Тёлка, вадиму ч. после операции на сердце

— То есть вы хотите сказать, что выбора у меня нет? — спросил Вадим.
— Ну, да, — вздохнул хирург, — по большому счету, нет у вас выбора. Сердцу не прикажешь.
— А по малому?
— А по малому... Могу предложить такой выбор: клапан ставим свиной или бычий?
— А какая разница?
— Ну, всякие вкусы бывают. Суеверия там, религиозные дела...
— Да? Ну, давайте бычий. Как говорится, квод лицет бови нон лицет Йови...
— Вот и ладненько, — хирург сделал пометку в бумагах.

*  *  *

"Давненько, давненько меня черти не заносили в такую глубинку, — думал с тоской Вадим, отчаянно крутя баранку и егозя ногами по педалям. — Вот, Панасюк, хитрая морда, как спрятался от налогов — географически!" Рокадного вида дорога, густо усеянная воронками, вихляла по бесконечному полю сахарной свеклы. Сзади за машиной гналось огромное облако пыли, подавляя всякое желание остановиться и передохнуть. "Сволочь Панасюк, заладил своё "як тільки я натискаю цю кнопку...", — передразнил сахарозаводчика Вадим, — прикидывается идиотом, наверняка какую-нибудь безнадегу на халяву сделать заманил!" Впрочем,тут же перед глазами возникла картина щедрого стола, накрытого Панасюком в прошлую их встречу. Всё по-крестьянски сытное, вкусное, органическое наконец. И на дорожку еще всучил увесистый шмат розового сала собственного копчения... Вадим сглотнул обильно выделившуюся слюну. Он уже давно подъел свои немудрящие припасы в дорогу.
Наконец свекольное поле кончилось и по бокам дороги раскинулось море июльского бурьяна. Мимолетно оторвав взгляд от раздолбанного полотна дороги, Вадим вдруг заметил впереди, и уже довольно близко, некое неопределенное препятствие пегой окраски, далеко простирающееся в обе стороны, будто стена из огромных грязных мешков с песком. Пришлось экстренно тормознуть. Пылевая завеса с радостью поглотила обзор.
Когда завеса поредела, и мутные контуры собрались в осмысленную картину, стало ясно, что машина стоит на перекрестке дорог, и путь ей преграждает вереница коров, медленно бредущих перед бампером справа налево. Ни начала, ни конца этого потока видно не было. Вадим в нетерпении барабанил пальцами по рулю и с неприязнью взирал на опущенные унылые морды, бочкообразные брюхи, костлявые зады, бурдюками отвисшие вымена. Но вскоре живой поток иссяк, и тут случилось чудо. Будто солнце вышло из-за туч, хотя стоял абсолютно ясный день. В хвосте колонны Вадим увидел телку.
Она не шла, как все, а резвилась: то останавливалась, то припускала, то взбрыкивала — розовые копытца так и мелькали в воздухе. Телка лучилась радостью жизни, молодостью, красотой. Атласная шкурка пастельных тонов переливалась, округло охватывая молодую тушку.  На сеунду она обернулась и посмотрела в сторону машины огромными карими глазами в опушке длинных ресниц. Сердце Вадима подпрыгнуло и заметалось по грудной клетке. Не отдавая себе отчета, он снял ногу с тормоза и повернул налево — вслед уходящему стаду.
Сколько ехал он так в сомнамбулическом состоянии, он не мог потом припомнить. Но вдруг перед капотом возникла человеческая фигура. Морок тут же спал, и Вадим резко остановил машину. На дороге стоял мужик с голым загорелым торсом и в ватных трактористских штанах. Вадим высунулся в окно.
— Ты куда едешь? — без обиняков грозно спросил мужик, подходя.
— Да я, да... к Панасюку я еду.
— Вот и поворачивай оглобли назад, а потом налево. А здесь тебе нечего делать, — сказал мужик самым недружелюбным тоном.
Теперь он был так близко, что прекрасно была видна  не только весьма развитая мускулатура и густая шерсть, но и застарелый, тусклый уже, вертикальный шрам на груди. Такой же шрам обычно видел и Вадим в зеркале своей ванной комнаты.
  Вадим засуетился, рывками развернул машину и покатил к сахарозаводчику.