Роберт Бернс Джон- Ячменное Зерно

восточных три то ли царя,
(то ль шаха ,все равно)
решили: Джону жизнь зазря-
ячменное зерно

разрежет плуг могильный пласт,
в земле закопан Джон,
звучит правителей указ:
навеки мёртвый он!

но по весне чудить стал он,
увидеть все смогли,
как будто смерти нет, и Джон
выходит из земли

под солнцем летним Джон окреп,
набрался новых сил,
на голове пучок из стрел,
чтоб не терпеть обид

а осень всех нас осадИт,
сразила его боль,
печально Джон на мир глядит
с поникшей головой

приятный глазу цвет пропал,
ведь старость не щадит
достался Джон своим врагам,
никто не защитит

мелькнул в руке убийцы нож,
и кровь стучит в висок
вот так-вчера еще живешь,
но срезан колосок

Джон наш мучений не хотел,
всего измолотили,
потом он на крюке висел,
вертели и крутили

и в яму, ну, а там вода,
был брошен он злодеем
утонешь, это знать судьба,
никто не пожалеет

достать беднягу из воды
они решили вдруг
не чтобы избежать беды,
для новых страшных мук

огнём пожгли, страшна их злость,
измученное тело
меж двух камней ломает кость
ломает, крутит, мелет

у палачей не дрогнет бровь,
другими им не быть
забрали всю у Джона кровь,
из кружек стали пить

* * *

был Джон-Ячменное Зерно
герой, отвагой славен
и кровь его давным давно
всем мужества прибавит

добавит радости сердцам,
и грубый станет нежным,
морщинки уберёт с лица,
вдову она утешит

а Джона мир давно зовёт-
Ячменное Зерно
и в каждой бочке он живёт
для радости земной!...




Robert Burns

John Barleycorn;


There was three kings unto the east,
Three kings both great and high,
And they hae sworn a solemn oath
John Barleycorn should die.

They took a plough and plough'd him down,
Put clods upon his head,
And they hae sworn a solemn oath
John Barleycorn was dead.

But the cheerful Spring came kindly on,
And show'rs began to fall;
John Barleycorn got up again,
And sore surpris'd them all.

The sultry suns of Summer came,
And he grew thick and strong;
His head weel arm'd wi' pointed spears,
That no one should him wrong.

The sober Autumn enter'd mild,
When he grew wan and pale;
His bending joints and drooping head
Show'd he bagan to fail.

His colour sicken'd more and more,
He faded into age;
And then his enemies began
To show their deadly rage.

They've taen a weapon, long and sharp,
And cut him by the knee;
Then tied him fast upon a cart,
Like a rogue for forgerie.

They laid him down upon his back,
And cudgell'd him full sore;
They hung him up before the storm,
And turn'd him o'er and o'er.

They filled up a darksome pit
With water to the brim;
They heaved in John Barleycorn,
There let him sink or swim.

They laid him out upon the floor,
To work him further woe;
And still, as signs of life appear'd,
They toss'd him to and fro.

They wasted, o'er a scorching flame,
The marrow of his bones;
But a miller us'd him worst of all,
For he crush'd him between two stones.

And they hae taen his very heart's blood,
And drank it round and round;
And still the more and more they drank,
Their joy did more abound.

John Barleycorn was a hero bold,
Of noble enterprise;
For if you do but taste his blood,
'Twill make your courage rise.

'Twill make a man forget his woe;
'Twill heighten all his joy;
'Twill make the widow's heart to sing,
Tho' the tear were in her eye.

Then let us toast John Barleycorn,
Each man a glass in hand;
And may his great posterity
Ne'er fail in old Scotland!