Максимилиан

Уже в случае первого (весьма косвенного) явления в моих штудиях имени Максимилиана Александровича не обошлось и без оклика собственно «герменевтскости». Да и сам вирш, где оное произошло, назывался «Кличет Див по древию...». Что «клики» эти снизошли на меня из «Слова» (о том Полку), понятно. Снизошли под эпиграф из задорного перевода от Николая Заболоцкого.
А уже понизу своего (кликанья) я сослался и на Максимилиана. На его «Грозу» из «Киммерийских сумерек» (1907).

Див кличет по древию, велит послушати
Волзе, Поморью, Посулью, Сурожу…
-----------------------------------

Запал багровый день. Над тусклою водой
Зарницы синие трепещут беглой дрожью.
Шуршит глухая степь сухим быльём и рожью,
Вся млеет травами, вся дышит душной мглой

И тутнет, гулкая. Див кличет пред бедой
Ардавде, Корсуню, Поморью, Посурожью, –
Земле незнаемой разносит весть Стрибожью:
Птиц стоном убуди и вста звериный вой.

С туч ветр плеснул дождём и мечется с испугом
По бледным заводям, по ярам, по яругам…
Тьма прыщет молнии в зыбучее стекло…

То, Землю древнюю тревожа долгим зовом,
Обида вещая раскинула крыло
Над гневным Сурожем и пенистым Азовом.

Ну, а собственно моё было шутейным, безо всяких (казалось бы) пророчеств. Просто слегка подразнился в экзотическое словейко «тутнути» (греметь, гудеть)...

Герменевт кропал стишки.
Разные. По-всякому.
Может, вовсе и не сам.
Может, кто-то
– им.
Вспоминал свои грешки.
Ташу с Железякою.
Слово к слову нанизал,
малость утаив.
С герменевта – как с гуся.
Мыслию – по древию.
То налево понесёт.
То – наискосок.
А теперь стишки висят
сушками на вервии.
Оборвать бы это всё
щепкою в висок…
Там музЫки в небесах.
Свадебки на выселках.
Отголоски канонад.
Скромнику – тутнёт.
Может, вовсе и не сам.
Белкой скачет мыселька.
Да вавёрка тот канат
Скоро перетрёт.
(27.08.2016)

«Свадебки на выселках» – это к идущему параллельно Нарбуту. А «Таша с Железякой» даже на фото запечатлелась. Но не под этим, а чуть раньше – к «Шутке Романтической».

Таша рядом с Железякой.
Рыцарь – как-никак!
Ну, а я – шутом, вприсядку.
Вечно – в женихах.
Эх!
И мне бы – на лошадку.
На копьё – платок.
Да турнирчик, где не жалко
жахнуться пластом.
А потом, почив без стонов
на Ея руках,
въехать воином Христовым
в рай наверняка.
(23.08.2016)

Поскольку «волошинское» (как-то, мельком) отозвалось лишь там, где металась то ли «мысля», то ли «мысь» (белка-векша), «Шутейное» можно было и не приводить.
А параллельно шло многое...
Только по тому (2016-го) августу. Да и по следам июля.
Саша Соколов. Климт. Мунк...
В последнюю неделю июля мы наведали Скандинавию. Но стихотворные отклики к тому наведыванию накатывали уже в августе.
И вот среди всего этого «многотемья» мелькнула отсылка к Максимилиану.
Когда сам я вспоминаю то «древие» (с мысью и кликами), иногда тянет колыхнуть (вместо него) «дервие». По дервию...
Так и «колыхнул» однажды. С той же «мысью» и снова не без своей Музы. Правда – другой...

И с какого это х..а
Вас назвали белкою?
Вы, милейшая, виверра!
Хищница, пусть мелкая.
Правда, белку у тутэйшых
тож зовут вавёркою.
А по-русски кличут векшей,
Прыткою да вёрткою.
Кое-где – ещё и мысью,
Как в Псковской губернии.
Той, что в «Слове» стала мыслью,
Текшею по дервию.
Я же Вас сравнил с актёркой,
Самою изящною.
Где уж тут пустой вавёрке,
Белочке навязчивой.
А Вивьен – почти виверра.
Ласковая, прыткая.
И кусачая.  Но в меру.
Гляньте на открытку и…
Эти глазки, этот носик!
Право, восхитительны.
Я за них стопарик – прозит! –
Наверну решительно.
(Виверра, 16.05.2015)

У Заболоцкого – с вершины древа. Древо, деревА (бачуринские и не только). Веет древностью древлянской. Но уже с «по дервию» надо быть аккуратнее. Дервия (Derbe) – легендарный библейский (малоазийский) город. Где оставил свой след Савл. Апостол Павел. См. Деяния апостолов.
Мабыть, уже под эти накладки в своём «жениховски-рыцарском» я помянул и о «воине Христовом». А в том, что с кличущим Дивом, под «вершину древа» от Заболоцкого – гукнул-тутнул вервием. В общем – типичная герменевтская эквилибристика.
А Волошина – постольку поскольку. Однако – Перед бедой. Если о тех «кликаньях». К чему?! – А хотя бы и к нашему. Хотя бы – к нынешнему. А и не только.
Тут мне ещё Серёга Донецкий (не тот, а этот) шпыняет:

[Но... что бы вы, батенька, хотели видеть и кого на просторах нашей Родины?) Постоянное полоскание дня вчерашнего грозит оскоминой.)) Ширше надо смотреть и глыбше!!)) А вы всё по сусекам мусор подгребаете]

Не хватало мне стерегущей «расейские святыни» Альбины (вдруг закрывшей свою страницу, но отнюдь не покинувшей сии пажити) – с подобными же одёргиваниями насчёт «полоскания вчерашнего»!
Ширше и глыбше... Кого бы хотел...
Про «ширше и глыбше» – не совсем по адресу. Туда мы порой аж до Бездны бездн заглядываем.
А насчёт того, кого и на чьих просторах хотел бы видеть...
Да сто раз говорил. Хотел бы установления элементарной законности. Не «революционной», не «скрепной», не «самовластнопровластной»... Так оно (такое) – России не по уму. И не по сердцу. Ей (во все века, пусть и по разному) – ближе другое. Потому и в друзьяках у неё – то Кимы, да Асады, то прочая «бессмертная шатия-братия». Лишь бы не в «западенство», не в «либерастию» с «дерьмократией».
Ну, что там (в России) умеют исковеркать-изгадить (вдруг ухватившись) едва ли не всё – будь то христианство, марксизм (будь он не ладен, но – зачем было так перевирать!?) или, наконец, та же демократия – мы ведаем. Горазды на коверканье, конечно, и другие. Однако! –
Своё (или то, что «рядом» и почти «братское») – оно всегда больнее-прискорбнее.
Так... Умом не объять, аршином общим не измерить.
А нас-то – Зачем!? Зачем-пошто в свой необщий аршин затягивать-неволить?!
В свои просторы необъятные. В Путину и в то, что после неё грядет. В очередное Пресветлое Будущее...
Да куда уж тут денешься. Не отпускают (в «един (ой ли!?) народ о трёх ветвях»)...
А что всё непросто и тяжко (было бы, даже если бы...), сами разумеем.
А про «полоскание» да «копание»...
При всём том, что там с нами (с нами и с вами) было – тёмного и даже ужасного, пусть и с просветлениями – было-таки что-то. Нечто. Не совсем серость и пустота. Даже то, что с ужасом.
А вот в этом (что в ПутИне копошится) ничего уже и не видится. Кроме серости и возгонки былой гордыни. Да ядерного шантажа – в остерёг остальному, отнюдь не сахарному, миру.
НИЧЕГО!
Однако!
Волошин. Который – Максимилиан.
По второму разу (после «полкового-заболоцкого») он мне аукнулся в очерках по Символизму. В июле 2019-го.
«О Символе (и Символизме) вместе с Кареном Свасьяном».
Там я слегка пожурил Карена Андреевича за его, как мне показалось, недостаточную благодарность в отношении А. Ф. Лосева.
Да. Поскольку за всем не уследишь, только что глянул. – К. А. Свасьян окончил свой земной путь совсем недавно – 9 сентября 2024-го. В возрасте 76 лет. В Базеле, где он проживал с 1993-го.
У меня (в Логове) до сих пор пылится духтомник Ницше, изданный под его редакцией и, отчасти, в его же переводе. Да и вообще: в 90-е я Карена почитывал. Переводы, комментарии...
Поскольку Очерки те я здесь не показывал, фрагмент, где снова мелькнул Волошин, приведу в некотором контексте.

[С Лосевым – вот какая закавыка выходит. Понятно, что «отлучить» и его – никак не получится. Но тогда и с «диалектикой» не мешало бы поаккуратнее. У Лосева они (Д и С) – в одном пакете.
Во-вторых. Лосев и был тем, кто не просто поддержал продвижение «символистского проекта» К.А. сугубо опосредованно (ссылочно). Это потом, в перестроечном и постсоветском, о «символизмах» стали строчить, как из пулемёта. А на исходе семидесятых ещё здравствовали бдительные охранители. Одного личного интереса было совсем недостаточно. Вот и были – от Лосева – и отзыв, и прочие конкретные акты причастности. Такая неразборчивость-забывчивость в последующих трансформациях Свасьяна и задела соратницу А.Ф.
Тут я с ней – солидарен. И по-человечески (простая благодарность). Да по «гамбургскому счёту». Если уж и Лосев – не философ (хотя он и причислял себя лишь к историкам философии), то – кто?! И не на каких «последних вопросах» А.Ф. не спотыкался (в отличие от европейцев), и не заверчивался (в отличие от «русских мальчиков»). У Лосева и своих «закавык» хватает (в смысле: есть что супротив воткнуть-вставить). При всей моей к нему признательности и дилетантстве.
Ещё раз оговорюсь. В целом к исследованиям и прочим экскурсам К. А. я отношусь вполне позитивно. В целом (о прослушанных лекциях – на ютубе – из деликатности промолчу). А посему – благодарен.
Много прояснил. На многое навёл. На «гётеанство-штейнерианство» Андрея Белого. Повернул к самому Гёте. К его «первофеномену». А здесь – две линии символизма (европейского), разбегающиеся от Канта. Одна – через романтизм и неоромантизм. Другая (почти отринутая) – собственно гётеанская. По Свасьяну (уже по Белому?), получается, что продолжить Гёте в этом аспекте (подхватить упавшее знамя, после более чем полувекового забвения) смог именно Рудольф Штейнер. Переплавляя споткнувшуюся и сделавшую себе харакири (Ницше) европейскую философию в антропософию.
Интересное место! О «спотыкании-претыкании» (человек – камень преткновения: угораздило Канта с его «поворотом»!). О подвиге Штейнера. Белый не первым из русских откликнулся на проект Гётеанума. По крайней мере, до него был Максимилиан Волошин. Надо бы проверить (в ином тексте уже оговаривался): не предварял ли у самого Белого Штейнера сам же Иоганн Вольфганг.
Моя «цепочка» была, по памяти, следующей. Через Омри Ронена (недели две назад) и «его акмеистов» вышел на антропософию. Где-то «подначивал» к тому и Эткинд (Александр Маркович) – с его критикой «хлыстовства» в русском символизме. На «хлыстовство» выходил уже через соловьёвскую критику (и пародию) на брюсовские сборники.
Сам К. А., судя по всему, был очарован (Базель не случайно избран в дальнейшем обителью армянского философа) Штейнером уже к середине 70-х. А в СССР безобидный в принципе антропософ и в это – пусть и под-остывшее, но всё же оттаявшее – время пребывал едва ли не в запрещённых. То ли в пару с «фашистом» Ницше, то ли как жутчайший мистик. И невдомёк было советским охранителям, что базельский «гётеанум» вскорости после смерти своего вдохновителя подвергался погрому со стороны «ультрас». И это задолго до прихода Гитлера к власти в самой Германии (здесь мы не станем упоминать о различиях между фашизмом и собственно нацизмом)! А в мистике, присущей антропософии, мистицизма было куда меньше, чем в том же сталинизме. Да его там (в той мистике) и вовсе нет. Штейнер расстался с ним (вовсе не отказываясь от мистического как такого), покидая лоно теософии.]

Как-то так. Мельком. О Максимилиане, который действительно (достаточно долго и всерьёз) увлекался штейнерианством.
В третий раз М. В. заглянул под герменевтский интерес к одному слову.
ОКОЁМ.
А сам «интерес» затесался в мой 50-ти страничный опус «Тайна» (февраль 2020-го), распростёршийся между «Танцем голодного Волка» и «Двойником».
Однако, об этом – уже после паузы.

9.12.2024