Диван

- …Будешь?

- Не задумываясь! – чётко ответил Пал Палыч на вопрос Альберта Карловича, тяжело опёршегося о стол костистыми кулаками и пристально взглянувшего ему в глаза своим хмельным и пытливым взором.

Палыч встал со стула во весь саженный рост.

Секунду помедлив, Альберт разжал правый кулак и, протянув руку к чёрного стекла бутылке, вылил Палычу в бокал остатки отечественного вина и одобрительно, с нескрываемым уважением произнёс:

- Я, собственно, и не сомневался! Пей! За это надо выпить!

- За всё сразу? – уточняя, переспросил Палыч и неловко ухватился за тонкую ножку бокала.

- Несомненно! И до дна, пожалуйста! До самого дна!

Видно, переполненный выпитым старый немец уже не мог сделать даже глотка, но с удовольствием смотрел, как тёмно-вишнёвый «красностоп» исчезает во рту собутыльника и находит путь через его шею к животу, принимающему в себя содержание уже второй бутылки. О внутренних органах товарища по борьбе он думать себе давно запретил. Ему, отчаянному славянофилу, посвятившему свою жизнь переводу «Слова о полку Игореве» и «Повести временных лет» на древневерхненемецкий, ему, знавшего «Фауста» любимого Гёте от строчки до строчки наизусть и презиравшего Симона Даха за прусскую выспренность и словоблудие, Палыч казался воплощением Руси во всём её медвежьем великолепии и необузданной широте.

Выпив, Палыч не крякнул, не вытер губы и не потянулся к одиноко лежавшей на общей тарелке баварской колбасе. Он только вздёрнул небритый подбородок и с наслаждением втянул в себя прокуренный воздух холостяцкой бюргерской кухни. В тишине только собака Альберта Карловича осуждающе вздохнула на диване, вспомнив и тут же забыв свою породу русских гончих.

Диван! Вот что было виновником всего произошедшего…

Альберт Карлович Штольц, в молодости поражённый «Обломовым» Гончарова, возненавидел своего практичного однофамильца из прочитанного романа и решил посвятить свою жизнь открытию великой русской души, столь загадочной, сколь и неповторимой. Он в своих изысканиях забирался так глубоко в исторические документы, что ему, потомку знаменитых московских булочников, изделиями которых восхищался в своё время ещё Пушкин, пришлось совсем не сладко. Пооббивав в советское и перестроечное время пороги редакций и издательств, он уже отчаялся ослепить своих единоверцев истоками чудесного открытия, но тут случилось невиданное: эпоха интернета распахнула окна мониторов навстречу всем желающим, и Альберт Карлович, не вставая со своего «обломовского» дивана, ринулся в бой.

Например, с помощью сетей он доказал, что немцы со времён ещё Ивана Грозного сыграли решающую роль в становлении Московского княжества, расширив его до Всея Руси, а уж при Романовых - и до Российской империи, тут и спорить было не о чем. Что благодаря «русским» немцам была освоена Сибирь и Америка, Северный морской путь, Средняя Азия, Китай и Кавказ, вплоть до Антарктиды с Крузенштерном и Беллинсгаузеном, а Матвей Юнкер до Экваториальной Африки аж дошёл. Кто не знает знаменитых российских полководцев самого что ни на есть немецкого происхождения, громивших Наполеона: Витгенштейна, Барклая-де-Толли, Тотлебена? А первых академиков Российской Академии наук во главе с Эйлером? А тысячи гувернёров, преподавателей, врачей, инженеров?

Подсчитав процент граждан немецкого происхождения от всего населения России за пятьсот лет и сколько те в российской истории для этого населения понатворили хорошего, Альберт Карлович сделал вывод: «русский немец» любому российскому еврею с «нобелевкой» даст сто очков вперёд в плане принесённой отечественному очагу пользы, а то и спасения родины от чужеземного вторжения и ига. Он искренне сожалел о недомыслии молодого Александра Невского с его «ледовым побоищем», по мнению Штольца - союз с Тевтонцами намного усилил бы его позиции перед Ордой. Он одобрял поклонение Павла Первого Фридриху Великому. А уж про Екатерину с её немецкими поселениями и говорить нечего!.. Или союзные договоры Александра Второго с Бисмарком… Впрочем, Романовых, царскую семью, Штольц вообще считал за своих. И если в Николае Втором, кроме немецкой, не осталось русской крови даже на один процент, то что же тогда говорить о наследнике Алексее? Однако, за триста лет правления обрусевших немцев в России те подняли её до крупнейшей и богатейшей Империи мира!..

- А Британия? – прерывал Палыч Штольца. – Англичане-то как же?

- А-а… - презрительно отмахивался Альберт Карлович. – Чужими руками жар загребать любой сумеет… То за испанцами, то за португальцами, то за Россией гребли… Чего они сами-то открыли, кроме закона всемирного тяготения? Пролив между Австралией и Новой Зеландией и десяток островов в Полинезии? Да и то их Кука аборигены слопали за наглость. А нашему Миклухо-Маклаю папуасы сами жратву в бунгало приносили…

- Вашему? Он же хохол, вроде…

- Да ну!? У него мама-то Беккер, да и учился он в Германии, в Гейдельберге… А служил великой России! Самозабвенно служил, между прочим! Ты ещё и меня в Шольцы зачисли…

- А что такого? – ёрничал Палыч.

- Да мало ли, вдруг тебе в голову взбредёт!.. Шольц – это деревенский староста, а Штольц – это гордый, независимый, рыцарь, одним словом. Есть разница?.. То-то!.. Нас, российских немцев, на мякине не проведёшь!

В такие моменты Альберт Карлович откидывался на спинку своего дивана, взмахивая, как крыльями, локтями в темном халате, и прожёвывал ложку винегрета с достоинством, равным достоинству чёрного орла на германском гербе, у которого из красного клюва торчит что-то наподобие бурака c огорода под Липецком, где у тёщи Палыча есть прекрасная дача. И Палычу вспоминалось сразу, что Липецк не бомбили немцы потому, что в двадцатых годах тут была школа люфтваффе, что отдел здравоохранения находится теперь в бывшем особняке самого Геринга, а самая длинная в городе улица Гагарина выстроена вдоль бывшей взлётной полосы, на которую садились вместе с курсантами-красноармейцами будущие фашистские асы, те, что сбивали через восемь лет друг друга почём зря. А, может, эту байку во время ГДР придумали, когда выяснили, наконец, что Лейпциг и Липецк от одного дерева произошли, а первый был назван так в десятом веке лужицкими сербами?.. И вообще, Альберт Карлович считал винегрет простым немецким блюдом, так как в целях экономии продуктов остатки овощей со стола порезаны в нём в форме рёбер от скелета рыбы, «грет» по-немецки, и приправлены уксусом «вин». Вот так вот…

Но особенные издевательства Палычу достались, когда он принёс старику тортик «От Палыча», а Штольц ехидно заметил, что продукция этой фирмы многое потеряла за то время, как Александр Павлович Мербаум, отец-основатель бренда, поволжский немец из Самары, отошёл от процесса производства и занялся чистой коммерцией, чего бы булочники-Штольцы ни за что себе не позволили…

Впрочем, если всё перечислять, бумаги не хватит. Но вернёмся к дивану.

В последнее время Штольц приглашал Палыча к вечернему столу чуть не каждую субботу. Его многочисленные родственники покинули Россию еще в начале девяностых, в нулевых по их приглашению в Германию переместились его жена и дети. Дочери нарожали там внуков, а во время пандемии и последующими за ней известными событиями Альберт Карлович был так увлечён своими исследованиями о русских немцах, что об общении с невозвращенцами часто забывал. Ехать к ним на жительство, в чуждую обстановку, он отказывался наотрез, понимая, что здесь он нужнее: без него Россию не спасти. А дети, слышавшие от отца это всё чаще, смирились с капризами старика, по их мнению, выживающего из ума пенсионера с непомерными фантазиями. От помощи Штольц глупо отказывался. И звонили ему единокровные из Аахена только на Рождество и на день рождения, путая русские слова по значению, нещадно картавя и подсмеиваясь над его нелепыми замечаниями, куда ставить ударение в фамилии «путин», когда ещё в конце семидесятых немецкая группа «Бони-М» научила полмира произносить это слово на манер хита «Rasputin».

Предметом кухонного обсуждения был трактат Альберта Карловича о пенсионной реформе в России. Он был намерен подать его в Государственную Думу после смерти ВВ Жириновского, которого он считал по двоюродному отцу прямым потомком достославного Бисмарка. Смерть лидера ЛДПР произошла. Теперь груз его обязанностей Альберт скромно возложил на себя.

Итак, в трактате утверждалось, что пенсии в России пора незамедлительно и бесповоротно отменить по многим причинам, и, во-первых, в целях экономии средств на растущие военные расходы. (Размер одной российской пенсии сравним со стоимостью одной фугасной мины для миномёта. И, если так, сорок миллионов пенсионеров наверняка своим отказом спасут ситуацию на Западном фронте.)
Во-вторых, запретить лицам пенсионного возраста оплату всех коммунальных платежей и налогов. (Как следствие – ввести запрет на деятельность воровских управляющих компаний и им подобных. Жуликов энергоснабжающих организаций обязать подавать необходимые ресурсы бесплатно до истечения военного положения. Сонным транспортникам перейти на круглосуточное и безвозмездное обслуживание перемещений людей пожилого возраста. Медицинским работникам повысить зарплату до окладов генералитета.)

В-третьих, разогнать весь ПФР, а триллионные его средства направить на зарплату контрактников.

В-четвертых, обязать героев-бойцов отчислять часть своей зарплаты на содержание стариков-родителей, а также бабушек и дедушек, если таковые имеются в живых.
В-пятых… да что там! Дальше следовало до сорока пунктов, калькуляция по затратам на оборону на двухстах листах, рекомендации для патриотических школ с возрождением тимуровского движения и уроков НВП, программа по избавлению от засилья иностранных рабочих, введение расстрельной статьи для воров и олигархов, отмена абортов и мечетей, и, наконец, призыв к русским немцам: «Россия, проснись!», «Народ помогает сам себе!», «Труд облагораживает!»

Палыч, как работник управляющей компании, резонно возражал:

- Зима, однако. Это тебе не в Сирии. Замёрзнут же старики…

- Ничего-ничего! – ухмылялся Альберт Карлович. – В гражданскую, в отечественную выжили, и тут не оплошают… Стены есть, окна пластиковые заклеят, а там - буржуйка, труба в вентиляцию – живи-не хочу…

- А дрова?

- А поближе к Алтаю пусть перемещаются, там дров навалом, нечего вокруг Москвы да Питера кучковаться… Нас репатриировали в своё время, так и ничего. Немцы только крепче стали. И вам, русским, не грех за Урал заглянуть. Вспомнить, где четыре пятых России находится.

- Нет, не поедет русский народ, пока насильно не повезут…

- Так вот же, на сто семнадцатой странице всё прописано… Или ты не читал? – обижался Штольц. – Регламент, графики поездов, количество составов, сопровождающие, ответственные от РЖД за скоростные дороги… Бесплатно! За счёт миллиардов, лежащих в ПФР! Всё уже посчитано, думать не надо! Пока за две тысячи километров, под Новосибирск людей отправлять, а там видно будет, куда, чтобы из Рамштайна ракетой не достали… Ох, Сибирь, детская мечта!.. Мне вот бабушка рассказывала, как они мороза сибирского, как манну небесную, ждали на поселении… Дом настежь откроют, а сами всей семьёй - в баню, вшей давить! Выморозит в доме всё до печки – ни клопов, ни тараканов, ни клещей, ни моли! Чистота! И безо всякой химии теперешней, заметь. Экологически чистая обработка!.. Дня за три управлялись. А возвращаются из бани чистые и довольные – ундерщён, красота!  Дома-то и мёд, и пельмени, и хариус, и хлеб белый, и молоко парное… Эх!

В такие моменты Альберт Карлович смахивал набежавшую слезу и наливал в стакан «хреновухи», настоянной по старому австрийскому рецепту: две столовых ложки апфелькрена (яблочного хрена) на бутылку «Столичной». Необходимая добавка к тафельшпицу, любимому мясному блюду императора Франца-Иосифа, как утверждал Штольц.

Но Палыч не успокаивался.

- Всё равно не поедут! Никто задницу от дивана не оторвёт, пока рядом не шандарахнет!

- А причём здесь диван?! – возмущался Альберт Карлович. – Вы мой диван не трогайте! Это не мебель! Это символ порядка и по первому своему понятию - список распределения государственных доходов, а также место хранения этого списка. Диван ещё с девятого века, со времён арабского халифата, этим известен. Исламский Диван, что наша Дума!.. А у Гёте вы его «Западно-восточный диван» не читывали?.. Конечно, нет, куда вам!.. Это эпос! Почти тысяча страниц ума и любви! Великий немец воспевает мудрость и поэзию востока, ищет связи в культурах и чувствах за сотни лет общения разных народов Европы и Азии. А Николай Рерих, наш, русский немец? Прямой его продолжатель? Бесспорно! Но и эскизы его знаменитых диванов, мебели, простите, весь мир обошли. Сокровища русского стиля!

Понемногу успокаиваясь, Штольц брал себя в костистые руки и, обычно, предлагал Палычу выпить.

- Будешь?

- Не задумываясь! – чеканил Палыч, поражаясь кругозору Альберта Карловича, а, выпивая, успевал подмигнуть русской гончей на диване и оценить полноту тарелок на столе.

Но тут Штольц решил поставить последнюю точку в трактате. Собака, как известно, вздохнула, и Палыча осенило:

- Погоди, Карлович, не отсылай, не спеши. Тут, я думаю, с твоим исходом немцев на Восток заминка выйдет. А как же русские-то?

- Какие русские?! – опешил Штольц.

- Ну, остальные русские. Не немцы. Их-то куда девать? Получается, ты «русских» русских на произвол Запада бросаешь, как жертву? Я мыслю так, что Дума тебя в этом не поддержит. Поперёк национальной идеи прёшь, скажут. И в оппортунизме тебя обвинят. Не дай Бог, в предательстве! Семья-то у тебя в Германии. А Шольц ракеты новые на Россию шлёт! Улавливаешь связь?..

- Не вижу никакой связи! – открестился Альберт Карлович, о чём-то явно догадываясь.

- А ты пораскинь своими арийскими мозгами! Трактат твой могут за пропаганду пораженчества принять, а не за историческое исследование. Русских, значит, тут всех замочат, а немцы в Сибирь двинутся на освоение новых территорий без всяких затрат, на сбережения ПФР? Так получается? Или нет? Мне почему-то кажется, что ты один в Сибирь бесплатно поедешь после такой публикации…

- И что же делать? – растерялся Штольц.

- А то, что тебе нужно свою работу не в Госдуму слать, а в Вену, в ОБСЕ. Там тебя бывшие земляки точно поддержат. И в обиду не дадут…
Пал Палыч закусил остатком колбасы и проговорил медленно, будто глубоко взвешивая каждое слово:

- Да-а… Наворотил ты дел, Карлыч! Ведь такую опасную вещь самому в загранку нужно везти, а как? В чём? Дети-то там тебя встретят?.. Хотя можно и в электронном виде… У тебя этот трактат на флешку хоть переброшен?.. Я помогу, ладно… А флешку потом в багаж с посудой сдашь…

Через пару дней всё у соратников было готово. Штольц подал документы на заграничный паспорт. Позвонил детям, сказав, что серьёзно болен. Они оформили ему гостевую визу. Оставалось ждать не больше недели.

Прощаясь, Пал Палыч долго тряс Штольцу руку. Они уже договорились вместе сжечь бумажные черновики трактата от греха подальше, продать перед отъездом Штольца ненужную мебель и бытовые приборы, побеседовать с соседкой, чтобы какое-то время присматривала за квартирой и собакой, не решённой оставалась судьба только старого кожаного дивана, стоящего перед телевизором на кухне.

- Вот на нём, можно сказать, всё и писалось, - признался, хлюпнув широким носом, Альберт Карлович. – Это и есть моя малая Родина.

И вдруг добавил тихо:

- Может, к себе заберёшь, Пал Палыч? Жалко людям чужим отдавать…

- Да куда я его?.. Разве что в подвал, в бойлерную засунуть?

- Ну, уж засунь куда-нибудь, ладно? И это… постели на него… плед какой-нибудь…

- Я подстилку на него собачью брошу.

- Нет. Подстилку для собаки я соседке обещал. Животное к ней привыкло. Да и мной она какое-то время пахнуть будет… Я тебе на диван покрывало с кровати оставлю, верблюжье, подарок от киргизских немцев, оно к нему по цвету подходит… Хорошо?

- Как скажешь, - косился на Альберта Палыч. – И ничего больше здесь, кроме дивана, не жалко оставлять? А?

Штольц промолчал.


К субботе Арнольд Карлович улетел в Аахен.


Диван Пал Палыч со слесарем Колей перетащили в подвал. Он встал в бойлерной параллельно отопительным трубам так, будто и стоял там всю свою мебельную жизнь, ничуть не намекая на прошлое немецкое происхождение. На нём Коля дремлет после выходных возлияний, обычно в понедельник перед раскомандировкой, когда Пал Палыч утром задерживается у начальства. И только раз застал он Колю глубоко спящим и бормочущим что-то во сне.

Растолкав работягу, Палыч сочувствующе спросил:

- Ну, что? Совсем плохо? Может, отгул возьмёшь? Дома отлежишься?

Коля помотал головой и отёр лицо.

- Ага, хреново что-то совсем… И приснится же такое… Будто я в танке на Курской дуге, а немцы по мне прямой наводкой палят, фашисты проклятые! Еле ушёл… Левый фрикцион заклинило… - и в сердцах ударил кулаком по чёрной диванной коже.