сторону. А когда заглянул в открытую дверь сарая, волка там не оказалось. Так и не понял, когда и как тот успел выскользнуть. И что более всего удивило его, почему-то оба кобеля во дворе не издали ни звука. Более того, поджав хвосты, спустились ниже и спрятались в канаве… Не понять, сон это или явь… Хотел бы думать, что сон, да только он ведь не спит, а вполне себе бодрствует. Сказать, что явь, так поверить в это почти невозможно. По сей день никому не рассказывал об увиденном. Подумал, что будут смеяться, а может и того хуже, решат, что тронулся умом. Позже этот волк даже несколько раз приходил к нему во сне, а проснется, так и не вспомнит, что и как оно было… И даже снился он ему накануне, перед тем, как пришел этот голод, этот страшный джут. Удивительно, вроде как загоняет ему волк телят да козлят в хлев, а затем поднимает морду к небу и воет. Однако, голоса его не слышал, только вздрагивал и просыпался от страха.

                ***

Когда Кенжегазы из подростка превратился в настоящего джигита, на перевале Аркарлы вдруг появилось много орлов-могильников и он предположил, что со временем их станет еще больше, однако…

                ***

И орлы-могильники, и Аркарлы уже в прошлом. Настала весенняя оттепель, после тонкий травяной покров стал подсыхать, а затем и вовсе высох. Они идут вдвоем вдоль колеи, проложенной колесами арбы. На плече у Кенжегазы коржын - пестрая переметная сума, в руке длинноствольное ружье, за спиной у жены крепко перевязан большим платком годовалый ребенок. В дорогу они вышли спозаранку, а теперь солнце уже стоит высоко в зените. Идут, еле-еле перебирая ногами. От перевала успели отойти всего на каких-то пять-шесть километров. Сейчас они в самой середине возвышенности, и трудно определить, где она начинается и где заканчивается. Стоит им пересечь эту возвышенность, как окажутся у большой дороги. А пока вокруг нескончаемая голая безжизненная равнина. Оглядываясь по сторонам, не сговариваясь, оба думают об одном и том же: «О, боже, подсоби… без тебя, без твоей помощи нам не одолеть…». Их единственная надежда – почтовая станция, расположенная вдоль той самой большой дороги, где живет дядя жены по материнской линии. Он держит сменных почтовых лошадей. Человек, который никогда не знал нужды в чем-либо съестном. Однако, как он сейчас, кто знает? Голод всех заставил, как говорится, перевернуть ставшие ненужными казаны. Может, оно и так, но им двоим больше некуда и не к кому пойти. В переметной суме лежит оставшаяся горстка того талкана* из бережно собранного женой по всем углам и щелям мельницы зерна, который помог им пережить зиму, да немного мяса архара, подстреленного им этой зимой. Она отварила его в дорогу. За спиной захныкал малыш, и они сами выбились из сил, поэтому решили сделать небольшой привал. Разжевав толокно, она сунула его в рот ребенку, а сами с мужем взяли по небольшому куску мяса и, не глотая его, принялись медленно сосать.
– Слава богу! – произнесла женщина.
– Ты, о чем? – муж выпрямился и посмотрел на нее.
– Что архара нам дал возможность заполучить в трудный час…
– Да, ты права.
– Один-одинешенек оказался…
– Видимо, была причина, раз от косяка отстал. Как говорится, выжившему и мертвая рыба – приварок…
 – Он нам с тобой был сужден, видно, этот самый архар. Бурый самец…

                ***

В январе, даже уже в конце ноября мясо зарезанной накануне годовалой телки было почти съедено. И они не знали, как им удастся дожить до следующего лета. Было непонятно, то ли вся живность в Архарлы была истреблена подчистую, то ли ушла она из этих ставших небезопасными для нее мест. Даже куропатки перестали квохтать. Несмотря на это, Кенжегазы с длинноствольным ружьем обошел всю округу в поисках добычи. Вскоре он увидел архара в теснине глубокого рва. От нахлынувшей внезапно радости он чуть было не упал на месте. «О, боже, откуда он здесь взялся, – подумал тогда он. – Обычно косяк архаров, на лето облюбовавший себе луга на перевале, с приходом первого же месяца зимы уходил за Хантау. Неужели… или это мне мерещится»? Схватив пригоршню снега, протер глаза, затем принялся пристально разглядывать то место, где лежал архар. Откуда-то снизу у него вывалились кишки и запутались в стеблях кустарника. Ноги обессилевшего животного расползлись на все четыре стороны, а голова неестественно вывернута и глаза смотрят вверх, на небо. Видно, что он был сильно напуган кем-то или чем-то. Но чем? Кенжегазы обошел вокруг, внимательно вглядываясь во все углубления в земле и в заросли кустарников. Однако, острый взор бывалого охотника ничего подозрительного не обнаружил. Даже если кто-то здесь и был, к архару не подходил. Одним выстрелом в шею он свалил обессилевшее животное плашмя на землю. Подойдя ближе, увидел, что пуля вошла в шею и, вылетев с другой стороны, раздробила челюсть. А кишки, как оказалось, вывалились прямо из паха. Чтобы архар мог сам себя ранить таким образом – дело совершенно неслыханное. Если сказать, что брюхо ему разорвало пулей, так в этих краях нет ни одного охотника, кроме него самого, а если его разодрали волки или голодные собаки, то почему не съели? Далее он не стал морочить себе голову этими мыслями. Вне себя от радости, принялся разделывать ниспосланную богом добычу на части и складывать в аккуратные стопки. Решив передохнуть, присел было на плоский камень, как краем глаза заметил чей-то промелькнувший силуэт. Что это? Очертания увиденного напомнили ему того самого матерого волка, убегая от погони, нырнувшего тогда в его сарай. Стоило только подумать об этом, как он против воли судорожно сглотнул слюну.

                ***

– Дай бог, чтобы все наладилось, – сказала жена, тяжко вздохнув, – как думаешь, получится?
– Не печалься.
– Как бы то ни было, хоть и малость, но есть что нам в рот положить. Особенно талкан. Только с ним нам удается сохранить жизнь нашему солнышку. И все благодаря мельнице, – опять вздохнула жена и смахнула набежавшую слезу. – Как же я признательна аруаку* нашего ата, в обоих мирах…

                ***

В действительности, именно ата, дед Кенжегазы первым построил мельницу на перевале Аркарлы. Мельница расположилась у самого устья узкого и глубокого ущелья, по которому протекала бурная горная река. Да упокоит бог на том свете светлую его душу! В свое время дед на много лет нанялся батраком к некоему русскому богачу на той стороне вот этой самой возвышенности, по которой бредут они сейчас, не ведая, где она начинается и где закончится. Заработав денег, ата вернулся в аул, да не один. За ним увязался один из русских батраков. Оказалось, что русский этот заядлый охотник. С того дня, как услышал о том, что в Аркарлы водятся в большом количестве архары, так и привязался, говорят, он к деду Кенжегазы, упрашивая взять его с собой, как подойдет срок. Сам он оказался искусным мастером. Вот он то и посоветовал деду в родных местах, у самого устья реки построить мельницу. С той поры народ со всех предгорий вместо дальнего Коктала потянулся сюда со своим зерном. Дело постепенно переходило от отца к сыну, пока не превратилось в семейный промысел. И охоте дед научился у того самого русского. А от него в свою очередь отец, а от отца он сам.

                ***

– Когда-то мне казалось, что Аркарлы был ближе к небу, – сказал муж, взглянув налево. – А теперь… каким-то приземистым кажется. Раньше он будто плыл где-то там, в вышине…
– Чем мы прогневали бога? – запричитала жена. – В чем наша вина?
– Не говори так.
– А тогда откуда этот джут? Кто-то же наслал на нас эту погибель, этот страшный голод?
– Прекрати. Вставай, пойдем дальше, - сказал муж и, опираясь на свое длинноствольное ружье, встал, – иди сюда, я привяжу ребенка к твоей спине.
Пройдя некоторое расстояние, они увидели в стороне от дороги густые заросли камыша.
– Там обычно фазаны водятся, - сказал муж, – обойти бы разок, да только три пули всего осталось. И дроби нет совсем. Пулей-то во взлетевшую птицу не попадешь, а попадешь, так разорвет ее на части.
Жена не ответила. Каждый остался занят своими мыслями. Мужчина удивлялся тому, насколько двужильной оказалась его жена. Несмотря на усталость, движения ее довольно быстры и напористы. На спине ребенок, а она еще и переметную суму иной раз взвалит на свое плечо со словами: «Давай, по очереди будем нести». Когда-то отец говорил ему: «Отличие женщины от мужчины в том, что силы у нее никогда не заканчиваются. А причина этой неиссякаемой силы в материнском молоке». В то время он не придал особого значения этим словам. Убедиться в правоте отца сумел лишь теперь, когда голод зажал их в своих безжалостных тисках. После того, как подстрелил того бурого архара, случилось ему приболеть. И тогда вся работа по дому и по хозяйству полностью легла на ее плечи. И в горы ходила дров нарубить, и на мельнице, обойдя все углы и щели, ладонью бережно собрала остатки зерна, обмолола, высушила, обжарила и растолкла в ступе. Это одно. А еще есть стирка, готовка еды… Не раз он благодарил и бога, и судьбу за то, что ему досталась такая жена. И вправду, видимо, сам бог привел ее в тот день к его порогу.

                ***

На их мельницу, навьючив верблюдов мешками зерна, тянулись люди не только из близлежащих аулов, но и со всех концов этой возвышенности, которой нет ни конца, ни края, и даже из еще более дальних мест, напрямую пересекая раскинувшуюся во все стороны безлюдную степь. Везли мешками зерно, и так же мешками увозили муку. Вот тогда-то он и познакомился с женой. Однажды в группе людей, приехавших на мельницу, оказалась молоденькая девчушка, немало удивив и отца, и его самого. «Разве можно девочку одну отпускать?» – спросил тогда отец. На что ему ответили: «А что ему оставалось делать, если бог не дал сыновей»? «Почему же сам не приехал? – не унимался отец. «Держит сменных коней на станции. Встречает и провожает тех, кто туда-сюда возит уездную почту» – ответили ему. Все вокруг были несказанно удивлены силе, которой обладала эта хрупкая девушка. Когда она наравне с другими мужчинами взваливала на себя полные мешки и с такой же легкостью высыпала из них зерно, кто-то даже присвистнул: «Бог ты мой, родись она во время войн с калмыками, наверняка могла бы выйти на поединок с любым из их батыров. Откуда в этом маленьком теле силы берутся»?
Увидев, что молодые пришлись друг другу по нраву, отец, недолго думая, собрался и поехал на почтовую станцию и сосватал ее своему сыну. Тогда никто из них не мог даже предположить, что после столь счастливого события их всех вскоре сожмет в своих цепких и суровых объятиях этот всеохватный джут, что случится великий голод…

                ***

Когда заросли камыша остались чуть позади, оттуда показались три человека в изодранных в клочья одежде.
– О господи! Ты только посмотри на них, - произнесла жена изменившимся голосом.
– Вижу. Идут за нами по пятам.
– Что с ними?
– Наверно, такие же люди, как мы.
– В каком-то рванье…. Боюсь…
– Продолжаем идти, не бойся.
Действительно, вид у них был пугающий. Понемногу они стали приближаться. – Эй, остановитесь, - раздался чей-то прерывистый хрип, – хотите остаться в живых, оставляйте ребенка, а сами отправляйтесь подобру.
– Что это? – жена с нескрываемой тревогой взглянула на мужа. – Что он такое говорит! Ойбай! Бежать бы сломя голову, да откуда сил взять? Ты слышал? – от голоса жены по телу побежали мурашки.
– Слышал.
– Зачем им малыш, наш жеребеночек?
– Ты продолжай идти, – шепнул муж жене, – не останавливайся. Иди.
– А ты?
– Я вас догоню.
Затем повернулся со свирепым выражением на лице к незнакомцам. Те уже приблизились на расстояние, с которого можно было хорошо различить их голоса.
– Кто вы такие? – спросил он, держа винтовку наперевес. – С чего это я должен ребенка вам оставлять?
– Оставишь, если жить захочешь.
– Что ты несешь?
– Что хочешь, то и думай, только ребенка оставь. А сами можете идти дальше.
– Побойся бога!
– Какого бога? Покажи мне его, и я разжую в два счета и проглочу одним разом, - сказал неуклюжий мужик с окладистой бородой.
Он направил ружье прямо на говорившего:
– Пристрелю, как собаку!
– Стреляй, - ответил тот, - давай! А если не можешь, нечего болтать, оставь нам ребенка.
Нажать на курок он не решился. Резко повернувшись назад, посмотрел вслед жене, которая успела уйти на некоторое расстояние.
«Иди, иди, не останавливайся. Иди», - продолжал он, тяжело и часто дыша. Услышала его жена или нет, знать не мог, только продолжал твердить: «Иди, не останавливайся, иди». Казалось, грудь покинуло последнее тепло, как угасающие угли в костре, и во мгновение всего охватил леденящий холод, бросивший в неуправляемую дрожь. Силы стали покидать его. Даже оглянуться назад было страшно. Казалось, эти нелепые негодяи вот-вот подойдут и навалятся на него. С тех пор, как пришел голод, он не раз слышал, что люди стали есть людей. Поначалу не мог в это поверить. После, как подстрелил архара, решив разузнать обстановку, спустился вниз к подножию, в небольшой аул. И тогда увидел, что все его жители вымерли от голода. На окраине аула в глаза ему бросилась некая толпа в отрепьях, кружившая вокруг казана, под которым вовсю пылал огонь. Увидев торчащую из казана детскую руку, он чуть было не потерял сознание и не упал на месте. Тут же рванул вверх по склону к себе. Три дня его выворачивало наизнанку…
– Хотите остаться в живых, оставьте ребенка, - опять прохрипел тот, что с окладистой бородой. К его хрипу примешивалось нечто отталкивающее, что-то вроде рычания или скулежа. И тем не менее в его голосе было что-то знакомое. И даже в его нескладной фигуре, в его угловатой походке…. «Боже мой…. Это же…. Неужели…»?
- Кто вы такие? – громко спросил он.
– Не твое дело.
– Голос твой мне почему-то знаком…
– Ну и ладно…
– Я знаю тебя, - соврал он, надеясь, что этот несуразный тип остановится.
– И что с того? – буркнул тот. – Скажи своей бабе, чтоб остановилась.
«Эй, да это же… Это… О боже… Козыбас… Да, да, он самый…» – даже в какой-то момент он вроде как обрадовался:
– О, это вы… Козыбас ага…
– Я сказал оставьте нам ребенка.
– Но, ага, это ведь я, Кенжегазы… сын вашего коке* Нубая…
– Ну и что? - опять буркнул тот в ответ. – Мне дела нет до того, оставьте ребенка. Иначе мы и тебя, и твою жену… Черт, мы умираем… эй, ты, собака, слышишь?..
– Вы не поняли, я же Кенжегазы… сын мельника Нубая…
– Ну и что? – ответил тот. – Пропади ты пропадом вместе со своим нубаем-субаем. Останови, говорю, бабу…
Он посмотрел в ту сторону, куда ушла жена. Она уже успела отойти на приличное расстояние. Убедившись, что от этого типа ничего хорошего ждать не приходится, вынужденно пригрозил ему ружьем. Это был его способ острастки. А вдруг испугаются… Остановятся… а за это время жена с ребенком уйдут далеко…. 
– Сейчас застрелю тебя.
– Ну, давай, сукин сын! – спотыкаясь, в развалку тот направился прямо на Кенжегазы. Тут же, уперев ружье прикладом в плечо, прицелился чуть выше их голов и нажал на курок. От неожиданности те замерли на месте. Он показательно вложил в ружье очередной патрон и сказал:
– Теперь буду стрелять точно в цель. Жить-то, вижу, хотите. Оставайтесь на месте и стойте, вот так, не двигайтесь. – Сам тут же устремился вслед за женой и ребенком. Теперь-то не посмеют идти за нами, решил он. Шел, с трудом волоча ноги, и в голову шли самые разные мысли. Этот… Козыбас...

                ***

Козыбас был старше его ровно на один мушель (цикл – 12 лет). Рано лишившись родителей, прибился к порогу муллы Туменбая. Согревал тому воду для омовения, разжигал огонь в очаге, убирал золу, таскал воду. Так и вырос. Умел читать и писать по-старому. А потом пришли некие балшабеки (большевики) и стали агитировать народ принять участие в строительстве железной дороги. С ними он и ушел. Вернулся через несколько лет и встал во главе только что открытого каперета (кооператива). Но совсем скоро попал под следствие. При проверке обнаружилась недостача. И вот тогда, в январе, в лютый мороз он пришел и постучал в их окошко. Вглядываясь в серое от страха и осунувшееся лицо этого негодяя, отец тогда спросил:
– Зачем ты сунул руку в государственную казну?
– Коке*, это не я. Видит бог, говорю вам правду!
– О чем ты?
– Я все это таскал в район.
– Что ты такое говоришь? Кто?
– Я – в район. Но они не подпустят к себе, у меня нет свидетелей.
– Тогда на кого тебе обижаться?
– Ни на кого.
– И на себя тоже?
– И на себя… Что с того толку?
– А чего теперь бегаешь и прячешься? У власти, знаешь ли, длинные руки.
– Прошу вас, спрячьте меня до конца января. А там…. Уйду в пески, там растворюсь….  Если скажете нет, тогда отдайте меня им собственными руками.
Отец тогда оставил его у себя. Днем, с самым началом рассвета, чтобы его не пронизала сырость, одевал в сваляный из белого войлока кебентай*, за пазуху ему совал чего-нибудь съестного и отправлял в горы, а посреди ночи тот приходил тайком, забирался в хлев и там ночевал вместе с кое-каким мелким скотом. Изредка к ним являлась так называемая сабет* (советская) милиция на гарцующих конях и задавала один единственный вопрос: «Не попадался ли вам на глаза беглец Козыбас? Случаем не прячете ли его по своей человеческой слабости? Смотрите, если так, тяжелая вам статья грозит».
Посреди ночи Козыбас, вернувшись с гор, утолял голод и, сидя за столом, о чем-то шепотом переговаривался с отцом. И все, что Кенжегазы тогда понял из их разговоров – руководство местного сельсовета заставляло его таскать имущество кооператива большим людям в район. Подросток, уже немного разбирающийся в том, что хорошо, а что плохо в этой жизни, спрашивал после у отца:
– Коке, а мы не попадем в беду из-за него?
– Если узнают, попадем.
– Тогда почему ты?..
– Нельзя вредить тому, кто и без того попал в беду. Грех это, не по-божески...
А с наступлением весны, при первых же оттепелях Козыбас однажды ночью внезапно исчез. Они тогда вместе с отцом всю округу обошли в его поисках. Им обоим не давала покоя мысль: а вдруг он умер где-то или лежит в какой-нибудь яме покалеченный, но живой? Иначе почему ушел молча, не сказав и пары слов на прощание? Как бы то ни было, Козыбас тогда исчез, и исчез бесследно. И вот тебе на… То ли с неба свалился, то ли из-под земли вышел. Пески Даржи спасли ему жизнь. Видимо, этот проклятый голод, охвативший всех и вся, выгнал его к людям, вынудил вернуться в Аркарлы. Что он может здесь найти? Народ вымер целыми аулами. А этот нашел себе приют в этих камышах и теперь подстерегает людей на дороге… Жена его, удаляясь все дальше и дальше, часто-часто испуганно озирается назад. Он же каждый раз машет ей рукой, мол, иди дальше, не останавливайся. А эти снова двинулись в его сторону. Все также еле волокут ноги, обессилев от голода. Иначе бы в два счета добрались.
Тому, кто подвергся погоне, труднее всего преодолеть страх, безотчетный, мучительный, липкий страх. Он охватывает с головы до пят, грызет душу и лишает сил. Ноги перестали его слушаться. Еле перебирает ими, пошатываясь на ходу. Единственное желание – уйти прочь от этих оборванцев, избавиться от напасти.
- Эй, эй, - хором захрипели те. Размахивая руками, показывают куда-то за его спину.
– Что? – почти выдохнул и обернулся, а там все та же безлюдная, мертвенно-угрюмая и бесприютная степь. Нигде и ничто не шелохнется. А те продолжают махать руками и вид все тот же изможденный до крайности. Видимо, в глазах у них стало двоиться или в головах путаница пошла. Но вот что его удивило: будто кто-то внезапно провел теплой ладонью по спине и это тепло начало вдруг медленно растекаться по всему телу так, что даже дрожь в руках и ногах стала ослабевать. Он впервые почувствовал, что сила, выдержка и терпение человека имеют свою особую грань, на которой получают поддержку каких-то неведомых сил. Однако, откуда и как приходит эта поддержка, он конечно же знать не мог… Пока стоял, занятый своими мыслями, те, медленно плетясь по дороге, успели прийти в себя и подобрались к нему на довольно близкое расстояние…
– Козыбас-ага, отстаньте, - сказал он, - успокойтесь.
– Если не сделаешь то, что мы тебе велели, убью, как собаку! Или же, давай, стреляй в нас!
– Но как?.. В вас… В человека…
– А, проклятие! Хватит болтать, давай, целься!
– Я не могу в вас целиться…
– Тогда засунь свои слова в задницу и делай, что тебе говорят.
– А куда делось доброе дело, которое мы вам сделали? Мы же целую зиму прятали вас? Неужто все это улетучилось из вашей памяти?
– Будешь умирать, так обо всем позабудешь, глупец! Терпение кончилось…
По тому с каким диким блеском в глазах ринулись они к нему, он убедился, что тот говорил правду. И даже вздрогнул от испуга, а затем направил на них дуло ружья и заорал: «Вот теперь я не пожалею никого»! Те не обратили на его крик никакого внимания и только ускорили шаги. Он попеременно наводил ружье на всех троих и вдруг выстрелил. Однако, пуля улетела куда-то в сторону. И опять какая-то неведомая сила не дала ему выстрелить в цель. Опять он не посмел. Однако, эти трое не замерли от звука выстрела, как в первый раз. Они даже не обратили на него никакого внимания. Наоборот, показалось, сами охотно шли навстречу своей смерти. Кенжегазы потерял всякую веру и всякую надежду, как будто вместе с ними отчаялся и стал лишаться рассудка. Что теперь делать? А ведь у него было три патрона. Он горько пожалел о том, что не уложил этих троих теми тремя пулями. Не смог сделать этого. Какая-то безвестная сила удержала его от такого шага. Он надеялся запугать их ружьем, заставить отказаться от своей безумной затеи, остановиться. Но и без того ненасытная человеческая утроба, да еще и изведенная диким голодом, оказалась выше и действенней бога. Тогда он еще не знал, что их не остановит даже сам бог. Он посмотрел на последний оставшийся патрон. От острого и горького раскаяния судорожно сжалось нутро, ярость закипела в нем и стало трудно дышать. Он стал искать выход, хоть маленькую щелочку, сквозь которую можно было бы выбраться из этой ситуации. Отец ведь не раз говорил ему, что для человека в этом мире нет ничего невозможного. А еще он говорил, что, стоя на краю пропасти, необходимо иметь такую силу воли и такую решимость, от которой голова бы кругом шла и разум заходил бы за разум. Да, да, он так и говорил…, и вдруг возникшая неожиданно сумасшедшая мысль заставила волосы встать дыбом, потрясение, испытанное им в это мгновение, сопровождалось возникшей буквально из ниоткуда странной, всколыхнувшей сердце радостью. Чтобы не растерять это свое состояние, он, испуганный до смерти, наконец, решился. Оглянувшись назад, посмотрел вслед удалявшейся жене и прошептал: «Дай бог им удачи в дороге…». Затем, повернувшись к оборванным негодяям, прохрипел: «Животные, прочь от моего ребенка, прочь от жены. Ешьте меня…» - и приставил дуло ружья к своему сердцу. Раздался оглушительный выстрел и все вокруг покрылось непроницаемым мраком.

                ***

Женщина успела пройти приличное расстояние. Перед собой увидела неглубокую балку, по дну которой протекала тоненькая нить воды. В горле пересохло и очень хотелось пить. Попробовала, вода оказалась солоноватой, но она все равно сделала два-три глотка. Привязанный к спине малыш не издал ни звука. Что ребенок жив, она понимала по его дыханию, согревающему ей спину. Развязав платок и взяв дитя на руки, она только было распрямилась, чтобы размять затекшую поясницу… «О, мой бог, какой ужас»! На некотором расстоянии, уставившись на них, сидел тот самый волк. «Эй, уходи! Уходи» - пронзительно завизжала она, однако своего голоса так и не услышала. В смертном страхе огляделась по сторонам. Вокруг одна мертвая и голая степь. Где ее муж? Как он поступил? Она услышала всего два оглушительных выстрела. Наверно, двоих из них уложил. А третьего? Ведь у него было три патрона? Третьего выстрела она не слышала. Может, выстрел не получился или ружье заклинило? Она знала, что так случалось и прежде, если там что-то отсыревало. А волк все так же сидит неподвижно и смотрит, не отрывая глаз от них. Казалось, стоит на миг отвернуться, как он нападет со спины. Она не знала, что делать, ни руки, ни ноги не слушались, и тогда в отчаянии горько и безнадежно залилась слезами. В это время ребенок в пеленках зашевелился. Внезапно волк отвернулся от них и продолжил сидеть так же неподвижно на задних лапах. «Что это он так»? – подумала обомлевшая от ужаса женщина, ничего не понимая. И тогда ей пришла на ум мысль оставить здесь переметную суму. Понадеялась, что волк съест то, что осталось в ней и уйдет прочь. А что они сами будут делать без еды, ей даже в голову не пришло. Оставив коржын, спешно забрала ребенка и быстрыми шагами пошла прочь от этого места. Именно в этот момент и услышала вдали глухой звук выстрела. Остановившись, резко оглянулась назад: «О боже»! Волка не видно, исчез бесследно, а коржын так и лежит на месте. «Наверно, испугался звука выстрела и убежал», - подумала она и сама поверила своим мыслям. А еще она подумала о том, что третьим выстрелом он убил последнего из них. «Убил. Человека. О, мой бог, что за напасть ты наслал на наши головы? В чем мы провинились пред тобой? Зачем ты вынудил людей есть и убивать друг друга?.. Почему ты не оставил нам других путей? Почему ты не дал нам никаких других возможностей? Простишь ли теперь моего мужа»? Она снова вернулась к переметной суме. Ребенок задвигался и захныкал. Сняв малыша со спины, капнула ему в рот немного кипяченой воды, которую заранее налила в ягнячий кутырь. Затем, медленно и понемногу пережевывая талкан, стала класть ему в рот. Жуя, сама чуть было не проглотила его. Ну, хотя бы разок, - подумала она, однако, не смогла. Неожиданно возникшая в ней на этом трудном пути решимость и воля не дали сделать этого. Она принюхалась к запаху тонких ломтей вяленого мяса, лежащего в раскрытом коржыне. Ей сильно захотелось положить в рот хотя бы маленький кусочек, но удержала себя. «Без мужа?.. Он ведь придет скоро… Догонит… вот тогда», – пробормотала себе под нос. Она должна была его дождаться. Однако, сколько бы не вглядывалась, мужа не было видно. «Эх»! – вздохнула она внезапно и громко. Однако и на этот раз не услышала своего голоса. Крепко прижав ребенка к груди, неподвижно застыла. Вдалеке опять увидела того самого волка. С неба свалился что ли? Или же… Затем второпях протерла глаза и широко раскрыв их, посмотрела еще раз. Да, это он. Отощавший от голода волк с торчащими ребрами. «Что тебе надо? – закричала она в отчаянии, - Уходи! Уйди отсюда»! Сама же, быстро собравшись, привязала кое-как ребенка к спине и бросилась прочь. Коржын остался там, где и лежал. Только из него захватила на ходу мешочек с талканом.
Сколько прошла, сама не знала. Иногда оглядывалась назад, но волка нигде видно не было. Наверно съел все что было в коржыне, да ушел восвояси… Силы ее были на исходе. Вдали виднелся краешек солнца, который вскоре опустится за горизонт. Не чувствуя ног от усталости и ощущая, что вот-вот и помутится сознание, она наконец достигла окраины той самой, казавшейся бесконечной равнинной возвышенности. Идти далее не было сил. У самого подножия крутого склона протянулась ложбина, густо поросшая зеленой травой. Добравшись до ее края, рухнула на землю. Дрожащими руками сняла ребенка и положила его перед собой. Глазки ребенка заблестели, и он улыбнулся. Шевеля пересохшими от жажды губами, малютка стал вертеть головой в разные стороны. Женщина обрадовалась тому, что захватила в последний момент мешочек с талканом. Опомнившись, тут же застыла от внезапной мысли: «Муж…, – сердце в груди заколотило с неимоверной силой, – может, не в состоянии был идти и остался на дороге… К тому же легкие у него больные».
Тот недуг он заработал, когда, подстрелив архара, пять-шесть раз пешком ходил туда-сюда, таскал в дом мясо частями. В сильный мороз вспотел и простыл.  А потом привязался этот нудный и непрерывный кашель… Внезапно раздались какие-то неясные звуки. Испугавшись, судорожно огляделась по сторонам… Прямо за ней стоял волк, и тут же рядом с ним лежал ее коржын. Женщина рухнула без сознания. Через какое-то время пришла в себя. Ее ребенок плакал, лежа на земле, и сучил ручками и ножками. Схватив малыша, крепко прижала его к груди. Оглянулась еще раз. Коржын лежит на месте, а волка не видно. Долго еще она обшаривала глазами округу, но волк исчез бесследно. Раскрыла суму, заглянула внутрь. Все лежит на месте, ни к чему не притронулся. Не зная, что и думать, замерла в полной растерянности: «Что это?.. Кто принес сюда коржын? Я же бросила его там? Получается, это волк?.. Нет, не может быть, не он… а может это не волк, а ангел-хранитель ее ребенка?.. Ведь старшие прежде не раз говорили о том, что у людей бывают покровители, защитники …». Мысли путались, и она ничего не могла понять. Не найдя ответ ни на один из своих вопросов, так и замерла на месте. Вокруг стало стремительно темнеть. Поэтому или нет, но потрясение было столь велико, что неожиданно для себя впала в забытье. Через некоторое время, вздрогнув, проснулась. В ясном небе перемигивались звезды. На укрытом ночной мглой склоне увидела размером с наперсток два горящих огонька. Два горящих уголька, в ряд… Долго и напряженно следила за ними. Самое интересное, несмотря на поселившееся в ней тревожное чувство и страх, сжимавший сердце, почувствовала, что не очень-то и боится этих огоньков. Когда слегка забрезжил рассвет, увидела, как с того места, где горели два уголька, встает и уходит волк...
Женщина с ребенком преодолела возвышенность за сутки и добралась до поросшей пожухшей полынью степи, а там и до придорожной станции. И всю дорогу ее сопровождал тот самый волк, темный силуэт которого она временами замечала то здесь, то там….

                ***

Между тем прошло лет пять-шесть. Когда на перевале Аркарлы вновь появились люди, на той самой наезженной дороге путники обнаружили разбросанные повсюду кости человека. У всех без исключения в памяти всплывала одна и та же мрачная мысль: это результат бедствия, которое принесли казахам советы. Однако, никто об этом вслух не сказал ни слова. Они сделали то единственное, что им было под силу: собрали кости и похоронили их. Однако ни они, ни те, кто родился здесь позднее, так и не узнали, кому принадлежали эти останки…