Признания в любви

В сумбуре мысли, в вазочке цветы,
В уставшем теле дрожь температуры.
А где-то там зима готовит стынь,
Разбрасывая град на три версты,
И смешивая снег с дождём в микстуру.

Дремотой потолок заволокло –
Считаю капли на асфальте жарком.
На плитке убегает молоко,
Но пахнет летом и «Мадам Клико».
Ты шепчешь рядом: «Спишь, моя южанка?»

Молчу и жмурюсь. Проводы любви
Сегодня затянулись в зимнем вальсе.
Трещат поленья, словно соловьи,
Охрипшие у парковой скамьи.
«Останусь?» – спросишь. Я кивну: «Останься…»

И самый первый ледяной узор,
Пробравшийся тайком за занавеску,
Уже встаёт на долгий свой дозор,
А ветер, как маститый дирижёр,
Готов отдаться жаркой арабеске

И всколыхнуть оркестр из ветвей,
Стучащих в окна с яростью литавры.
Становится прохладней и темней.
Касается плеча среди теней
Спокойный взгляд – отравленный и травный,

Срывающий одежды, как листву,
На самой стойкой раненой осине.
В дремоте вязкой, словно наяву,
Признания по сумеркам плывут –
Неспешным, нежным, мягким, густо-синим,

Стремясь отдаться этой тишине,
Разворошив е; порядок душный.
Нет, истина, конечно, не в вине –
Она в геранях чахлых на окне,
Она в любви, что затопила души,

Нечиненную крышу расколов
Потоком беспощадной Ниагары,
Сметая всё. Мы – жертвы. Мы улов,
Попавший в сети четырёх углов
С надеждой хлипкой и уютом барным,

С мерцающей и в сердце, и в глазах
Безжалостной любовной аритмией.
Угроза счастья выползла из-за
Тяж;лых штор, легко наполнив зал,
Шепча: "Он здесь – твой истинный Мессия,

Тво; спасенье, твой же тяжкий крест."
Декабрьский сквозняк скользит по коже,
Терзая воем старенький подъезд.
И охлаждает форточный норд-вест
На тонкой шее поцелуя прожиг.

Мы упад;м, обнявшись, на ков;р,
Чтоб л;д и бури нас не опознали.
К утру до пепла догорит кост;р,
Останутся цветы и л;гкий фл;р
Моих с твоими смешанных признаний.