Дворецкий

Уж в садочке и ягоды спелые,
И листва начинает желтеть.
Я старею, и мне в дали белые
Облаков все труднее смотреть.
 
Загрустила, замолкла усадебка,
Чую, ночью опять не заснуть.
С той поры, как вы съехали, Батенька,
На чужбину направили путь.
 
И остался один я с прислугою,
Да и тех-то всего-ничего.
Так и маюсь я лютою мукою –
Как мне жить? Для чего? Для кого?
 
Мы свободными быть не обучены,
Воля нам - как бездомным сума.
Вот ведь лихо – змеею гремучею
Подкралось, разорило дома.
 
Довелось же увидеть мне, старому,
Для чего только жизнь прожита?
Как порядку законному, правому
Положила конец босота.
 
Как вы, барин, с семьею и детками
Словно вор, собирались бежать.
И под ветром махала вам ветками
Вишня старая вслед, словно мать.
 
Я остался, как пес старый, брошенный,
В беспокойстве стоять у ворот.
Скоро снова завеет порошею
Даль полей, и закончится год.
 
Я не знаю, куда писать письма вам,
Не прислали вы адрес мне свой.
Как вы, Батюшка, там – за границами?
Истомилась душа вся – хоть вой.
 
Приведет ли Господь, или нет уже
Мне упасть к вашим, барин, ногам?
Повидать бы еще ваших детушек!
Я за это всю жизнь бы отдал.
 
А и то ведь, что делать прикажете?
С каждым днем меньше силы в руках.
Напишите мне… очень обяжете!
Я прошу за Вас Бога в мольбах.
 
А вчера понаехали вороны,
Новой властью представились мне.
Дворовым двум расквасили головы
Теми шашками, что на ремне.
 
Я вцепился тогда в руку главного:
«Что ж творите вы? Бог сохрани!
На вас нету креста православного!»
Да лишь только смеялись они…
 
Отпихнул он меня, как юродивого.
Что же, справился со стариком…
И назвал буржуазным отродием
Да под ребра поддал сапогом.
 
И пока я хрипел, кровью харкая,
Да руками хватая траву,
Поглумились они над кухаркою
Да свиней покололи в хлеву.
 
Те разбойники в доме усадебном
Все пограбили, что унесли.
Даже, барин, портрет Вашей матери,
В Вашей спальне хранимый, нашли.
 
И, прильстясь его мыслимой ценностью,
Сцапали, замотали в трепье.
Прихватили еще драгоценности
Да прабабушки Вашей колье.
 
«Что же это! Картины все вымели.
Хоть портреты оставьте как есть!
Это ценность и память фамилии,
Да имейте же совесть и честь!»
 
Да уж где мне, седому дворецкому,
Состязаться в кулачном бою
С этими коновалами дерзкими,
Что курочат усадьбу мою…
 
Я слезами залился в бессилии –
Шутка ли, барский дом не сберег.
В этом страшном, бандитском засилии
Лучше бы я под шашками лег.
 
А потом на фамильное кладбище
Я пришел, чтоб цветы принести.
А они там устроили пастбище,
Лошадей там решили пасти.
 
Тут уж я, барин мой, я и сам думаю,
Где вдруг сила такая взялась.
Подбежал с криком я к караульному
Да по морде свозил ему всласть!
 
И за это мое наказание
Он нацелил мне в грудь острый штык…
Удержал его старший по званию:
«Снова этот безумный старик!»
 
И ушел я, походкою пьяного,
На нетвердых качаясь ногах.
Что же в жизни теперь постоянного,
Раз они не щадят мертвых прах?

А теперь чего ждать мне – не ведаю,
Хуже зла и представить нельзя.
Дал бы Бог мне спокойно, с молитвою
Умереть там, где я родился.
 
Нету мочи, душа разрывается,
Как же это Господь попустил?!
Над священным шпана издевается,
И пресечь ее нет в мире сил.
 
Хоть бы знать мне, и то бы был радостен,
Что Вы здравы и Ваша чета.
Что в чужой стороне быт ваш сладостен.
И была б жизнь не зря прожита.
 
Дай Вам Боженька доброго здравия!
Буду вечно молиться о том.
А у нас тут беда – равноправие
Прививают – в грудину штыком.
 
Я гляжу на речушку бегущую,
Что течет под любимый Ваш мост.
Да уж скоро, я, барин, отмучаюсь,
Лягу тихо на местный погост.
 
И уж если Господь в годы лучшие
Приведет Вам вернуться домой,
Вы уж, барин, по этому случаю
Навестите тогда холмик мой.
 
На могилку мою неприметную
Вы придите по нашим лугам.
И душою светлея бессмертною,
Теплым ветром я лягу к ногам.