38

Снегу негде лечь:
всюду кровь да речь,
все одно – с языка капает.
С новым рубежом
я верчусь ужом.
Я верчусь, а рубеж – драпает.

Говорила мать,
отучая врать,
что-то более, чем я, внятное.
На, попей с лица.
Принимай отца.
И - куда ты пошел пятнами?

Под землей нет мест.
Негде ставить крест
на земле, если поименно.
Тем не менее,
новый я во мне,
подрастающий неуклонно,

не желает знать,
где стоит кровать,
и почем у нее фунт лиха.
Он глазеет на
и не помнит, на,
а чего он суть есть улика.

Привяжись лобком,
убегай клубком –
Колобком ты навряд ли станешь.
Хочешь быть вперде,
добавлял оте,
я с тебя *уе, мой мякиш.

Не пора ли в пасть,
добавляет власть,
но идет далеко лесами.
Я уж как-нибудь
отогрею ртуть.
Не мечтами, так докторами.

Чего ради есть,
на кого залезть.
Разве только на колокольню.
Я бежал-визжал,
я хромал-шагал.
И зачем, уже вряд ли вспомню.

Через темный лес
ты старел и лез
к самому себе на коленки.
Обрывая жест,
ты провалишь тест,
но зато избежишь оценки.

Но сказали – жди,
а точней, живи
до морковкина заговенья.
И ищи прикол
в том, чтоб до сих пор
пересчитывать дни рожденья.