Туфельки Данаи

(пятистопные ямбы) 

Качаюсь на волнах любви одна я,
Ушёл за горизонт девятый вал…
Как торопилась обувь снять Даная,
чтоб светлый бог её поцеловал!
Чтоб царь Олимпа прошептал: «Родная!»
и Рембрандт скрытой страстью бушевал…

Подкупленную ключницу-служанку
берет ван Рейна выдал с головой.
Дождь золотой струится пылью жаркой.
Ах, никаких сокровищ мне не жалко,
как той Данае многовековой,
и беззащитно-голой, и живой…

Миг наслаждения продли, попробуй,
царевна! Женской зрелости полна,
лишь в украшения облачена…
Призывный жест, чтоб Зевс подольше пОбыл,
нетерпеливо скинутая обувь,
полуулыбка счастья, тишина…

Доносится тут музыка иная:
прообраз Богородицы – Даная,
глаза её слепящие мечты
не умирают в драме наготы.
Качаюсь на волнах любви одна я,
но навсегда во мне остался ты,

Ты, чью любовь я облачала, гляньте,
в нетленный пурпур королевских мантий!
Хоть кьянти выпей – никаких гарантий,
что на подошве дырки не протрёшь,
что снова не восторжествует ложь,
дождь золотой кому-то – медный грош,

что затаился в щели у порога.
Самообман не обличая строго,
ослеплена Даная, неспроста
к ней беспощадна скатертью-дорога.
Но радостно распахнуты уста
навстречу ласкам сказочного бога!

Амур, что раньше хохотал над нею,
в слезах ломает свой дурацкий лук.
Лицо служанки, затаив испуг,
всё – в ожиданье: «Дальше – что?  А вдруг?..»
В огне любви любой обман бледнеет.
А дальше будут ночи холоднее…

Каблук на туфельке, что с ножки правой,
задорно сквозь предательство глядит,
как женский взор то нежный, то лукавый,
не знающий сомнений и обид.
И левая - бессмысленной оправой
ступни изящной повторяет вид.

Беспечно туфли сброшены Данаей
от посторонних глаз чужих людей.
Кто золотой парчой таких «ладей»
ещё владеет? Право, я не знаю...
Ведь на волнах любви сейчас одна я
под крики невесомых лебедей!..