Шостакович против Шнитке

 
«Тихий до застенчивости, любящий музыкантов и вообще людей Дмитрий Дмитриевич Шостакович лишь одного-единственного человека в жизни по-настоящему ненавидел: Альфреда Шнитке»

Ну, что человеки-умелые,
Скажите мне самые смелые,
Что у меня в руке?
Спросил трудовик на уроке труда,
Сжимая с хрустом киянки древко.
Для меня первоклассника
Из интеллигентной семьи
В третьем поколении,
Поэтому тихого и послушного,
Как на присяге пионеры,
Художественный кружок ответственно
посещающего вечером
Каждую неделю,
По пятницам и в среду,
Но ещё не отличающего
Мане от Моне,
Было немного страшно вполне,
Увидеть этот предмет,
Возможно для убийства предназначенный.
Ведь, история древних людей
 Мне тоже нравилась,
А там такое иногда случается,
Вопреки техники безопасности,
Что становится, правда, не по себе.

- Молоток!
Крикнул хулиган Митька Запевалов
И зачем-то подкинул дневник в потолок.

- Неправильно!
Трудовик зловеще заулыбался.
Это киянка!
И я научу вас делать с помощью
Этого орудия труда замечательного
Железные короба!

- Ура!
Закричал Митька Запевалов.
Он всегда кричал на уроках труда.

А я,  как художник в будущем
 Несостоявшийся,
Всегда интеллигентно молчал.
Только руку поднимал как положено за партой.
Так нас учили в школе
В первом классе.

Когда киянка несколько раз просвистела
Мимо моего виска,
Мне почему то картина
Художника Репина сразу вспомнилась
Во всех деталях:
«Иван Грозный убивает своего сына»
Тем более, моя бабушка всегда мудро говорила:
«Петюня! Ты с этим мальчиком дружи,
Он - аккуратный и у него всегда одежда чистая.
Он наверное, круглый хорошист,
Ещё и в очках. Посмотри!
А с хулиганами не ходи! Слышишь?
Они не научат тебя ничему хорошему.
Только курить! И материться.

Аааааааа!
Закричал истошно Запевалов Митька,
Когда ударил себе по пальцу сильно.
 И даже вслух выругался стилистически чисто.
Этих слов я от бабушки никогда не слышал
Но сразу понял что случилась беда.
Когда я себе по пальцу попадал случайно,
 Я издавал звуки лишь красивые
И сплошь гармоничные отчаянно всегда
Из симфонии Шостаковича или Шнитке.
Ведь, мой дел был самоучка виртуоз-музыкант,
Который всегда удивлялся искренне
Почему у меня слуха нет, в принципе,
Для музыкального образования.
А я мечтал только художником стать
И не стал.

Митька Запевалов
Курить пытался и нам тоже предлагал.
Я пробовать не рисковал.
Всегда вспоминая средневековую инквизицию.
Слишком хорошо зная свою бабушку милую
И любовь ко мне ее сильную,
Если она вдруг узнает, что я ещё хулиган.

Однажды когда наш класс
Книги в библиотеку организованно сдавал
Я пересчитывая все учебники,
Вдруг одного не досчитал!
А я прекрасно осознавал,
Что могут сделать с расхитителями
Собственности социалистической
И как на суде товарищеском справедливом
Меня могут наказать прилюдно предварительно,
Жалости не испытывая
К нарушителям дисциплины.
Со стен на меня смотрели классики:
Толстой Пушкин и Чехов
И прочие умов блюстители.

Толстой сквозь бороду тихо, но авторитетно,
Голосом бабушки с укором прошептал:
«Как же так, ты Петюня,
Незаметно для общества хулиганом стал?

Айда, Петюня! Айда, сукин сын!
Пушкин воскликнул метко
И собрата по перу поддержал.
Хотя по логике, следуя поэтическому этикету,
 Сукин внук!  Обязан был сказать.

Чехов многозначительно промолчал,
Только пенсне поправил нервно.
Кто Чехова читал,
Поймёт моё состояние, наверное.

На всякий случай,
Я спросил у моего по парте соседа:
-Ты книгу мою не брал?

- Нет! сказал Митька Запевалов уверенно.
И в знак подтверждения
Своих слов
В носу с безразличием поковырял.

Я все обыскал!
Нету нигде!
Сейчас меня, словно Жанну д'Арк,
Торжественно и быстро
Сожгут незамедлительно в собственном стыде,
Подумал я с ужасом гугенота-кальвиниста
У доски чёрной, как печальный финал.
Так я окончательно запаниковал,
Ведь, я ещё мечтал,
Стать художником знаменитым.

С портрета грустный
Математик Гаусс внимательно за мной наблюдал,
Словно секунды до казни отсчитывая:
8, 7, 6, 5, 4, 3, 2, 1 пуск!

«Дурень, бросай ружье и всплывай!»
услышал я фразу
Из мультфильма «Простоквашино»,
Когда пёс Шарик за ружьем тяжёлым нырял.
И под водой на дне его цепко держал,
Боясь с ним расстаться,
Как с драгоценностью редкой.
Утонуть лучше, предпочитал.
Это Митька Запевалов
Мне зачем-то сказал,
В носу отчаянно ковыряя
Так, что кровь на пол закапала,
Точно моё терпение проверял.
- Вот твоя книга. Не расстраивайся!

- Ты что её взял?
В голове у меня не укладывалось
Это событие!
Как можно было
Художника будущего обидеть,
Который им так и не стал!
Даже я – гуманитарий в чистом виде
Не понимал логику событий.
Я в какой-то квантовый мир попал,
Где книги исчезают на глазах,
А потом опять появляются
В местах неожиданных.
Вакуум Митьки Запевалова
Был для меня слишком оскорбителен,
Как Квантовая теория
Для физики классической.
Видеть, что я так страдал,
А Запевалов сидел втихоря и молчал
 с улыбкой Моны Лизы выразительной.
Хорошо, что я нецензурных слов ещё не знал,
А то бы я ему дал, услышать
Из словаря Ожегова
Несколько страниц бы,
Начиная с буквы Ха!

- Зачем?
Я пытался понять.

- Ты, что шуток не понимаешь?
Удивился, кося под дурака, Митька.

А ведь если был бы сейчас урок труда…
Вспомнил я об орудии тогда восхитительно-убийственном.
Всё-таки, люди в древние времена были счастливые.
Никаких книг, ни библиотек
Не было поблизости.
Только дубина в руке упоительная
И не нужны лишние слова.
Когда ты в Каменном веке
Живёшь и 100 тысяч лет
Ещё до гениального Шостаковича
Вместе со Шнитке,
А весь алфавит
Умещается между буквами: Ху и Я!
И рядом нет - Запевалова Митьки.