Миша

                «Свобода – это художник в 
               
                человеке».               
                (Гилберт Честертон).


                1.

В одном из романов Альбера Камю мне запомнилось одно место. Автор утверждал, что он никогда не мог поверить, что большая часть того, чем заполнена человеческая жизнь это нечто значимое и серьёзное, на что действительно стоило бы тратить время и силы. Как душевные, так и физические. Надо заметить, что, перешагнув сорока пятилетний рубеж, я обнаружил себя в сходном состоянии. Занятия и увлечения, которым другие посвящали годы мне казались по большей части глупыми и никчёмными. Полученная мною в ранней юности травма спины, полагаю сберегла мне не мало сил и нервов надёжно оградив меня от такого, как мне сейчас представляется, глупого, а под час даже и вредного времяпрепровождения как спорт.
    Какую-то, более-менее значительную часть отпущенного мне времени, я посвятил книгам. Будучи совсем молодым человеком, я находил в них то, чего не видел вокруг. Люди в этих книгах говорили на понятном, а главное приятном мне языке. Одно время мне даже казалось, что это именно то, чему должно и нужно посвящать своё свободное время. Но проходили годы и книги тоже заняли своё место на  полках в одной из многочисленных комнат огромного дома моей жизни. В остальных комнатах на протяжении многих лет квартировали сквозняки и пустота. 
Я много раз пытался себя увлечь чем-то, и всякий раз по прошествии  времени я  понимал, что очередное моё занятие, это ни что иное как попытка убежать от себя. Да-да-да. На протяжении всех этих лет я только тем и был занят, что убегал от себя. Во истину удивления достойно то, к чему меня это привело. Наверное, я не смогу уже припомнить тот день, когда случилась та встреча, которая определила мою жизнь если не до конца моих дней, то уж точно на долгие годы. Знаю только, что это случилось в далёком детстве, на ранней заре моей жизни. Кажется, Жак Локан говорил, что в три года в зеркале, ребёнок  видит себя таким, каким он будет видеть себя спустя много лет, когда возляжет однажды на смертный одр.
Услышав как-то в юности эту сентенцию. Я пришёл в неописуемый ужас, от того, что мне до конца моих дней предстоит быть тем, кого я видел каждое утро в зеркале, и кого я, откровенно говоря, терпеть не мог. Моё отражение не нравилось мне настолько, что я использовал любую увёртку и возможность чтобы не попасть под объектив видео или фото камеры.  Мне всё не нравилось в себе, внешность, рост, и даже услышав однажды свой голос, записанный на плёнку, я пришёл в ужас. Не нравилось мне так же и моё имя и даже моя фамилия. Сколько раз я почти силой удерживал себя от того, чтобы «потерять» свой паспорт вместе с моими именем и фамилией, с тем чтобы получить новый уже на другие. До получения травмы спины, я едва ли не ежедневно обливаясь потом, изматывал себя в тренажёрном зале, качая железо. При этом, и это я помню очень отчётливо, я уже тогда, ещё не зная, что такое «Дисморофофобия», отдавал себе отчёт в том, что не могут такие большие нагрузки, приносить ничего кроме вреда столь хрупкому механизму как человеческий организм.   И всё это я делал, с одной единственной целью: чтобы наконец избавиться от ненавистного мне тела. Из всех доступных человеку способов, я не прибег разве что к двум: пластическая хирургия, по причине перманентного безденежья, и самоубийство, по причине врождённой трусости.
 Я убегал (да и продолжаю убегать) по длинной анфиладе отпущенных мне судьбой лет, от того, кого много лет назад увидел в зеркале, убегаю для того, чтобы однажды укрыться от него навсегда под крышкой гроба.
Прошло не мало лет, прежде чем ко мне пришло понимание, что даже такие полезные в общественном, да и моём собственном представлении, занятия как увлечение игрой на гитаре, или коллекционирование разных безделушек, были всего лишь вариациями на всё ту же животрепещущую в моей душе тему: - побег от самого себя. Осознавая, истинную подоплёку моего очередного увлечения, я вскоре терял к нему всякий интерес.  Чуть сложнее дело обстояло с чтением, где-то в глубине души уже подозревая, что с моим почти маниакальным запойным, чтением что называется, что-то не так, я тем не менее продолжал сохранять интерес к чтению. Полное фиаско моё увлечение потерпело, когда мне было чуть больше тридцати.  Однажды мне руки попала книга немецкого писателя Германа Гессе. В ней кроме длинного и вязкого романа, который я как ни старался так и не смог осилить до конца, было собрано с десяток новелл.  Одна из новелл привлекла моё внимание. Она называлась «Бумажный человек». Это был рассказ о несчастном и глупом человеке, который, потратил свою единственную жизнь,  склонившись над книгами, принося в жертву прекрасному, но, увы мёртвому прошлому своё настоящее и будущее. Продвигаясь всё дальше от строки к строке, я всё больше находил в чертах характера описываемого в той новелле героя черты присущие и мне. Даже сегодня, спустя много лет мне памятен тот трепет с каким я следил за  крушением, словесной тюрьмы в которой провёл свои дни тот человек, в то время как сама жизнь, что называется отшелестела платьем где-то рядом. Надо сказать, что закрыв ту книгу я, едва ли не в первый раз в моей жизни, глубоко задумался над тем, зачем, а главное куда я пытаюсь убежать от своей судьбы.
  Осознав, что моё «интеллектуальное самосовершенствование» есть не что иное как очередная весьма хитроумная попытка убежать от себя, затеряться среди строчек, что все эти годы я, старательно обманывая себя, черпал в толстых и нудных томах не столько удовольствие и пользу сколько старался обрести и скопировать у описываемых в тех книгах героев те качества, которых не обнаруживал у себя, уродуя свою естественную природу и превращаясь постепенно в какой-то нелепый атрибут спектакля, на который, к тому же, в результате никто не придёт. 
   Помнится, что после того, как я пришёл к этому выводу. Моя душа наполнилась такой злостью, что мне немалых усилий стоило, не выбросить все имеющиеся в тот момент в моём доме книги.

  Даже моё чувство юмора, которое многие находили едва ли не единственным моим достоинством, как оказалось после долгих размышлений, по сути, ничем иным, как маской улыбающегося клоуна.  Маской. Очередной искусно изготовленной маской. 
 Однако какие бы усилия я не прикладывал к тому, чтобы отделаться от того отражения, которое однажды вцепившись однажды в мою душу, со временем подменило её собою, моё естество, подождав пока я натешусь очередной маской, проступало во всей своей дарованной ему природой силе. После многочасовых пробежек, изматывающих занятий в спортзале, часов, проведённых над книгами в конце, я обнаруживал запыхавшегося, вспотевшего, озлобленного себя.
  Сколько раз проживая мысленно очередной канувший в вечность день, я, заходясь в неистовстве, и меряя пространство моей комнаты шагами, размышляя над очередным прожитым мною днём, я готов был разорвать в клочья того парня, который так бездарно провалил очередной тайм игры, называемый «Моя жизнь» вновь отпустив неуместную шутку или совершив глупый поступок, от которого следовало бы воздержаться.

   Очевидно, в душе каждого человека, каким бы открытым он не был, остаётся та самая заветная комната, вход в которую часто закрыт не только для посторонних, но и для самого хозяина «дома». Комната, в которой и живёт тот великий мастер, ежеминутно изготавливающий маски, которые мы, не жалея сил, меняем всю жизнь. И лишь встретившись с людьми, в которых мы узнаём сквозь глазные прорези наших масок самих себя. Ещё не изуродованных комплексами. Ещё не прошедшие сквозь горнило отказов и обид, мы ненадолго складываем свои знамёна к ногам нашей судьбы и обретаем столь желанный покой. В нашем мире таких людей принято называть «родственная душа». Как часто случаются в нашей жизни такие встречи? Редки. Пожалуй, даже слишком редки. Может в этом то и кроется загадка того, что всё меньше в нашей жизни настоящей любви - той драгоценной субстанции, превращающей время нашей жизни в прекрасный упоительный напиток, за который стоит возносить хвалу небесам. Ведь если оставаться до конца честным с самими собой, не следует ли нам заключить с необходимостью, что влюбляясь мы не столько любим человека, сколько себя в этом человеке, и сближаясь с кем-нибудь, мы сближаемся не с ним как таковым, а с самими собой. Точнее с теми чертами характера присущими этому, человеку которые имеем сами?

 Возможно, именно этим обстоятельством и объясняется то, что мы столь быстро нашли общий язык с Мишей.



                2.

Наше знакомство, случившееся в один из жарких июльских дней, когда я бесцельно бродил по сонному, истекающему негой городу, можно с полным основанием назвать сколь случайным столь же и закономерным. С твоего позволения читатель, дабы не начинать свой рассказ с загадок, я разрешу себе в этом месте небольшое отступление.
  Мне, в связи с особенностями моего организма, нужно было в то время ежедневно выпивать довольно большое количество чистой воды. Вот это то и заставило меня зайти в один из маленьких магазинчиков со странным названием «Параллель», расположенных на центральном проспекте нашего города.
Посетителей в магазинчике было немного, а с конкретной целью, пожалуй, я и вовсе был один. За прилавком стоял невысокий, полноватый лысый парень.
 В лице незнакомца, как, впрочем, и у многих моих земляков, просматривалось что-то одновременно и азиатское, и европейское. Наверное, антропологи будущего назовут такой тип лица «Уральским».
   Одет он был в чёрную футболку с какой-то причудливой надписью, и длинные, ниже колен клетчатые шорты. Помню, моё внимание привлекла татуировка, сделанная на запястье левой руки парня. Изображение волка было настолько чётким и реалистичным, что я мысленно рассыпался в аплодисментах перед талантом неизвестного мне мастера. На прилавке перед кассой, лежало одно из тех совсем недавно вошедших в моду технических устройств для курения (или парения). Между предложениями Миша имел обыкновение затягиваться, выпуская в воздух густые клубы пара. Отметив эту деталь, помнится я подумал, что и мне не грех обзавестись какой-нибудь привычкой позволяющей изредка прерывать свою речь.
    Признаться, на первый взгляд Миша. показался мне человеком не добрым. Возможно, такое впечатление у меня сложилось в тот момент под влиянием одного совсем недавно прекращённого мной знакомства. Однако, как показало будущее, мои опасения были совершенно напрасными. Мой новый знакомый оказался очень добрым и общительным парнем. Не прошло и полу часа, как я уже сидел на небольшом чёрном диване, держа в руке огромную кружку горячего чая.
Очень скоро мы сблизились настолько, что делились друг с другом вещами, которые берегут даже от родных и близких.
 Прежде я знал, только два места, где люди способны раскрыть перед друг другом душу это вагоны и больничные палаты, и в том, и в другом случае это обусловлено, по всей видимости, тем обстоятельством, что тот, кто говорит, полагает, что никогда впредь не увидит, того, кому он рассказывает о себе. Так вот, не кривя душой скажу, что на протяжении довольно длительного времени крохотный магазинчик в котором работал Миша был для меня и больничной палатой, куда я приходил отдохнуть душой и привести в порядок взвинченные житейскими неурядицами нервы, и вагоном чудесного поезда, уносящего нас двоих по невидимым золотым рельсам протянувшихся по просторным долинам и доньям ущелий таинственной страны фантазии.
 Насколько ему уютно было в моих владениях я не знаю, об этом тебе дорогой читатель следует осведомится у Миши. Но за той границей, где начинались «вересковые пустоши» в которых он был полновластным властелином и демиургом я, очевидно, был не из самых нежеланных гостей там, ибо едва заходя к нему, мою душу озаряла его светлая улыбка и бодрое предложение выпить чашку крепкого чая.
  Помнится, выше я уже говорил, что мы стремимся не столько сблизится с человеком, сколько с теми качествами, которые одновременно присущи и нам, этому человеку. Именно так, я и охарактеризовал бы наши с Мишей отношения. Во истину нас удерживало вместе не то, что мы могли бы дать друг другу, а то, что мы могли бы узнать сами о себе, заглядывая в наши души.
Его умение посмотреть на обсуждаемый нами предмет под весьма неожиданным ракурсом, порой приводило меня в замешательство. Для того, чтобы ответить на некоторые его вопросы, мне приходилось опускаться в такие глубины моего сознания, какие я давно опускался даже в сновидениях. Однако мне бы очень не хотелось чтобы у тебя мой дорогой читатель сложился с помощью моего описания образ эдакого великовозрастного чудака-инфантила.  Отнюдь. Смею тебя уверить, что ни смотря ни на что, это был очень серьёзный и вдумчивый человек. Ко всему прочему это был профессионал стремящийся хорошенько изучить дело, дающее ему хлеб насущный и что называется тонко чувствующий конъюнктуру момента. Из тех качеств, которые я мне бы хотелось у него позаимствовать первым мне на ум приходит его умение подстраиваться под ситуацию и сливаться с духом обстоятельств.
Как-то раз много лет назад я провожал в армию одного моего старого друга. Так вот когда этот человек вернулся, я понял, что если я хочу с ним общаться дальше, то мне предстоит изучать его заново. Настолько этот человек изменился. Помнится, в разговоре о нём с одним из его родственников, я упомянул о произошедших с ним за время службы переменах я сказал, что, если бы тот человек которым мой знакомый уходил в армию, и тот, каким он вернулся были двумя разными людьми они, вероятно,, подрались бы между собой. Но та перемена произошла в течении двух лет, тогда как мой новый знакомый мог с удивительной лёгкостью полностью пере учреждать собственную личность, по несколько раз в день.
Я не раз был свидетелем того, как Миша из смелого едва покинувшего пределы юности, фантазёра, обсуждавшего возможность в обозримом будущем вечной жизни или путешествий во времени, которому место на страницах одного из фантастических романов какого-нибудь хм… ну скажем Рэя Бредбэри или Артура Кларка, в мгновении ока превращался в серьёзного и даже несколько прохладного профессионала.
   Однажды я был свидетелем того, как зашедшему в магазинчик родственнику хозяина  Миша дал настолько чёткий и объёмный анализ положения в котором находится вверенное ему заведение, Что я невольно ощутил себя  в кабинете крупной компании, а не в крошечном едва сводящем (если вообще сводящем) концы с концами, магазинчике.  Я находился под столь сильным впечатлением от произошедшего, что позже, когда родственник хозяина покинул магазин, мне стоило не малых усилий вернуть беседу на прежний уровень, а спустя всего пару часов, попросив у одного из зашедших в магазинчик знакомых гитару Миша превратился в гитариста. И должен заметить в очень неплохого гитариста.
  Сейчас я отчётливо понимаю, что музыка была одной из тех немногочисленных итераций, которую эта свободная душа покидала с сожалением. Музыка была его главной страстью. Заговорив о музыке, он являл такие познания, что мне, к слову, тоже мнящему себя музыкантом, оставалось разве что внимать ему с сыновьим почтением.
Первое время, признаться я никак не мог понять, когда же он настоящий? Тогда ли когда говорит со мной о вечной жизни, полётах в другие галактики, или перемещении во времени? Или же когда докладывает о том, какие товары и почему следует предлагать покупателям?
  Много позже, я наконец понял, что сама постановка вопроса, над которым я размышлял неверна. И дело не в Мише и не в его изменчивости характера. Дело во мне. Точнее в нас обоих. Мы оба, будучи не понятыми с ранних лет детьми, со временем выучили тот язык, на котором говорят ночные ветра и звёзды, на котором говорят тени, так напоминающие призраков. На котором говорят, полные чудовищ мрачные подземелья, начинавшиеся сразу под нашими детскими кроватями. На котором говорит весь полночный мир спальной комнаты ребёнка. Мир, в который взрослого человека, может привести только одна тропа, - строчка увлекательного романа. А ещё я понял, что нет и не было никогда никакого Миши, и что метрические данные, которые вписываются в роддоме дабы заключить возможно в первый раз в жизни человека в невидимую тюрьму столь же бессильны удержать эту рвущуюся к звёздам свободную натуру, сколь бессмысленны и бессильны будут мои попытки удержать и не дать раствориться выпущенному им очередному облаку пара. И в какую бы камеру, клетку не был он заключён,  вошедший туда обнаружит лишь сдутую куклу, из костей, мяса и наполненную всё более загустевающей с годами кровью. Куклу, которая с первой секунды своего появления на свет, не смея ослушаться грозного зова природы, стремилась бесконечными извилистыми лабиринтами в средоточие мрака. Во тьму. В смерть. Тогда как истинный Миша, этот свободный ищущий дух, будет уже далеко-далеко и от наивных человеческих чаяний, и от мира людской пошлости.  Он, до дрожи в сердце чувствующий свежесть ветра, будет бродить по обширным долинам своей Страны – фантазии, где озёра мудры и молчаливы, где реки движутся чуть медленнее коршуна, чей силуэт, застыл на голубой плоскости небес, а устав от долгих блужданий, восседая за тяжёлыми дубовыми столами залитыми рыхлой блевотиной и пахучей брагой, он будет весело хохотать одурманенный волшебными грибами, подаренными ему одним странствующим скальдом (к слову, нашим общим знакомым) над рассказами изуродованных в битвах викингов. Или, слившись с воинством, в которое некогда верили древние кельты, он будет парить над вересковой пустошью чьи горизонты растворяются в туманах вечности, Вечности, которая не пугает мраком небытия, но зазывает, обещая увлекательное нескончаемое путешествие полное новых встреч и захватывающих приключений.


Кто-то из великих однажды заметил, что большинство людей проживают свою жизнь так. Словно только готовится прожить её где-то в будущем. Словно события и встречи, которые нам посылает судьба это, не более чем спортивные снаряды, призванные подготовить их к предстоящему матчу за главный приз. Тогда как каждый день, каждый час, каждую минуту, время безжалостно закрывает один наряд за другим. И горе тому, кто не уложился в повседневную норму выработки гормонов счастья и радости.
   Однажды, когда, попрощавшись с Мишей и взвалив на плечи моего верного спутника в долгих скитаниях - чёрный рюкзак, который я снял несколько лет назад с ветки старого тополя, я шёл домой, по пути заходя в магазины. Стоя возле прилавка, я вдруг поймал себя на мысли, что уже давно не останавливался у прилавков в магазинах, чтобы поболтать с моими знакомыми продавцами. По их смущённым взглядам я видел, что и им моё поведение кажется странным. «Уж не заболел ли ты?» словно бы говорили мне их глаза, в то время как их рты перечисляли качества того или иного, интересующего меня в тот момент товара. Откуда же им было знать, что я, - ещё совсем недавно старающийся изо всех сил приноровиться к постылому, обывательскому видению жизни, я, -  надевавший каждое утро на глаза злые и глупые очки с минусовой диоптрией, дабы даже не прожить, а протлеть, просуществовать в так и не ставшим мне своим, бессердечном и холодном мире правил и условностей, я – так много лет безжалостно насиловавший свою природу, дабы получить в качестве милостыни одну-две одобряющие улыбки, брошенные мне кем-нибудь из злого племени людей, ещё какой-нибудь час назад был там, откуда не приносят ничего, кроме желания поскорее вернуться назад, чтобы бродить по жёлтым плёсам речных отмелей, провожая взглядом к далёким мирам один за другим огромные красивые звездолёты, созданные не знающей границ фантазией.   Я был там, где нет никакого Миши, которого знают его присные, там есть лоцман серых ночных теней. Там есть владетель шкатулки с лёгкими ночными бризами. Там есть полусумасшедший гениальный учёный, потративший жизнь и добрую половину мира для того, чтобы наделить бессмертием вторую половину. Там есть музыкант, дошедший до идеала в умении извлекать из натянутых стали или нейлона чарующие звуки и потому покинувший скучные ноты подвластные человеческому уху и ныне творящий свои шедевры из плачей народов и громов небесных, из грохота волн и вдохновенных молитв, из  стонов умирающих, и рёва атак.

               





                Эпилог.

    Однажды магазинчик со странным названием «Параллель прекратил своё существование, не оставив мне ничего кроме надежды на то, что однажды где бы то ни было, я вновь увижу в очередном рассеивающимся облаке ароматного пара открытую, мальчишескую улыбку на лице тип которого антропологи будущего назовут "Уральским".
                КОНЕЦ.
                Поморцеву Михаилу, с благодарностью               
                за проведённые в его обществе часы, 
                посвящается. 
               
                (05. 12. 2024)