Волошинский Окоём

Что «Окоём» зашёл мне в ту (20-го года) «Тайну», объяснить не трудно.
К Границам, к Бездне, к Инаковости...
Заглянем (вернёмся) конкретно. Тем более, что сама «Тайна» так и затаилась в Архиве (как и её «соратники»).
А в завязку там шли верши. Целая связка

Себя горбатого из сущности изъяв,
оставив кляксы скороспелым Дантам,
не микрокосм, но пустотелый атом –
очнёшься на планете обезьян.
Там будет глухо тикать метроном,
в эпоху тьмы вколачивая вехи.
И эхо горное в порыве нутряном
всплакнёт стихи о бывшем человеке.
(10.02.2020)

«Постскриптум»

Изрекаются, в гневе, слова.
Извергается, в ярости, лава.
На плече у Минервы сова.
На челе лучезарная слава.
Колыханье хтонических бездн.
Огнедышащий рокот Вулкана.
Из глубин колченогий Гефест
Сотрясает кумир балагана.
(11.02.2020)

«Упражнение. Слегка оксюморонное»

Зазор от ложности до лживости.
От заблужденья – до вранья.
Враньё не чуждо милой живости.
В разборках – свара воронья.
Подмётных правд хитросплетение. *
Лукавство искренних потуг.
Пресветлых ангелов падение,
картечью сбитых на лету.
(12.02.2020)
PS:
* Почти «самоцитата». В «После просмотра сериала «Палач» и материалов по творчеству Олега Прусова» (11-12.02.2018) было: Подложных правд хитросплетеиия.

«В руинах Тайн»

Зачем нам Тайны!?
Убоимся их!
Священное рождается из Страха.
Запутавшись в сомнениях своих,
на раны сыпем опиум
и сахар.
Фантомы рун в символике ЭсЭс. *
Отравленные кольца нибелунга.
С богами соблюдая политес,
устраиваем царство на обломках…
В руинах Тайн!
(13-14.02.2020)
PS:
* Ежели кого-то смущает отсылка к «ЭсЭс», рекомендую истолковывать сие под «Splendor Solis» («Блеск Солнца»). Название подпольного журнала, главным редактором которого был Е. В. Головин.

Дальше – кусочками-фрагментами (из «Тайны»).
Что-то – округ этимологии.

[Но ведь заманчиво! Я – о «раскопках». А вдруг до самого «истока» докопаюсь!? До «атома-первослова». А из него и всё прочее выведу-вычитаю… Да и просто: интересно! И, на первый взгляд, кажется, что и не больно затруднительно. «Не боги горшки обжигают»!
А и тех же «научников-лингвистов» прихватить можно. На всяких там заскоках-загогулинах. Легко! Да при одном сопоставлении их версий.
Слово-то – коварно! Лукаво. Слово – выверт-перевертень. Всё в нём течёт-переливается. В переклик.

В оный день, когда над миром новым
Бог склонял лицо свое, тогда
Солнце останавливали словом,
Словом разрушали города.
И орёл не взмахивал крылами,
Звёзды жались в ужасе к луне,
Если, точно розовое пламя,
Слово проплывало в вышине.
А для низкой жизни были числа,
Как домашний, подъяремный скот,
Потому что все оттенки смысла
Умное число передаёт.
Патриарх седой, себе под руку
Покоривший и добро и зло,
Не решаясь обратиться к звуку,
Тростью на песке чертил число.
Но забыли мы, что осияно
Только слово средь земных тревог,
И в Евангелии от Иоанна
Сказано, что Слово это – Бог.
Мы ему поставили пределом
Скудные пределы естества.
И, как пчёлы в улье опустелом,
Дурно пахнут мёртвые слова.

А люблю я это у Николая Степаныча! Хоть убей, но люблю.
...................................................
Кстати, старец Гумилёва, полагаю, цифру от числа отличал. Число ведь – чистый смысл. Исходный. «Мета(пра-?)-структура». А слово – символ. Многослойный, многомерный, многокачественный…Хотя: и эйдос (число) – как-то символ. Тем паче – идея.
Единство «одного и иного»...]
........................................................

По первым страницам «Тайны» я прошёлся по «творчеству» одного подвернувшегоcя мне «этимологиста-затейника» – Александра Ерошкина (1947 р.).
Тот ещё «фрукт-феномен»!
О нём (с иронией):

[Как понял, – бывший челябинец (уралец), перекочевавший в «нулевые» в Германию. Окопался в тылу «врага» и повёл сражение…
За Русь! А за какую!? Сразу и не разберёшь. Может, и за «святую-православную». Да точно не христианскую. А то! Язычники (новые) от «святости» и «правой (первой, истовой) славы» не открещиваются. Пусть и не Христом их меряют.
За Империю. Да не ту, что от Петра Великого. Не романовскую. Романовы у него и вовсе – изменщики-захватчики. Правду русскую истребили, книги пожгли, лучших людей изничтожили. Роды высокие, мастеров, грамМАтеев. Аввакума в их ряду упоминает. Уж не из староверов ли будет? На Урале, чай, много их оседало.
А отчего так «умников» назвал («грамматеями»)? Так от какого слова вести… Грамота? Грамматика? Шучу (почти)! Вроде как принято: «грамотей». Ставшее, понятно, ироничным. А па-беларуску, без усялякага сумнення, грамацей.
Между прочим, «грамма» – «буква». От него и «грамматика». А мы тут по «буквам-слогам» пройтись решили.
О себе и своих Александр Сергеевич (не Пушкин) немало поведал. Благодаря сыну нарыл по материнской линии (Малышкины) аж до седьмого колена. До пращура петровских времён. Не из крепостных! Надеется копнуть и поглыбее. Похвально, однако!
Так за какую Империю радеет искатель сей? Получается, что едва ли не за Русь-Орду. По Фоменко иже с ним. На самих «новохронологистов» он шибко не ссылается, но кое-где примечает. А косвенно – весьма похоже. Разве что не так фундаментально. Математику, вот, не любит! Но… Татаро-монгольского нашествия вовсе не было. В угоду Романовым (и их покровителям) сие выдумано. А русские «кости» да «корни» (языковые) по всей Европе раскиданы. Праязык – нашего удела будет! И Иисус отсель (с Севера) в Царьград-Тверь завернул. И шахматы – наше, а не индийско-персидское.
А с кем воюет наш рыцарь (засланный в лагерь супостата)?
Да с Западом, лживым и бесчеловечным. С пендосами и пидорасами. Историю испохабившими и под себя её переписавшими. А начало этого преступления уходит к временам крушения Великой Империи. К русской смуте начала XVII века. Тогда рушилась не только сама Тартария, но и её европейская колония. Тридцатилетняя война (1618-1648) всё и порешила.
Много чего интересного раскидано по книге «Охота на слова». По истории, да этимологии. Вот, подначиваю я Александра: крепко его заносит-подкидывает! И наивно, и противоречий (да не диалектических) – пруд пруди. А всё одно – забавно! Он и сам ведь подмечает, что ничего не навязывает, а лишь приглашает к со-размышлению. Ну, ежели так…
А кое с чем и согласиться можно. Или хотя бы посопереживать. Ну, подумаешь, сталинист! Так ведь и человеколюбец! И Путина не иначе, как государем величает. Верноподданнически. Чиновники у нас, видите ли, негожие (как всегда). А хозяин (вождь) – хорош! Свой в доску… Так ведь, при этом раболепстве (да из Германии вещаемом) мой забавник и за свободу – горой! А главное – за Правду.]

И дальше – о самой «Тайне» (сходу – с кондачка, без заглядывания к авторитетам)

[Тайна…
Тайна – феномен (назовём пока так), весьма значимый в Поэзии. Особливо – в «символизме». Наряду с Чудом. И значимый, полагаю, не только по Малларме.
У меня тут намерение прорезалось: развести «тайну» и «секрет». Что-то «на коленке» набрасывал… А надо бы всерьёз.
«Погонять», что ли, по «корням»?! Потому и вспомнил про «этимологистов». Причём, погонять, пока ни к кому не заглядывая. В том числе, к толковищу В. И. Даля. Я ведь Владимира Ивановича (Иоганновича) уважаю (уж он нагородил!), хотя и не так беспрекословно, как А. С. Ерошкин.

Тайна. Таинство (мистерия).
Тайное и таинственное. Потаённое. Чай, с «секретностью» всё одно где-то пересечёмся.
«Смысло-близкое»: сокрытость, сокровенность, спрятанность, схороненность…
Безвидность.
Глубина. Бездонность.
Тьма. Бездна.

Отглагольно: таить(ся). В «переклик» с «таять» (исчезать). Кстати, «исчезать» – весьма интересное слово! Ис[з]-чез…Что «прячется» в «чез»?!
Ис…тязать. «Тязанье» – тяга. Влечение-стремление.
«Чтойность», «чейность»…Че, це… Цедить? В том же че-ловеке. А может, и в чу-де. Чёткость, чуткость. Чуткость – внимательность. Внемли! Тогда (допущение), «исчезать» – убывать из зоны внимания. В-(н)емлемости.
Внемли. Внимай… Значит, сосредоточься (собери ум в сердце, в «точке сборки»), замолчи (вслушивайся! – от того и «немота» здесь). И… Вбирай!
Там ведь корневое «имать». Как и в По(н)имании. Причастность некому Ёму. Что – за око-ёмом (о-каёмом). К Тайне-тайМе!
А «тайм» – у кого-то там (шучу!) Время. Так и само Время: ВР-ЕМ… Гмм…Намёк, что ли!? Время – Вор. Время – Враль. Кража-ложь… Это мы так: к слову (к букве).
Емлет, ймёт… А «неймётся» – о стремлении к недозволенному. К запретному. Хочется-корчится-колется.
Вон, и беларускае «кемлiвы» – смышлёный, сообразительный, смекалистый. К ЕМи-Ёмкости (Яме бездонной). К Глубине-Бездне.
У беларусаў яшчэ i «няёмкасць» сустракаецца. Неловкость! От «ловить-улавливать», схватывать-вбирать.
Ловок Волк… Я к тому, что здесь постоянно позитив и негатив переливаются. Стремление к Истовому и пре-ступление через запрет.
Антоним «тайному» – явное. Явь. Явь – Навь… «Навь» – вроде как, «мёртвое». «Мертвь». Морок.
«Неозычники» ещё и «Правь» употребляют. В значении близком к Истине. Или – к Истовости. Как-то – к Власти. К Праву-закону.
Истовое – настоящее, подлинное, не поддельное.

Самое «Т». «Тэ». Твердь.

Та. Тот. То. Не «это». Другое. Иное. Не рядом. Далече. Хотя… Здесь – почему-то «Тут». Ну, это – «в-твердь». К утверждению (равно, как и «так»).
Тайное – не просто далёкое (удалённое). Но… Принципиально потустороннее. Инобытийное. Недоступное. Непостижимое (в отличие от «сущности-смысла»). Самое Само. Чистое Одно. Оно же – Ничто…
Ну, это я уже «нью-платонствую».
Вот, тот же «тотем» – к Тайне вяжется…
И «тать» – вор. Татьба – похищение. От – «таить». То есть – и от тайны.
А вообще, ТА… Тэ – Твердь, Небо – прикрывает Бездну. ЕМь, ЙНу.

Не ахти… В смысле «прямого извлечения».
А с учётом «гласности»? – По «второму кругу» (после ЕМи). Ещё щепотку: «йна», «ён», «инств»... К «та». ИНаковость? Иночество. Если отвлечься от банальной «суффиксной» иности-нюансировки.
А через «й» («ё») – втягивание. В глубь. В тот самый ЁМ. Да уж отметили…

Тайна… А в английском, увы – secret. Впрочем, и mystery.
При этом security – безопасность. Гмм…Уж больно созвучно (с «секретом»). С намёком: вне опасности тот, кто спрятался.
Таямнiца – беларускае! Прыгожа! Як i «знiчка». Просiцца – «таямнiчка». З ямiнай-ямкай.
Sacramentum. Латынь. А священное – sacris. К «сокровенному».

Непознанное и непостижимое. Спрятанное и ненаходимое. Разница! Ибо нельзя найти (отыскать, обнаружить) то, что не находится. В этом смысле, истовая Тайна – отнюдь не секрет. Последний кем-то от кого-то спрятан. По какой-то причине. В силу личного недоверия. Из чувства опасности (боязнь утраты). Как-то – из самосохранения. Из несвободы.]

И уже после этого «кондачкового» я чуть воздал и классикам. Но – здесь опущу. Тем более, что «волошинский» ОКОЁМ уже мелькнул-проскочил.
Воспроизведу (с ним) ещё раз:

[Там ведь корневое «имать». Как и в По(н)имании. Причастность некому Ёму. Что – за око-ёмом (о-каёмом). К Тайне-тайМе!
А «тайм» – у кого-то там (шучу!) Время. Так и само Время: ВР-ЕМ… Гмм…Намёк, что ли!? Время – Вор. Время – Враль. Кража-ложь… Это мы так: к слову (к букве).
Емлет, ймёт… А «неймётся» – о стремлении к недозволенному. К запретному. Хочется-корчится-колется.]

О нём дальше и повёл

[А в ОкоЁМе том – тьма интересного!
ЁМ – «ёмом» («ймой»), так ещё и оком-океаном дышит. Око-околье. Околица-околесица.]

Для убедительности привёл я всю статью А. А. Леонтьева. Собственно, «Окоёму» посвящённую (Вопросы культуры речи. – Вып. V. - М., 1964. – С. 164-171).
Приведу её и здесь (почти полностью). Ибо – во-первых, она того заслуживает; во-вторых, нашему Волошину там (во второй части) воздаётся изрядно

[Слово это можно встретить и в дореволюционной, и в современной русской литературе. Судьба его интересна и до некоторой степени загадочна.
Ни один из исторических словарей русского языка этого слова не знает. Нет его в картотеке Старорусского словаря Института русского языка АН СССР. Незнакомо окоем в значении «горизонт» и другим славянским языкам.
Поэтому совершенно неожиданно указание историка В. Ключевского на древность этого слова в русском языке: [Степь] воспитывала в древнерусском южанине чувство шири и дали, представление о просторном горизонте, oкоеме, как говорили в старину («Курс русской истории» в. I, М., 1904).
По-видимому, именно это указание побудило составителей академического «Словаря современного русского литературного языка» поставить при слове окоем помету «устар.» Толкуя окоем как «пространство, которое можно минуть взглядом, горизонт», словарь отсылает читателя к «Толковому словарю живого великорусского языка» В. И. Даля. Следуя отсылке, мы, однако, не найдем у Даля слова окоем в значении «горизонт»... хотя есть глазоем (изобретенный, впрочем. Далем, как и небозем [1]). Остальные слова взяты Далем из литературного языка и, как он сам пишет, не свойственны народной речи: «Я не думаю изгонять слов: антипод, горизонт, атмосфера, эклиптика и им подобных, хотя они и довольно чужды нашему говору; но не утверждайте, чтобы их не было на русском, языке. Горизонт – кругозор и небосклон – бредут, но они сочинены письменым, и потому в них слышится натяжка. Небоскат и небозем получше, но и это слова составные, на греческий лад. Русский человек этого не любит, и неправда, чтобы язык наш был сроден к таким сваркам: он выносит много, хотя и кряхтит, но это ему противно. Русский берет одно, главное понятие, и из него выливает целиком слово, короткое и ясное. Обратимся же туда, где у русского человека перед глазами простор, море, а не одна только потная пашня, или ёлка, берёзка да болото – какого вы тут захотели горизонта? Но, на Каспийском море, говорят: зАвесь и зАкрой, а на Белом: озОр и Овидь...» [2].
Обратим внимание на то, что, во-первых, Даль (не без основания) считает чуждым диалектной лексике словообразовательный тип кругозор; очевидно, это тем более относится и к слову окоем. Во-вторых, это последнее он вообще не упоминает в числе слов-синонимов слова горизонт. В-третьих, бросается в глаза, что даже в полемике Даль не употребляет слова окоем в значении «горизонт». Это свидетельствует либо о том, что он его не знал – что маловероятно [3]; либо о том, что он его игнорировал, что совсем невозможно допустить, учитывая научную добросовестность Даля; либо о том, что во времена Даля этого слова не было в русском языке.
Одно из данных Далем определений слова горизонт прямо свидетельствует о том, что пропуск слова окоём никак не может быть случайностью, ошибкой памяти Даля. Он определяет горизонт, в частности, как «круг понятий человека, пределы того, что он может обнять умственным оком» (разрядка наша. – А. Л.). Поэтому, казалось бы, для Даля было вполне естественным сочинить по образцу глазоема и окоем, даже если его не было в доступных Далю диалектных материалах.
Тем не менее слова окоем по образцу глазоема Даль почему-то все же не создал. На это были объективные причины. Дело в том, что слово окоем (варианты – окаём, окоём) давно существует в большинстве северновеликорусских диалектов и в некоторых южновеликорусских в совершенно иных значениях. Сам Даль (под словом окаймлять, см. т. II, стр. 661) дает: «ОкаЕмный, опричный, кромешный, находящийся вне чего; окаЕмный человек, окаЕм сев. вост. негодный, изверженный, лентяй, тунеяд; обманщик, плут, мошенник; нЕслух, Околотень // Бран, раскольник... Окаёмиться твр. отбиваться от рук, быть отъявленным негодяем, Околотнем».
Точное значение слова окоем варьирует от диалекта к диалекту. Например, «Опыт областного великорусского словаря» (СПб., 1852) дает при окоем такие значения: «1) Ленивый, непослушный человек, простак, олух. Он такой окоём. Арханг. Шенк. Волг. Волог. Сольвыч. Олон. Тамб. Твер. Каш. 2) Скряга, скупец. Яросл.»; то же при прилагательном окоёмный. Окоёмиться значит «вести себя буйно, непочтительно ни к богу, ни к людям, грешить» (Тверская губ., Осташковский уезд; см. «Дополнения к Опыту областного великорусского словаря...», СПб., 1858). Сходные сведения находим в «Словаре областного олонецкого наречия в его бытовом и этнографическом применении» Г. Куликовского (СПб., 1898, стр. 70): «презрительное прозвище скупых; у Барсова Прич. II – докучливый, в Жив. Ст. 1892, III окоемный, окаем – упрямый, непослушный» и т. д.
Данная Далем этимология этого слова (от кайма, каймить) вызывает некоторое сомнение ввиду сравнительно недавнего (конец XVI в.) появления в русском языке слова кайма (из турецкого) [4]; тогда непонятно столь широкое распространение слова окоем в диалектах, да еще при разнообразии значений. Может быть, можно сопоставить его скорее с глаголом окаятъ, окаиватъ «проклинать, отвергать, отчуждать»; ср. ст.-сл. ока;нъ, совр. болг. окаян, окаен 'несчастный, жалкий [5] и т. д.
Конечно, за счет слова окоем (окаем) в одном из его эспрессивно-оценочных значений следует отнести и название села Окаемово в Рязанской области, о котором писатель К. Г. Паустовский пишет следующее: «На высоком берегу Оки, откуда открывается широкий горизонт, есть сельцо Окоемово. Из Окоемова, как говорят то жители, «видно половину России». Горизонт – это все то, что может охватить наш глаз на земле, или, говоря по-старинному, все то, что «емлет око». Отсюда и происхождение слова «окоем» («Золотая роза». М., 1956).
О том, что село Окоемово не имеет отношения к слову око, свидетельствует уже словообразовательная структура этого названия, которая указывает на то, что оно произведено от имени лица (окаем – Окаемово) [6].
Характерно, что ни в одном из славянских языков мы не находим для обозначения понятия горизонт сложного слова, аналогичного слову окоем: укр. обрiй, кругозiр, небокруг, позем, серб. обнебьjе, видокруг, словацк. obzar, польск. widnokr;g и т. д. В самом русском языке имеется только одно слово, структурно близкое со словом окоем (если допустить его происхождение из око емлет), а именно – водоем. Впрочем, между словами окоем и глазоем, с одной стороны, и водоем, с другой, есть существенная разница во внутренней форме: окоем – это то, что «емлется оком», водоем – то, что само «емлет воду».
В связи с этим маловероятно, чтобы слово окоем в значении «горизонт» происходило от око емлет, как это предполагает К. Г. Паустовский. Если оно и существует (или существовало) в диалектах, сопоставлять его следует скорее с приводимым Далем словом окаемка «абрис».
Впрочем, представляется более вероятным, что услышанное Паустовским слово проделало как раз противоположный путь – из литературного языка в диалект. Сам писатель в заключение своего этюда о слове окоем указывает: «... все эти слова – и окоем, и Стожары, и льзя, и глагол «сентябрит» (о первых осенних холодах) – я услышал... от одинокого крестьянина села Солотчи, Рязанской области, Семена Васильевича Елесина». При наличии одного-единственного информанта следует, вероятно, больше доверять данным Даля и Бодуэна де Куртенэ, хотя их умолчание не может служить вполне убедительным аргументом против существования слова окоем в диалектах. Дополнительным аргументом является отсутствие данного слова в мещерских материалах Сектора диалектологии Института русского языка АН СССР [7].
В литературном языке слово окоем появляется в начале XX в. В первый раз оно упоминается в цитированном выше «Курсе русской истории» В. Ключевского, вышедшем в 1904 г. Далее слово окоем мы встречаем у М. А. Волошина – уже в 20-х годах Волошин употребляет это слово в двух значениях: «небосвод» и «кайма», «кромка»:

Весь жемчужный окоем
Облаков, воды и света
Ясновиденьем поэта
Я прочел в лице твоем
(«Весь жемчужный окоем...», 1928)

Земля могил, молитв и медитаций –
Она у дома вырастила мне
Скупой посев айлантов и акаций
В ограде тамарисков. В глубине
За их листвой, разодранной ветрами,
Скалистых гор зубчатый окоем
Замкнул залив Алкеевым стихом,
Асимметрично-строгими строфами
(«Дом поэта», 1926) [8]

Ср. в том же стихотворении и другое значение слова oкоем:

Поэтому живи текущим днём,
Благослови свой синий окоём,
Будь прост, как ветр, неистощим, как море,
И памятью насыщен, как земля.

То, что это слово широко употребляется М. А. Волошиным [9], не должно вызывать удивления. Как известно, Волошин был блестящим знатоком древнерусской истории и культуры и не мог не быть знакомым с книгой В. Ключевского. С другой стороны, слово окоем прямо-таки «просится» в поэтический словарь благодаря обманчивой ясности его внутренней формы. Интересно, что в стихах Волошина встречаются и реально существующие в диалектах синонимы «горизонта». См., например:

Она несла свою печаль,
Одета в каменные ткани
Прозрачно-серые, как даль
Спокойных овидей Шампани
(«Рейнская богоматерь», 1915)

В литературный язык слово окоем вошло, вероятнее всего, именно через посредство М. А. Волошина. Бросается в глаза, что это слово особенно часто употребляют именно писатели, принадлежащие к кругу Волошина и подолгу жившие в его доме в Коктебеле. Так, например, это слово можно встретить у М. И. Цветаевой [10]:

Есть в мире лишние, добавочные,
Не вписанные в окоем
(Не числящимся в ваших справочниках,
Им свалочная яма – дом)
(«Поэты», 1923)

Кто? Боги благие? Воры?
Во весь окоем глазка –
Глаз. Красного коридора
Лязг. Вскинутая доска
(«Поэма Конца», 1924)

См. также в романе А. Н. Толстого «Пётр I»: Едва замерцали звезды, затянуло их пеленой... Разгораясь по всему окоему, мерцало дымное зарево (ч. I, гл. III, 1); Мгла была особенная сегодня, пыльный вал стоял кругом окоема (Там же); Татары, отбитые огнём, уходили за окоем (ч. I, гл. IV, 3) [11].
Именно факт употребления этого слова А. Н. Толстым послужил, видимо, толчком для появления слова окоем в словарях литературного языка. Но во всех словарях оно толкуется вслед за словоупотреблением А. Н. Толстого и Цветаевой как «пространство, которое можно окинуть взглядом, горизонт». Между тем, наряду с таким значением, например: Отсюда он взглядом орлиным Земной окоем озирал (Саянов. Вечер в Горках) – в литературном языке продолжает жить и столь же характерное для М. Волошина значение «кайма»: Чистые пруды были для нас школой природы. Как волновала желтизна первого одуванчика на зеленом окоеме пруда! (Ю. Нагибин. Чистые пруды. «Знамя» 1961, № 1); следы девичьих босоножек на песчаной кромке черноморского окоема... (А. Коваленков. От автора. – сб. «Стихи». М., 1960).
Итак, с полной уверенностью выяснить пути проникновения в русскую литературную лексику слова окоем в значении «горизонт» мы не можем. Во всяком случае, слово окоем неизвестно в этом значении русским диалектам и – если не считать глухого указания В. Ключевского – как-будто не встречается и в истории русской лексики. По всей вероятности, окоем является искусственным образованием. Это искусственное образование получило права «литературного гражданства» в поэзии М. А. Волошина и через его посредство прочно вошло в русский литературный язык, причем в двух самостоятельных значениях: 1) «небосвод», «пространство, которое можно окинуть взглядом», и 2) «кромка», «кайма»; это последнее значение в словарях не отмечено.
Что касается диалектного слова окоем, то оно не имеет ничего общего с окоемом – горизонтом. Таким образом, К. Г. Паустовский поддался здесь соблазну ложной этимологии.

Примечания
1. См.: М. В. Канкава. Даль как лексикограф. Тбилиси, 1958, стр. 209.
2. В. И. Даль. О русском словаре. «Толковый словарь живого великорусского языка», т. I. М., 1956, стр. XXI.
3. Характерно, что при переработке словаря И. А. Бодуэном де Куртенэ в соответствующие статьи не было внесено никаких существенных добавлений, хотя вообще Бодуэн внес в словарь Даля очень много нового.
4. См.: M. Vasmer. Russisches etymologisches W;rterbuch, Bd. I. Heidelberg, 1953, стр. 505.
5. Независимо от автора настоящей статьи то же предположение было высказано в личной беседе И. А. Оссовецким.
6. Ср. распространенную русскую фамилию Окаемов, происхождение которой от слова окаем (как прозвище) в одном из приведенных выше диалектных значений не вызывает ни малейшего сомнения. В числе персонажей пьесы А. Н. Островского «Красавец-мужчина» есть Аполлон Евгеньевич Окоемов. Известно, что Островский часто обращался к «говорящим фамилиям»; так и здесь – его Окоемов не только «мошенник» и «тунеяд», но к тому же и «скупец» (см.: А. Н. Островский. Полное собрание сочинений, т. IX. М., 1951).
7. Специальная проверка, произведенная по нашей просьбе на месте, обнаружила, что слово окоем в Мещерском крае не встречается (сообщение В. Б. Силиной). Ввиду крайней диалектной дробности Мещеры с полной уверенностью, впрочем, этого сказать нельзя.
8. В значении «кайма» употреблено это слово и в авторской подписи на одной из акварелей М. А. Волошина, изображающей морской залив в кольце гор: Просторы волн и окаем залива.
9. На это обратил внимание, между прочим, В. В. Вересаев: «И в стихах своих он любил, как и во всем, слова, редко употребляемые, вместо горизонт писал окаем и т. п.» (В. В. Вересаев. Коктебель. Собр. соч. в 5 томах, т. 5. М., 1961, стр. 170).
10. О роли М. А. Волошина в творческой биографии Цветаевой см.: М. И. Цветаева. Живое о живом. – В кн.: М. И. Цветаева. Проза. Нью-Йорк, 1953.
11. Первая часть «Петра I» была задумана и частично написана в Коктебеле (сообщение М. С. Волошиной).]

Дальше я выразил своё отношение (к этому), чуть потанцевав окол опричности, окаянности, оборотничества.

[Толково!
Несколько моментов «цепляют» (по-хорошему). Хотя с категоричным «Что касается диалектного слова окоем, то оно не имеет ничего общего с окоемом – горизонтом» можно и поспорить.
Кстати, стал (по привычке) «править» точечки к «е» (ё), но в одном месте споткнулся и почти всё вернул. Понимаю, что – окоЁм (в «водоёме» и вовсе без вариантов). Но… «Дело в том, что слово окоем (варианты – окаём, окоём) давно существует в большинстве северновеликорусских диалектов и в некоторых южновеликорусских в совершенно иных значениях» – Раз у самого автора (А.Л.) в данной оговорке чередуются «окоем – окоём», сохраню везде именно с «е». Включая «глазоем», «небозем» и т.п.

«Сам Даль (под словом окаймлять, см. т. II, стр. 661) дает: «ОкаЕмный, опричный, кромешный, находящийся вне чего; окаЕмный человек, окаЕм сев. вост. негодный, изверженный, лентяй, тунеяд; обманщик, плут, мошенник; н;слух, Околотень // Бран, раскольник... Окаёмиться твр. отбиваться от рук, быть отъявленным негодяем, Околотнем»».

По свежим следам! К моему «ДД». Изгой, варг-варгр, оборотень… Рядышком!
«Околотень» – как от колоть-колотить, так и от «кола»-кольца-колеса. И тогда – от «верчения-кручения». Перевертень. Ну, а «мигающая» на кончике тень – в копилку «поэтизмов». Подыгрывая ироничному замечанию А.Л. (««просится» в поэтический словарь благодаря обманчивой ясности его внутренней формы»), ибо «околотень», конечно же, не «двусловник».
А это – этимологически ближайшее:

Околоток – окружающая местность, окрестность (в разговорном языке).
Возможно, происходит от колотить, то есть «участок, охраняемый, «околачиваемый» сторожем с колотушкой». По другой версии, восходит к общеславянскому коло (круг), то есть «округа, окрестность».

Окаемник – беспредельщик. Преступник. Буян-разбойник. Проклятой. Чужак. Враг. Окаянный!
«Проклятой» (через о) – подыгрываю уже Блоку. Не раз приводил (из любимых). Не побрезгую и здесь. Целиком (а комментировать-истолковывать можно и вовсе бесконечно)

Дикий ветер
Стёкла гнёт,
Ставни с петель
Буйно рвёт.

Час заутрени пасхальной,
Звон далёкий, звон печальный,
Глухота и чернота.
Только ветер, гость нахальный,
Потрясает ворота.

За окном черно и пусто,
Ночь полна шагов и хруста,
Там река ломает лёд,
Там меня невеста ждёт…

Как мне скинуть злую дрёму,
Как мне гостя отогнать?
Как мне милую – чужому,
ПроклятоОму не отдать

Как не бросить всё на свете,
Не отчаяться во всём,
Если в гости ходит ветер,
Только дикий чёрный ветер,
Сотрясающий мой дом?

Что ж ты, ветер,
Стёкла гнёшь?
Ставни с петель
Дико рвёшь?

Стоит ли возвращаться к секрету? Мельком я их (секрет и тайну) уже сопоставил… В секретности нет той глубины, той метафизической бездны, что характерна для Тайны в её онтической (а по Хайдеггеру, скорее, в онтологической) «ипостаси». «Секретность» мотивируется боязнью (порой – трусостью). Тайна… Если та – запредельная – то и вовсе ничем не мотивируется. И страх, который она может порождать, принципиально отличен от боязни. Боится ведь и животное. Потому и прячется. В «секрет». Или – в «засаду».
И мы, в боязни, прячемся-прячем. В «схроны». От кого? Да мало ли… Не в последнюю очередь – от себя.
Тёмен человек… Тёмен. И происхождением. И…]

На этом оборву и свою «Тайну», и справку о своём (повторном, а то и в-третьих) привлечении Максимилиана. Пусть, главным образом – только через «окаёмничанье» А. А. Леонтьева (отчего-то оговорился в «Лебедева»).

9-10.12.2024