Филёвский парк. выпуск 5. 2015

ЛИТЕРАТУРНОЕ ОБЪЕДИНЕНИЕ
ИМ. А. НЕДОГОНОВА





ФИЛЁВСКИЙ
ПАРК
 Литературный альманах
   Выпуск 5















Москва
2015
 
ББК 84(2 рос-рус)6-5
УДК 821.161.1-1
Ф 57


Ф57. "Филёвский парк". Литературный альманах, выпуск 5.
М.: Издательство "Тровант", 2015. – 176с.



ISBN






В настоящий сборник вошли стихи и проза разных лет авторов  –членов литературного объединения им. А.  Недогонова, которое ведёт свой отсчёт от литературного кружка, образованного в Филях весной 1934 года при заводской многотиражке.








© Авторы, 2015
© В. Гальперин – составитель, 2015
© В. Баранов – обложка, 2012
               




Как же быстро бежит время...

Кажется, только вчера родилась идея возродить лито, которое долгие годы функционировало в Филях – с далёкого 1934 года... Кажется, только вчера я сидел в кабинете Юрия Шедова, директора филёвского  Дома  культуры  им. С.М. Горбунова,  и  мы  обсуждали моё предложение о возрождении литературного объединения им. А. Недогонова...
 Только вчера я обзванивал людей, имеющих отношение к стихотворчеству, телефоны которых отыскал в районных газетах, и приглашал их в  объединение на первую встречу...
И вот в прошедшем 2014 году мы отметили восьмидесятилетие существования нашего литературного объединения, из них восемнадцать лет пришлись на мою долю.
Эти восемнадцать лет подарили огромную радость  знакомства и творческой работы с интересными, талантливыми – пусть в разной степени – людьми. Общение с ними убедило меня в целесообразности выбранного нами стиля работы в лито, показало, что мои собратья по перу с удовольствием приходят на семинары, где идёт не только обычная читка стихотворений, как это принято в большинстве других лито, но мощная критика написанного, в результате чего происходит возмужание и расширение поэтического таланта авторов.
Не всё было гладко. Кто-то и обижался на беспощадную критику, считая себя сложившимся поэтом, и даже уходил, не выдерживая её.  Но меня радует, что костяк лито сохранился, пришли и новые талантливые поэты, и те, кому ещё работать и работать, чтобы достичь весомых результатов... А главное то, что и руководители других объединений стали применять в своей работе нашу методику.
Жизнь подарила мне радость общения с замечательными поэтами Михаилом Селаври, Светланой Гриценко, Еленой Карпишевой, Люсей Ирсетской, Рудольфом Портным, Лидой Паламарчук и многими другими. Они выросли и ушли от нас,  но им на смену пришли не менее интересные поэты Владимир Ромм, Светлана Баранова, Рита Когаль, Анна Сазикова, Наталья Бирюкова, Владимир Бычков, Геннадий Кудрявцев, замечательный поэт и бард Александр Доброхотов, Стас Корнев, Галина Макейкина, Александр Шкурко, Сергей Попов. И этот список можно продолжать дальше. Многие из них, кроме выпуска своих поэтических сборников, "засветились"  на всевозможных фестивалях и конкурсах поэзии, стали победителями, лауреатами и дипломантами не только Москвы, но и других городов и регионов России, выступали со своими авторскими программами на различных подмостках. И большинство получило членство в Союзах писателей.
Этот сборник обычный, не юбилейный. Он продолжает традицию доносить до читателя новинки, увидевшие свет после выпуска предыдущего сборника. Это своего рода  отчёт  о проделанной работе за истекший период. Я думаю, что читатель найдёт в нём стихи на любой вкус и познакомится с новыми, ранее не известными ему авторами.
 Владимир Гальперин,
руководитель литобъединения               
им. А. Недогонова 


 
РУСТЭМ БАЙБУРОВ

Рустэм Бурханович Байбуров, родился в 1938 году в г. Люберцы Московской обл.
В работе лито им. А. Недогонова начал участвовать в 1999 году. Публиковался в московских литературных альманахах и сборниках. Автор поэтических книг "Автопортрет", "Лукавый Пегас", "Сумерки любви", "Жизнь – одна".
 Член Союза писателей России. Награждён знаком "Союз писателей России" и памятными медалями "М.Ю.Лермонтов" и "А.С.Грибоедов".

Боги и народы

Когда наш час пробьёт однажды,
В рассудке здравом иль в бреду,
Оставив жизнь, приходит каждый
К Аллаху, Будде иль Христу.

Туда ведёт одна дорога,
И нет тропинок про запас.
Мы своего возносим Бога,
Но боги разделяют нас.

Мы на Земле живём недружно.
Её по-своему любя,
Привычно делаем, что нужно
И как удобно для себя.

Те – пьют неистово на тризне,
Те – в рот спиртного не берут,
Но, чтобы угодить отчизне,
За веру головы кладут.

Ещё не все остыли битвы,
Не все опознаны тела…
Как наши искренни молитвы
И странны, Господи, дела!

*   *   *

Предположим, дом напротив.
На углу фонарь горит.
Человек по кухне бродит
И в окно порой глядит.
Ходит он полураздетым,
Сигаретный дым столбом!
А душа его при этом –
В чистом небе голубом –
Над землёй парит отважно,
Позабыв свои грехи…
Да и так ли это важно,
Где рождаются стихи?

*   *   *

Уже сменила лето
Осенняя пора.
Мои раздумья где-то
На кончике пера
О том, что не с поклоном
В тревожный этот век,
А с рукотворным клоном
Нагрянет человек.

Вот в синюю обитель,
Презрев её покой,
Вонзился истребитель
Серебряной иглой.
И с высоты полёта
Сошёл на землю гул,
Как будто в небе кто-то
Вдруг тяжело вздохнул… 


Вещий сон

Приснился сон мне,
может, вещий –
Случаются такие вещи –
Я на земле
как будто лишний,
И мне сказал с небес Всевышний:
– Налево – двери в ад,         
направо – в рай.
Ты не спеши,
есть время,
выбирай!..

Я помню, от соблазна защищался
И дверь открыть,
что справа,
не решался…

*   *   *

Пруд в лесу заброшенный.
Лики сентября.
Мы сегодня в прошлое
Забрели не зря.

Наши чувства временем
Взяты на излом.
Были – откровением.
Стали – ремеслом.

Тишина лиловая
В зеркале воды…
Не сказал ни слова я.
И молчала ты.

*   *   *

По деревне прошёл ураган.
Во дворе опрокинулись бочки.
Обломился у дома каштан,
И погибли на клумбах цветочки.
Разогнало по избам людей.
Вишни скрючило словно под пыткой…
Только в сумерках, после дождей,
Кто-то скрипнул осевшей калиткой.

*   *   *

Почему закат не прочен,
Силуэт лесов не точен,
Спит вода?
Потому что дни короче,
Потому что ветер прочит
Холода.

Почему луч солнца дорог,
Лист горит, как будто сколок
Янтаря?
Потому что это осень
Уже сбросила меж сосен
Якоря.

*   *   *

Разговор у нас о прошлом,
А в её глазах испуг.
Говорит, что я хороший,
Даже самый лучший друг.

Только место это с краю
Занимать я не готов:
Я на дружбу не меняю
Безответную любовь.
Любовь и страсть

Страсть – это чувственность без меры,
Любовный призрак или рок,
И ожидание премьеры,
И тайный, может быть, порок.

Она готова стать уловкой,
Неразличимою порой,
С талантливой инсценировкой
И ослепительной игрой.

Любовь – венец земного шара.
В боях подруга и в тиши.
Она – и угли от пожара,
И воскресение души.

Любовь желает быть высокой
И не разгаданной людьми.
И неразлучной. И далёкой.
И даже вечной, чёрт возьми!

Тайна

Я с тобой говорил обо всём,
Я и неучем был и эстетом,
Говорил и о том и о сём,
И о чём-то ещё остальном,
Я с тобой говорил о пустом,
Но краснел и немел я при этом.
Мы и виделись как бы случайно,
И всегда торопились притом.
Я с тобой говорил не о том,
И осталась со мной моя тайна…
Мне сказали потом, где твой дом.
Но я умер недавно…
В музее

У Вас глаза чернее ночи,
И роза красная в руках.
Цвет голубого платья сочен,
И кружева на рукавах.
О Вас порою забываю,
Порой, как вкопанный, стою.
Мне кажется, что я Вас знаю
И век далёкий вспоминаю,
Когда Вам говорил: "Люблю!"
Вы без претензий раритета
Среди картин в своём ряду
Печально смотрите с портрета,
Когда я мимо Вас иду…

Городок провинциальный

Городок провинциальный,
До реки подать рукой.
Здесь, на взгляд первоначальный,
Нет и жизни никакой.

Ни развязок, ни тоннелей.
Не течёт людской поток.
Здесь уместно, в самом деле,
Жить без стрессов и тревог.

Возле дома в переулке,
Что имеет сонный вид,
Доедая смачно булку,
С кошкой женщина сидит.

Приподнявшись неуклюже,
В свете будничного дня
Долгожданно, как на мужа,
Посмотрела на меня…

*   *   *

Схоронили мы кота
И теперь живём спокойно:
В туалете чистота,
Мебель выглядит достойно.

Только вспомнится вдруг киска
Ни с того и ни с сего,
И мелькнёт на кухне миска
Как живое существо…

Весеннее

Душа купается в апреле.
Уже открыты гаражи.
Грачи недавно прилетели
И чертят в небе виражи.

Глядят с балконов постирушки,
А у подъезда, сморщив лбы,
Теснятся на скамье старушки,
Как на перилах воробьи.

*   *   *

Девушка невысокого роста
В переходе метро
играет на скрипке
Божественно просто.
Может быть, Шнитке?

Играет голодным и сытым,
Кому из них лучше –
то тайна…
А чёрный футляр
оказался открытым
Случайно.

*   *   *

Утро. Дождь. Закипающий чайник.
Кофе. Зонтик. Троллейбус. Метро.
На работе зануда-начальник.
Ругань. Выговор. Тянет нутро.

Вечер. Душно. Открыто окошко.
Стопка водки. Мелькание карт.
Вой сирены. Внизу неотложка.
Врач в квартире. Носилки. Инфаркт.

Здесь…

Здесь падать – нельзя.
Труднее – шаги.
Вернее – друзья.
Забыты – враги.

Здесь реже – "ещё".
Здесь чаще – "уже".
В ногах – горячо.
Прохладно – в душе.

Слабее – рука.
И смех – невзначай.
Коварней – "Пока…"
Надёжней – "Прощай!"

*   *   *

Давно женаты – и не тужим!
За верность жён благодарим.
Уже настолько с ними дружим,
Что о любви не говорим.
*   *   *

Ко мне знакомая пришла.
Пришла – сидит и не уходит:
То разговор пустой заводит,
То плед приносит для тепла,
Хозяйкой по квартире бродит,
Порядок свой везде наводит,
Включит, наполнив чайник, газ,
Звонит куда-то битый час –
Ну все границы переходит!..

*   *   *

Когда гроза своим контральто
Венчает торжество весны
И на блестящий слой асфальта
Роняет запахи листвы,
Люблю неспешный ход прогулок
Под гром, стихающий за мной,
Туда, где дальний переулок
Омыт зелёной тишиной.

*   *   *

Для стихов не нахожу я нужных слов,
Чтоб заполнить ими площади листов.
Оттого ли, что иссяк я, как ручей,
Наглотавшись пыли улиц и речей?

Оттого ли, что, желаньям вопреки,
Не ходил давно по берегу реки,
Да сто лет не попадалась на глаза
В слюдяном комбинезоне стрекоза?..
 
*   *   *

Жизнь человека – Божье дело.
Туда заносятся года,
Где дух сопровождает тело
Из "ниоткуда" в "никуда".

*   *   *

В долгу у времени живём,
Его ругаем, как угодно.
И только завтра мы поймём,
Что были счастливы сегодня.

*   *   *

Не зная меры никогда
И богохульствуя прилюдно,
Мы в храм приходим лишь тогда,
Когда неимоверно трудно.

*   *   *

Жизнь, как театр. Я занят в пьесе,
В ней должен роль свою играть.
И зритель есть, и зал не тесен.
Но текст порой не разобрать.

*   *   *

Отличительность поэта,
Среди прочих мастеров,
В том, что суть его предмета –
В недосказанности слов.

 
СВЕТЛАНА БАРАНОВА


Светлана Иосифовна Баранова, член Союза писателей России и Московского городского Союза писателей, член лито им. А. Недогонова с 1997 г. Обладатель дипломов и наград ряда писательских организаций. Автор книг "Поэзия – дочь рассвета", "Дыхание", "Прости меня за постоянство", "Счастье полёта – мгновенье", "Спасибо, солнце!"
 
*   *   *
С.Есенину

С первых дней к земле родной припавший,
Соль её впитавший с молоком…
Край Рязанский, травами пропахший…
Дедовский уютный, старый дом…
За порог, вооружившись словом,
Сделал первый – горестный – рывок…
В городах, доселе не знакомых,
Получил мучительный урок…

Нет, не петь без вешнего разлива!
И счастливых не писать стихов!..
Только там крапива говорлива…
Там ему – от первых петухов
До пыланья позднего заката –
Быть частицей дорогой земли,
Что всегда талантами богата…
Только вот тебя не сберегли…

Можно гладить каменные руки.
Можно приносить тебе цветы.
И чем больше горестной разлуки,
Тем дороже и понятней ты.

*   *   *

Предо мною качнулась ромашка –
Для гаданья – девичий цветок.
Рядом клевер… и крошка-букашка
Хоботком пьёт медвяный сок.
Муравей по травинке взбирается –
Стойку делает, как циркач.
Мушка лапками умывается.
Паучок – виртуозный ткач:
Он старательно ткёт паутинку, –
Меж былинок она висит.
Ветерок гонит семя-пушинку –
Лёгкий зонтик… Она летит…
Неожиданно юркий кузнечик
Прыг! И где-то застрекотал.
Подорожника – длинные свечки…
Боже правый! – Зелёный бал!
Я лежу среди этого мира,
Замерла…
Я для них – Гулливер…
Сколько звуков в тиши эфира!
В сказке этой открыта дверь
В мир волшебный, который рядом…
Захотеть бы, и все войдём.
Открывается сказка взгляду…

Приоткрой дверцу в сердце своём!

*   *   *

Ну вот и середина мая!
Иду, от запахов хмельная,
В парк на свидание с весной.
Я накануне в нём была:
Черёмуха там расцвела.
Средь веток кружевной кипени
Под вечер соловьи запели.
И так защёлкал соловей!
И полились такие звуки,
Родив в душе восторга муки!..
Околдовал меня, злодей!
И я в восторге замираю.
Внемлю ему, хотя и знаю,
Что он поёт не для людей.
Поёт он для своей подруги –
Ей, ей одной все эти звуки,
Ей эти пылкие признанья,
Ей эти страстные стенанья,
Чарующие трели – ей.
Ах, как поёт ей соловей!

*   *   *

Приумолкло лето,
Приутихли птицы.
Мне бы напоследок
Счастьем насладиться:
Пряными лугами,
Залитыми светом,
Тёплыми ночами,
Красками рассвета…
Но проходит август, –
Что мне остаётся?
Скоро лёгкий парус
Севером напьётся,
И умчится лето
За леса другие,
Прополощет светом
Паруса тугие…

*   *   *

За лесом звонко кличут журавли. 
Я слышу их, я их ищу глазами, –
Лицо от солнца залито слезами.
Но крик их растворяется вдали.

И вдруг опять над синью полевой
Послышался мне голос журавлиный:
Уставшие в дороге длинной,
Качаются два сердца надо мной.

Они, давно отставшие от стаи,
Едва дыша, торопятся вослед.
Больные птицы?.. Может быть, устали?..
Но только бы не потеряли след.

И я молю их: "Пожалейте стаю!
Не покидайте братьев, журавли!" –
И на полёт их всех благословляю,
И небо – им вослед – крещу вдали.

*   *   *

Сильный ветер, как ладошкой,
Бьёт в продрогшее стекло.
Запорошил снежной крошкой
Сад и дом. Смотрю в окно…

Осень поздняя. Предзимье.
Ощетинясь, лес стоит.
Иногда с гортанным криком
Вдруг ворона пролетит.
 
На душе тоска-кручина…
Не пора ли печь разжечь?
Положу поленья в печь,
Поднесу с огнём лучину.

В сумерках зажгу я свечки,
И светлее станет дом.
И замру у дверцы печки –   
Одурманена теплом.

Птица счастья

Как нелепо. Случайный выстрел,
Прогремевший с земли на взлёт…
И споткнувшись на махе быстром,
Птица свой прервала полёт.

Бьётся оземь она подранком, 
Тянет тяжесть её к земле.
И сочится кроваво ранка –
Алой каплею на крыле.

*   *   *

Грехи, как листья осенью, не сбросишь,
Не отряхнёшь их каплями с руки.
Их в памяти своей, как гирю, носишь.
О, Господи! – ты просишь. – Помоги!
Прости мне, Боже, эти прегрешенья!
Освободи мне душу, облегчи!
Не ведая, достойна ли прощенья,
Душа кричит, уставшая в ночи,
Надеется, что Бог её услышит,
Простит, чтоб завтра новый день начать…
Вновь нагрешит. И вновь прощенья ищет,
Неся на крыльях грешника печать.
Быль

Поёт мальчишка в переходе.
Мелькают люди, он поёт!
Как ноту каждую выводит
И песней за душу берёт!

А у другой стены – напротив –
Стоит бродяга-музыкант:
Прикрыл глаза, не слышит вроде
Из сердца льющийся дискант…
А на плече у музыканта
Висит уставшая гармонь...
Пред этой силою таланта
Повремени – меха не тронь!

Ты помолчи, – его послушай,
Ведь он тебе не конкурент.
Тебе сегодня выпал случай
Услышать торжества момент!..

Навряд ли я ещё увижу,
Как нищий к нищему идёт…
И музыкант в поклоне низком
Монетку мальчику кладёт

*   *   *
В.Б.
Возвратись ко мне.
Возвратись!
Ясным днём
Или тёмной ночью.
Ты из грёз моих возродись!
И предстань предо мной воочию.
Я боюсь, ну а если вдруг
Я тебя теперь не узнаю?
Холодит мне сердце испуг,
В ожидании замираю.
Но, наверно, пугаюсь зря:
Пусть черты изменились в разлуке, –
Всё равно я узнаю тебя,   
Эти губы и эти руки.

*   *   *
В.Б.
Пусть пройдёт немало лет,
И однажды ночью летней
Ты, устав от жизни бед,
Посчитаешь день – последним…

Но внезапно над тобой
Из неведомой из тучи
Каплей, лёгкой и летучей,
Брызнет дождик озорной:
По щеке твоей небритой
Лаской пробегу забытой,
Лёгкой капелькой дождя…
Нежной, трепетной рукою
Я твои заботы смою,
Радугою уходя…

*   *   *

Мы все уже когда-то жили…
Но где, когда – не знаем мы.
И тех, кого тогда любили,
Забыли бренные умы…

Вот почему, живя сейчас,
Вы никого не отвергайте:
Любите всех! Оберегайте –
Кто рядом с вами в этот час.
Пусть цветом кожи он другой,
Язык его вам непонятен,
Собою вам он неприятен…
Но мог родным быть в жизни той!

*  *  *

Есть солдатские могилы
С надписью, кто погребён.
Есть безвестные могилы –
Не прочтёшь на них имён…
Позабытые солдаты.
Много их таких… Не счесть.
Без вины, да виноваты,
Коль для них и смерть не в честь…

Им нужна такая малость! –
Холмик, с именем доска…
Ничего им не досталось…
Сердце мне грызёт тоска,
Боль и стыд мне душу гложут.
Им никто уж не поможет…
Сгинули. И на века…

Им никто не пропоёт
Песню скорбную… И в Лете,
Будто не; жил, пропадёт
Безымянным… Кто в ответе?!...
Но под небом – общей крышей –
"Помни!" – всем они кричат.
Тише!.. Тише...
Встал и вышел…
Из земли…
Чей сын?
Чей брат?..
*   *   *

Хатынь!
Хатынь!
Хатынь!
Я слышу, как набатом боль стучится.
Мороз по коже…
Стой!
Замри!
Застынь!
Как средь людей Хатынь
Могла случиться?!

Как человек дошёл до жизни той,
Когда безвинных жгли с домами вместе? –
И объяснить всё это лишь войной
Я не могу,
Когда стою на месте,
Где каждый сантиметр земли вопит
От горя и от боли нестерпимой, –
Он кровию безвинною полит…

Кто будет там, не проходите мимо…
Постойте, скорбно голову склонив.
Послушайте,
как ветер плачет, стонет…
Колокола звонят, а эхо тонет
В высоком поднебесье…

Стой!
Застынь!
Перед тобой
Хатынь!

 
*   *   *

Когда-нибудь мы узнаем:
Земля – организм! Живая!
Мы нефть из неё качаем,
Тем самым её убивая…

А после пустоты эти
Водой простой заливаем.
О плотности, словно дети,
Мы знаем, но… забываем!

Всё чаще землетрясенья…
Земля дрожит в лихорадке.
Без совести, без зазрения
Качаем…
– Да всё в порядке, –
Как дурни, себя утешаем.

Что делать с таким народом?
Качаем!
Качаем!
Качаем!
Земля дрожит…
Год за годом…

Забыли, циклопов дети:
Висят провода под током…
И всем нам художества эти
Когда-нибудь вылезут боком.

*   *   *

О, юность быстроногая моя!
Ты серною пугливою умчалась.
Ты Золушкою в памяти осталась –
Принцессою тебя не помню я.
 
О, зрелость норовистая моя!
Ты, как кобылка, взбрыкивая, мчалась.
Порою падала, когда с ноги сбивалась.
С тобою вместе расшибалась я.

О, старость, – жизнь, не ведомая мне!
С тобой мирюсь я из последних сил,
И утром, просыпаясь в новом дне,
Прошу я, чтобы Бог тебя простил.

Мне кажется, что было лишь вчера начало:
Меня, малютку, колыбель качала.

*   *   *

Вдруг внезапно седину заметишь
И морщинки –  лучики у глаз…
Время! Ты нас слишком рано метишь.
Очень рано старишь, время, нас.

Мир желаний, как и прежде, молод.
Кажется, что сможешь ты всегда
Встретить радостно и зной и холод,
Ведь душа, как прежде, молода.

Летнею порой, в часы рассвета,
на луга так хочется бежать…
Услыхав кукушкин голос где-то,
Озорно за нею продолжать…

А умыв лицо травой росистой,
Соловьём залиться до небес.
И зимою – чистою, искристой! –
Мчать на лыжах сквозь смолистый лес…

Но… плетёшься тяжкою походкой –
Лёгкости мешает лишний вес.
В зеркало посмотришь: не молодка.
Хоть порой щекочет рёбра бес.
 
НАТАЛЬЯ БИРЮКОВА

 По образованию – радиоинженер, за плечами МЭИ, радиофакультет. Стихи всерьёз пришли уже на пенсии.
В литобъединении им. А. Недогонова с 2008 г. Выпущено пять сборников стихов, в т.ч. небольшой сборник стихов для детей. Публикации в альманахах и сборниках "Филёвский парк", "Часовые памяти", "Облака вдохновения", в альманахах литературных встреч "Каблуковская радуга" и др.

Лето 65-го

Кульбиты памяти... Извечное смешенье
бессонницей картин, времён и дат... 
Сегодня дум предутренних мишенью 
нежданно оказался стройотряд…
Шлейф серой пыли; по-пиратски лица
в платочках с узкой щёлочкой для глаз.
Каникулы! Но комсомолом влиться
поручено и нам в рабочий класс.

Татария... Разбитая дорога.
Но вдоль дороги непривычно нет
столбов – ни анкерных, ни одноногих...
Лишь в небе самолёта рыхлый след
напоминал о том, что век – двадцатый,
да кумача широкая строка
вещала всем с бортов грузовика
про РТФ и год 65-ый.

В грузовичке под нашими боками
гремели изоляторы, крюки,
заваленные сеном, рюкзаками…
А после мы считали синяки…
Романтика повыветрилась быстро, –
лопатой много ль накопаешь ям?..
Но по ночам, когда на небе чистом
луны медяк приветственно сиял,
звучали песни... Сколько перепето!
Но почему-то вспомнилась одна
из тех, что пели парни в это лето.

Сарайчика замшелая стена;
еловый хлыст взамен скамейки длинной…
Проникновенно пареньков дуэт
нам пел и пел о вызревшей калине
и о девчонке, вызнавшей секрет.
Секрет простой, да молодым всё внове:
с  другой ушёл, коль не у-ва-жи-ла…
Обычный случай... Что же сердце ноет,
как будто всё сама пережила…

Другой картиной, вклинившейся в память:
не очень поздний вечер и река;
на берегу приземистая банька,
сынок хозяйки за истопника.
По-чёрному устроенные бани.
Окно с ладонь, а в дверь –
чуть не ползком.
Очаг, решётка, на решётке – камни.
Скамья, тазы, чугун со щёлоком.

Про этот щёлок знаете навряд ли, –
шампунями избалован народ.
Но то блаженство шелковистых прядок
я вспоминала, кажется, весь год!..

А после чай на травах да кореньях,
такого вкусного ни разу не пила.
Хозяйкин сын подкладывал варенье
и звал пройтись по улице села,
чтоб непременно соловьёв послушать…
Но после бани так клонило в сон!
Добраться бы скорее до подушки!
Вставать-то завтра рано –
в шесть часов…

Наиль-Наильчик, парень черноглазый;
в щетинке тёмной верхняя губа…
Не вспомнила о нём с тех пор ни разу.
Но может, он и был – моя Судьба?
В то давнее студенческое лето
Наильчик был и впрямь в меня влюблён.
Топила баньку бы, рожала деток
таких же черноглазеньких, как он…

Метёт по закоулкам и сусекам
бессонница… по линиям судьбы…
Ушли в былое комсомол, генсеки.
Остались только песни да столбы, –
они, надеюсь, всё ещё в строю…
Да синенькая корочка диплома.
И снимки в пропылившихся альбомах,
где я себя не сразу узнаю…


Мы о том не знали…
 
Лист пожухлый парусом полощется –
в лужу черешком надёжно вмёрз.
Вот и мне не можется, но хочется
полетать над рощицей берёз,
растерявших изумруды, золото…

Воспарить бы выше облаков –
вслед за цепкой памятью – строкой
в мир, где были зелены и молоды!
Где ещё неудержимо смелые
оттого, что не хлебнули бед.
 
Где считали:
аттестаты зрелости
и дипломы – в счастье наш билет…

Уезжали – провожали эхами
нас леса да рощи вдоль дорог…
Встреча, чтобы мериться успехами,
дням прошедшим подводить итог…
Нашей общей юностью богатые,
врозь одолевали рубежи.
И не по дипломам с аттестатами
каждого одаривала жизнь.

Мы хвалились ими, как одёжками.
Дальше воздавалось по уму,
по труду,
по верности,
надёжности
и ещё Бог знает по чему…

Как забавны школьные терзания
с ныне отвоёванных высот… 

Оказалась жизнь сплошным экзаменом.
Мы о том не знали наперёд…

*   *   *

Февральский день. Москва. Нескучный сад
в постигшем не ко времени бесснежье.
Газонов прошлогодние одежды
в масть неопрятно-серым небесам...

Кто виноват? Циклон? Антициклон?
Но всё не так, как испокон в России,
 
когда зимой снега, белы иссиня,
природу брали до весны в полон,
а после вдруг в мгновение одно
истаивали ручейками в реки!..

О города, созданья человека,
в вас всё не так, как встарь заведено.

И в голове, наверно, оттого
сумятица неясной знобкой нотой.
Её итогом – поиски блокнота
и нужных слов. Точнее – одного,
которое способно описать 
вот это предвесенье полной мерой:
Москву с нависшей грузно небосферой
и скучный в феврале Нескучный сад,
предмартовское вечное томленье…

Троллейбус подошёл. Прервал поток   
невызревших досужих размышлений…
Под шиной хрустнул жалобно ледок.

Домик на закате

Теряет прочность лёд пруда.
На берег противоположный,
где тальник сплёлся навсегда
ветвями с вербой придорожной,
не перебраться напрямки.
Петлять приходится по краю.
Впечатываю в снег шаги,
ботинки настом обдираю.

Следы от талых вод черны,
и чёрен к марту снег от грязи...
Отсюда, с этой стороны,
в лучах закатных дом прекрасен:
 
на крыше рыхловатый снег –
уже подтаявший куличик;
узор сосулек – дань весне;
вокруг окон – резной наличник.

Там, за стеклом, от глаз сокрыт
мирок уютной жизни дачной.
Зима вот так же, до поры,
надёжно клумбы-грядки прячет
под ворохом своих перин...

Вкруг дома маленькие ёлки
застыли  стайкой балерин
в нарядных платьицах из шёлка, –
зелёной гаммой колких веток
по надоевшей белизне!
Как приглашение весне
и вслед за ней, конечно, лету!

А тут ещё закат слегка
добавил розового цвета
на снег, на дом, на облака!..
на всё вокруг!
О, Рерих, где ты!..

Мне б кисть, – самой  нарисовать
картину "Домик на закате"!
Но – красок нет. Одни слова...
На это чудо их не хватит!               

Всё к лучшему

Дважды в реку…
Нет, не получается.
Не исправить и не повторить…
Маятник старательно качается
вправо-влево – от окна к двери,
обещает возвращенье в прошлое.
Врёт: забыл, что физика – не жизнь...

Счастья расколовшегося
крошево
выметаю из углов души...
Тоже вру – крупиночки-осколочки,
чтоб не затерялись в суете,
прячу в закоулки да на полочки.
Чтоб про новых говорить: не те.
Чтоб корить себя – не оценившую…
Чтоб – не оценённую – жалеть...

Так похожа я сейчас на нищую,
что ещё боится обеднеть…

Позабыла, что всегда всё – к лучшему?..
Став мудрей ценой своих утрат,
помяну-ка прошлое за ужином
и по-новой жизнь начну с утра!

*   *   *

Дожди унылые и слякоть…
Наверно, в осени причина
того, что научилась плакать,
а улыбаться разучилась.

И стала забывать – простишь ли? –
как той весной до одуренья
влюбилась я… Как по-мальчишьи
ты обрывал кусты сирени...   
Читал стихи... Пытался гладить
коленку под оборкой шёлка...
Подруг завистливые взгляды...
И перспектива кривотолков...

И млело тело в ожиданье
того, что непременно будет.
Но прелесть первого свиданья –
в незавершённости прелюдий...

Неужто  в осени причина,
что от сомнений нет спасенья.
Что проседь стала различимей
на прядях женщины осенней.
Что память кажется лгунишкой…

Но прячет записная книжка
в пять лепестков цветок сирени
и лист
с твоим стихотвореньем…

*   *   *

Наконец-то в белых покрывалах
спрятался осенний неуют.
Даже на душе светлее стало
оттого, что празднично снуют
бабочки-снежинки перед носом,
а не потускневшие листы.

Поздняя расхристанная осень,
красоты образчиком – не ты…

Снег улёгся, и вполне резонно,
что весной распустится листва…
Знать бы, чем укутать в межсезонье
чувства, те, что теплятся едва…

*   *   *

На лице печатью – расставанье.
Бьётся звук о толстое стекло.
Миг, и вырастает расстоянье
между недоговорённых слов.

Окаменеваешь изваяньем –
вновь несовпадение орбит...
Рэп колёс, отрывист и сердит, –
уговор, укор ли на прощанье…

Втиснута безжалостным Прокрустом
в боль такую, что ни капли слёз…

Снег пошёл и занавесил густо
рельсы и перрон, и стук колёс…

*   *   *

По силе – ноша, по плечу –
размах крыла и ширь дороги...
По Сеньке – шапка... Вы к ручью,
пожалуйста, не будьте строги:
не ровня он волне морской,
не раздробит прибоем скалы.
Но меж корней-камней-песков
свою дорожку отыскал он…
Увы, мне не перекричать
ни птичьих стай, ни шума ветра…
И не костёр я. Так… свеча…
Чуть-чуть тепла, немного света…

Но даже малый светлячок
мрак отодвинет, пусть на йоту…
Быть может, хоть одной из строк
и я порадую кого-то.

 
*   *   *

На визитке поданной – курсив:
мол, поэт и член того, того-то…
Он не знал, что Время на Руси
не транжирит на поэтов квоту
понапрасну, и само решит,
кто есть кто, кого – на постаменты...
А визитка, что ни напиши,
всё равно не станет аргументом...

*   *   *
                Жизнь хороша, особенно в конце…
                Арсений Тарковский   

Жизнь хороша, особенно в конце, –
становится мне эта мысль понятней
теперь, когда след времени в лице
уже непоправимее и внятней;
когда желания держу в узде, –
они скромнее стали поневоле…

Всё чаще взор взыскующе воздет
туда, где Триединый на Престоле…
Нет, не молюсь. Не научил никто…
Не знаю, что найти пытаюсь в высях…
Суметь бы приподнять над суетой
не только взгляд  и голову, но – мысли...

Острей с годами чувствую вину
за каждое былое прегрешенье…
Такое помню, в чём не упрекнут,
но что висит веригами на шее…

А жизнь в конце как старое вино, –
всё пил и пил бы сладкую отраву…
Горчит… Горчит ошибками оно.
Исправить – нет ни времени, ни права.
 

 ВЛАДИМИР БЫЧКОВ

В этот раз гулять в 5-тый Филёвский парк Владимир Бычков входит с мыслями посетить танцплощадку, где посмакует азарт молодых и не забудет показать себя. Небольшой инцидент заставит его мудро помолчать да посопереживать за российскую природу через символ родины: берёзки – девушки и женщины, и за саму Россию. Нагулявшись, переполненный гармонной энергией, автор снова, но уже во сне, вернётся к женщине, олицетворяющей любимое деревце.

Камаринская

Заводной, задорный танец,
как бы бег от комара.
Распаляется румянец –
выступают мастера!

"Гоголь" – он; она – "конфетка"
ослепительной красы,
недотрога и кокетка…
Им пора сжигать мосты!

Так и есть: плечом друг к другу,
взявшись за руки крестом,
понеслись вдвоём по кругу,
как вокруг Земли "Восток"!

То столкнутся озорнисто,
то расступятся на шаг, –
заводно, не хуже твиста,
разъядрёнисто кружат!

В пляску, раззадорив сходку,
под баян и бубенец
бабы, мужики в охотку
подключились, наконец.

Что ни кадр, то  самородок –
дев заманивать спецы.
Пощипать чужих молодок
изловчались и вдовцы.
Вразнобой руками машут,
юбки вьются с галифе.
В круге кто как может пляшет –
трезвые и подшофе.

Пара отплясалась в круге
и ушла в ночной покров.
(Шалашок в лесу за лугом, –
будет не до комаров!)

"Белый" трепак

Чтобы в танцах обжимансы, –
каждый парень хочет так.
А вот чтоб взыграл румянец
от присядки, то – слабак.

Истомилась тьма девчонок:
где здесь заводной смельчак,
тот, чтоб с девушкой ядрёной
сбацал запросто трепак?

Подбоченилась танцорка,
каблучком буравит пол.
Вздёрнув плечиками гордо,
ну, волной гонять подол!

Понимаю, намекает:
выходи на перепляс!
Мне топтать паркет ногами,
дама выдаст выкрутас.

Я и вышел. Пригласили!!!
Руки кренделем в бока,
но пока пляшу вполсилы,
чтоб не сдать от трепака.

Ох, крепки у девки ножки,
юбка, жаль, скрывает их.
Раскружить бы, хоть немножко, –
нагляжусь, да выдам стих!

Раз просила, я, подстарок,
так её, крутнув, повёл,
что у дамы циркуляркой
стал вокруг неё подол.

И увидела округа
глянцевые голыши,
их пружинную упругость!
Ножки чудо хороши!

Тут и я подсуетился:
перед ней присел не раз!
Трепаком я насладился!..
Получив коленкой в глаз.

Подмосковное лето на реке Хотча

Я иду дорожкой светлой,
мне не страшен ос укус,
с радостью смакую лето,
взором впитываю вкус.

И бежит, переплетаясь,
из-под ног тропа-коса,
в рощу стёжкой ответвляясь,
исчезает в небесах.

Справа зверобой столбится,
слева зреет иван-чай,
в белый цвет тысячелистник
обрамляет поля край.

Вызревший бордовый мятлик
украшает нивы холст,
 
таволги седые патлы
скрадывают ближний плёс.

За рекой, как на параде,
боевой сосновый строй;
он – в кувшинковых нарядах –
отражается водой.

Окатить ромашек ладных
колокольчик рад росой.
Мимо них я по прохладе
дальше шлёпаю босой.

Ярь – пшеничная блондинка –
васильками вслед стрельнёт.
Тучка вытряхнет дождинки,
и к тропинке пыль прильнёт.

Северный кусочек рая
прочь прогнал из сердца грусть –
из Москвы вновь окунаюсь
в разукрашенную Русь!

Сутки летней природы

Чтоб появленью дня помочь,
сожгло восходом УТРО ночь.

ДЕНЬ  ватой начищает небо,
чтоб солнце поселилось в хлебе
и зёрна в колосках сплетало
косичкой, а не как попало!

Играясь, ветерок-повеса
листает травы, кроны леса;
стянув у облака одёжку,
грибной пролил на землю дождик.
 
 
За днём вослед вступает ВЕЧЕР.
И тишину, что душу лечит,
подсветят скромно светлячки,
покинув норки-тайнички.

В права вступает без доклада 
сошедшая с небес прохлада…
Спускается туман под утро –
завесить пройденные СУТКИ.

И солнце, чтобы ДНЮ помочь,
опять сожжёт восходом НОЧЬ.

Сутки в лесу

Обкаркала меня вне дома
лесная склочница – ворона,
лицо попало в паутину,
оса спикировала в спину.

На лбу под вечер каждый гнус
оставил атомный укус.
Крапива спереди и с тыла
нещадной злобой опалила.

А ночью заикали совы
началом матерного слова…
Пищанием влезая в уши,
комар нервировал мне душу.

Лишь утром, с солнечной росой
обрёл я, наконец, покой,
поскольку вражеские твари,
напившись мной, кусать устали.

В лесу приятней слушать утром
в траве, омытой перламутром,
шуршанье ёжика в тумане
и птиц весёлое звучанье…

В нём белки от сосны к сосне
тусуются не в колесе…
И боровик… И муравейник…
И я – стихов сиих затейник.

В берёзовой роще

То стадом  "молодки", как зебры, пасутся:
то вширь разбегутся, то рядышком жмутся.
Красуется белое девичье войско
расписанной талией каждой "в полоску".

От лёгкого ветра взмахнут головою,
причёской хвалясь и зелёной листвою,
разбившей на искорки белое солнце;
и тем озоруют, хлестая шиньонцем.

На взрослых берёзах узоры из бляшек;
замшелая обувь, просящая каши.
И каждая старая смотрится толстой,
весьма неопрятной –  в нечёсанных космах.

Корявыми ветками "девок" пугают:
мол, сущность у вас, у молодок, иная,
не зная беды, не познаете рай…
Да что там! Ругай молодёжь, не ругай…
Забыли себя, молодых, вот и хай.

Сенечка и … семечки

Пойдём со мною, Сенечка!
Возьмём кулёчки семечек,
послушать тёплым вечером:
опушкой – птичьи песенки,
вдоль берега – речь реченьки
из всплесков лунной "лесенки".

Любимый, милый Сенечка,
твои милее семечки!
Сплету веночек к ночи я,
охваченная негою,
на голове с цветочками
по большаку побегаю.
Взгляни на небо, Сенечка,
над нами сыплют семечки
из луночки игрушечной.
А вечер наполняет зов 
виолончельных соловьёв –
неистовый, частушечный.

Проникнись, милый Сенечка,
как соловьёво племечко
без всяческих наушников
из пышной кроны дерева
врачует пеньем души нам,
разбрызгивая трелево.

…Умолкло "вече"…
                С Сенечкой
погрызены все семечки…
Луна топталась нянечкой…
Впросонье к ночью венчанным
накатывался яблочком
восток, зарёй расцвеченный.

Раньше и теперь

Раньше плыл кораблик – грудью па;русы,
превращая ряби в волны-ярусы.

Море было чистым, рыба – стаями,
ветер норовистый, не состаренный.

Баржи, теплоходы ныне, рыская,
засоряют воды нефтебрызгами.

Запихнув колёса в люк под мышками,
самолёт отбросом чертит вышивки.

Лесом авто едут по дороженьке,
сизым дымом метят подорожники.

В старт косморакеты средства бухаем.
Канули кареты, – гадость нюхаем.

Самогонку гонит Русь вагонами,
мужиков хоронит дрянь палёная.

Наркотою глючим, соей сыты мы,
спёртый в лёгких мучит воздух с выхлопом.

Пьянь гуляет; бродят шлюхи с урками;
оттого и р;дят люд придурковый…

Предзимье в старом парке   

От лип, простывших осенью,
уходят, тая, тени.
Пожухлыми листочками
слетают бюллетени.

Утюженные холодом,
простуженные лужи
хрипят ледком размолотым
под пешеходом дюжим.
 
Приход предзимья – обухом:
хворая, парк стареет…
Одних осинок сполохи
его уже не греют!

Виды из окна поезда

За окном мелькает флора –
дар естественный красы:
поймой речки, лесом, полем
радостной зеленезны.

Меньше рухляди и бедства,
больше прочных новых изб;
хоть ругаем министерства,
но зажиточнее жизнь!

Города блестят убранством;
реки, берега чисты.
Меньше попрошаек, пьянства.
Соблюдаются посты!!!

Лечебная Россия

Вся Россия мне – лекарь, 
тракты – чем не бинты!
Испокон, век от века,
большаки да кресты…

Льётся запах десятков
трав с полей вдоль дорог:
от полыни до мяты…
Русь несметна добром!

Неожиданность встречи
я ищу на концах
большаков. Ноги, плечи
ходкой вы-ле-ча-тся.

Раскатила Россия
вдаль дороги-бинты,
возвращая мне силы,   
боль вбирая в грунты.

Мои любимые берёзы

Расселились берёзы по печальной Руси,
в одиночку ль, колхозом с нею участь нести.
Кроны ввысь устремились приподнять небеса,
корни в землю вцепились, – не дают растерзать.

Опояском нарядным охраняют поля
медсестрички в халатах, женихи – тополя.
Деревца понимают: вот-вот грянет страда;
для людей созревает золотая еда.

Позже сами упрячут солнце в рыжей листве
и оставят цыплячий хоровод на траве.
Молодые берёзы потеряют косу.
А матронам серьёзным чепуха эта суть, –

им, белёсым, веселье и на зимнем балу,
кружит каждая с елью, приподнявшей полу.
Но весною заплачут: снова молодь рожать!
Ну, а как же иначе, Русью век дорожа?!

Любимый и обидный сон

Вы – о которой я мечтаю,       
чьей и во снах любви желаю.
В них – фас и четверть оборота –
на Вас всю жизнь смотреть охота.

Где, в грёзу впав напропалую,
мне длань дадите к поцелую,
улыбкой лёгкой обольстите,
лукаво подтрунив: "Не спите!"

С отличной цифрой Ваши перси
иных не допускают версий.
Ваш синус талии и бёдер
проблемы не доставит моде.

Меня прельщают не впервые
уста, ланиты, очи, выя:
такой ночами Вы мне снитесь!
Жаль, я – не идеальный витязь.

Вы – обольстительней Миледи! 
Вы, часто снящаяся леди,
смываетесь в разгар либидо…
Вы – непорочны… Я – в обиде….

О  МОЛЧАНИИ
(Триптих)

Начальное молчание – прелюдия любви

Молчать и улыбаться,
и глаз не отводить.
Стесняться изъясняться,
но всё ж приворожить!

Мечтой мир преломляя,
влюбиться вдребадан,
безумно окунаясь
в безмолвия туман.

Украдкою стараюсь,   
играя, – обаять,
своим не забывая
достоинством блистать.

И внутренне ликуя:
"Любить как никогда!" –
нарциссовый смакую
фантазии нектар.

Молчание в обыденной любви

Молчанием стараться
в раздорах победить,
пытаясь отвязаться,
сказать спиной: "Уйди!"

Не хочется ругаться.
Чёрт знает, кто здесь прав.
Пора нам разобраться,
утихомирив нрав….

От распрей отказаться,
размолвке дав пинка,
и ночью оказаться
двоим в одних "тисках".

Мудрое молчание любви

Забыты ссоры, дрязги…
Размеренный покой
пришёл, как в доброй сказке,
к нам, наконец, с тобой.

Друг друга понимая
без лишних слов в быту,
мы бытность видим раем
и в каждом – правоту.
 
ВЛАДИМИР ГАЛЬПЕРИН

Владимир Григорьевич Гальперин родился 20.01.34 г. в Ташкенте. Детство и юность прошли в Сибири. Окончил Сталиногорский горный техникум и Московский горный институт, к.т.н., доцент.
Работал на горных предприятиях страны, преподавал, занимался научной деятельностью.
Литературой занимается с 1960 года. Опубликовал 18 авторских сборников стихов, прозы и сатиры, печатается во многих альманахах и сборниках страны и зарубежья. Автор крупного биографического романа "Лазарь Шерешевский. Жизнь и творчество" и трёх книг автобио-графических очерков.
Восемнадцать лет руководит старейшим в Москве литературным объединением им. А. Недогонова, ведёт спор-клуб "Мелодия стиха" при ЦДЛ.
Член Союзов писателей Москвы и России.

*   *   *   

Поэзия – огромная страна,
Где можно жить, где можно потеряться,
Где можно радоваться и стенать,
И тратить силы, чтобы в ней остаться…

Усилиями близких и друзей,
Переживавших много раз волненье,   
Передадут на память в Литмузей
Обычный сборник литобъединения.

Обычный сборник с сотнею листов,
Хранящих наши терции, катрены...
И кто-то скажет пару добрых слов      
О нас поэтам вслед идущей смены.

И может, если разберут архив               
Из толстых фолиантов, папок тонких,               
Средь множества простых и сложных рифм          
Возникнет имя – память для потомков.
*   *   *

Я был судьбой нелёгкой награждён.
Но только, к счастью, милосердны боги.
Казалось, что без кожи я рождён,
Поскольку остро чувствовал ожоги.

Всегда надеялся лишь на себя
И не просил ни у кого защиты.
И на пути барьеры смело брал,
Пускай дорога вдребезги разбита.

Не ныл, не плакался и не стонал,
Не вёл себя, как затрапезный мытарь.
И словно конь, без устали скакал,
Без страха разбивая в кровь копыта.

Давно забыты первый трудный старт,
Объятия друзей, с врагами стычки.
Как я хочу до цели доскакать
И ленточку порвать, как рвал обычно!

*   *   *

Твой дом внезапно превратился в мой.
Случайно? Может быть. Но не жалею.
Я мчусь к тебе. Нет, мчусь к себе домой
Средь н;чи и когда заря алеет,
Под солнцем и под нудный плач дождей…
В нём прячусь я от суеты облыжной.
Мне безразлично мнение людей –
Их всех я просто вычеркнул из жизни.
По возрасту мы страшно далеки;.
Узнав о разнице, никто не верит.
Но потому-то мы с тобой близки –
Нет связи ни деньгами, ни карьерой,
 
Что вынудят продаться за пятак
В быту, в науке, даже и в искусстве.
У нас же – чёрт возьми! – совсем не так!
Уверен я, что нами правят чувства.
Но часто мысли душу теребят:
Не знаю, сколько наш союз продлится.
Сейчас живу я только для тебя.

А дальше... Как Господь распорядится.
         
*   *   *
                Моей Светлане посвящается

Ну, что сказать?
Что годы, как  вода
Бегут,
шумят,
искрятся,
колобродят?
Одним, как пашня, счастьем плодородят.
Другим в наследство горе и беда.

Мой волос, как ковыль на склоне лета…      
Но настроение рекой бурлит! 
И сердце птицей всё ещё парит.
Как это удаётся? В чём секреты?

Средь этой сумасшедшей кутерьмы
Мне сон хороший каждой ночью снится.
Пусть льдинки подступающей зимы
Задержатся ещё годков на тридцать.

Себя я чувствую сильней, бодрей
И добротой окутан постоянно.
Так знай же, что на языке людей
От слова "свет" произошло "Светлана".
*   *   *

Случайно ранили собаку
На улице пустой и тихой…
Но не визжал, не выл бедняга,
Переживая боль и лихо…   

На задней лапе сгусток крови,
Запёкшийся на грязной шерсти…       
Лежит покорно пёс дворовый, –          
Он в двух шагах уже от смерти.

Лежит барбос… А что осталось?..   
Собаки не умеют плакать…
Не знал, что раны, как бывало,
Затянутся. Как на собаке…

*   *   *             
                Шахтёрам Осинниковской шахты
                "Тейжана" в Кузбассе, погибшим
                от взрыва метана в апреле 2004 г.

Мы это видели вчера.
Об этом говорилось скупо,
Когда подняли "на гора"
Обезображенные трупы.

Вновь под землёй рванул метан,
Сломавший, словно спички, стойки.
Огонь, как выпивший буян,
Пустился в пляску рьяно, бойко.       

Вновь ищут тысячи причин.
Вновь Лихо тучею клубится.
У вновь родившихся мужчин
Бедой помеченные лица.

Опять завыли в тишине
Сирены, женским воплям вторя...

В который раз на глубине
Шахтёров поджидало горе.

*   *   *
                Предвижу критиков ухмылки,
                Их перекошенные рты…
                Игорь Северянин

Я презираю критиков завистливых,
Кто беспощадно рубит каждый стих. 
Поэтов критиками множество освистано,
Когда поэт талантливее их.

Одни в "великие" прошли скандалами,
Других из ложечки вскормила власть. 
Но дружба с ними не нужна и даром мне, –
Моя к их масти не подходит масть.

Нередко под критическими пулями
Поэту приходилось волком выть.
Его стыдят, что он не Ахмадулина
И что Рождественским ему не быть.

Пусть так… Но лишь в одно упрямо верю я,
Что среди многих вынырнет мой стих.
И я окончу путь простым Гальпериным, –
Немножко не похожим на других.               

Подлёдный лов

Вдоль грязно-серых вывертов реки,
Где поймы, взгорки, берега крутые,
Сидят на льду пеньками рыбаки
И дышат сквозь шарфы морозной стынью.   
Они на лёд спустились поутру…
Палатка, короб и продуктов сумка.
И пробуравив в толстом льду дыру,
Мармышку опускают в горло лунки.

Сегодня точно, как бывало встарь,
В свободный день рыбалка, не иначе.
И даже пойманный задохленький пескарь
Приносит ощущение удачи.

Один жуёт лениво бутерброд,
Глотая чай из кружечки беспечно.
Другой собрал вещички. Он уйдёт
На поиски удачного местечка.

Нет клёва, нет... Мармышат вновь и вновь…
Декабрь. Погоду не назвать холодной…
Любой пескарик будоражит кровь,
Хотя рыбёшка – дрянь... Нет благородной.

Вновь выходной… Вновь к берегу реки –
Пускай пурга метёт, свистит и плачет –
На лёд с утра приходят рыбаки
И ожидают, как всегда, удачи.


*   *   *   

В седых снегах Смоленская дорога,
Лесами стиснута со всех сторон…
Сидит в кибитке позабытый богом,
В тряпьё закутанный Наполеон.

Фанфары прошлого сегодня м;лки,
Утихла яростных сражений страсть…
Пускай дымятся головни-горелки, –
Российская столица не сдалась.

Он видел, как огнём взрывалась ярость
Среди сгоревших полумёртвых мест,
Как одноглазый полководец старый
На славе Франции поставил крест,

Как поражение Буонапарте
Покрыло скорбью весь французский стан!..
И что виной? Леса, морозы, карты?
Наскоки неуёмных партизан?

Но императору запомнятся надолго
Россия, та, которой он не знал,
Промёрзшая Смоленская дорога,
Застывшая река Березина.

*   *   *

Признаюсь, не люблю я полных женщин:
Не та фигура и видок не тот.
Не потому, что строгий я оценщик,
А просто сам я толст, как бегемот.

Я слышу шутки кстати и некстати.
И в каждой обязательно укор:
– Два бегемота и в одной кровати?
Прости, старик, но это перебор! –

Тщусь выдержать все весовые квоты...
Вверх не расту, но раздуваюсь вширь.
Смеются вновь:
–Такого  бегемота
Не захотят ни зоопарк, ни цирк! –
Стараюсь я избавиться от лишка.
Напрасно: лупит жизнь меня под дых,
Из кожи лезу вон. Но зря... Пустышка...
Поэтому мне по душе худышки,
А полных оставляю для других.             

*   *   *

Глаза дремавших фонарей
светились тускло, в полнакала.
Мелодия с Мюррей Матье
чуть слышно в темноте звучала.

Ты в темноте рукой своей
меня нечаянно коснулась…
Мелодией с Мюррей Матье
любовь ушла…  и не вернулась…
               
*   *   *
                Из цикла "Окопы поросли травой"       

Москва и Одесса, Смоленск, Сталинград, –
Другие, что связаны общей бедою…
Там видел немало из камня солдат
Над "Вечным огнём" и под красной звездою.

Секут их дожди, и сжигает жара,
Но им никогда этот пост не покинуть.
Спокойно стоят. А вокруг детвора… 
И плачут старушки над мужем и сыном.

Живые приходят сюда на поклон
И скорбно кладут кто букет, кто цветочек,
А мне в подсознании слышится стон.
То явственно слышу… А чаще – не очень…
Здесь подвиг хранится под тяжестью плит.
А мысли мои, словно сшитые нитью:             
А правда ли то, что никто не забыт?
А правда ли то, что ничто не забыто? 

Этюд

Прекрасное утро...
Алеет заря...
Ушли на покой разноцветные сны...
Луч солнца играет на смолке сосны,
Похожей на капельку
янтаря.

Украинский синдром
                Из цикла "Шлях незалежности"

И новый синдром...
Украинский синдром...
Натянуты струнами нервы.
В измученном сердце стучит метроном:
Кто начал побоище первым?

Под громом снарядов кричит вороньё
Картавым, безжалостным граем.
Когда же закончится это враньё,
Рассеются тучи над краем?

Бушует война, всюду сея бедлам...
Совсем невесёлые вести.
И вновь получают по разным углам
Груз страшный под номером 200.

Нежданно шагнула война на порог
С личиною злой, нездоровой.
И всюду следы на асфальте дорог
Помечены кляксами крови.

И снова кладби;ща венками пестрят.
Вновь залпы прощальные громки.
Но то, что творится, вовек не простят
Ни их и ни наши потомки.


*   *   *

                Из цикла "Шлях незалежности"

Нас публично клеймят с заграничных трибун
Пустобрёхи различной окраски.
И в открытую лгут те, кто подняли бум,
Спрятав злобные лица под маской.

Разбивается ложь, как о выступы скал
Разбиваются волны... А люди
Снова видят, что санкций звериный оскал
Сеет злобу и горе повсюду…

Но только напрасно: дела их плохи,
Коль упрёки, что слышим мы, часты,
Что Россия должна заплатить за грехи,
Те, к которым она непричастна.

В горле снова застрял грубо слепленный ком,
И его проглотить трудновато...
Вытирает Россия плевок за плевком:
Видно, в чём-то она виновата.
 
ЛЮДМИЛА ГРАЧЁВА

Людмила Александровна Грачёва, поэт, публицист, член Между-народного литературного объединения  "Мастера  краткостиший",  руководитель клуба любителей поэзии "Встреча"  Культурного центра "Вдохновение", автор поэтического сборника "Заповедными тропами",  призёр ряда конкурсов "Поэзия хайку", организованных сайтом http://www.haiku-konkurs.ru и журналом "Поэзия". Член МОО СП России.

Хайку и около…

*   *   *

закат
у закрытой двери
старик с котомкой

*   *   *

крещенский мороз
в стоге сена
кукушкины слёзки

*   *   *

платье в горошек
открывает сезон
речной трамвай

*   *   *

огарок свечи
ещё один день
без тебя

*   *   *

полнолуние
только и остаётся
считать звёзды
*   *   *

млечный путь
ищет укрытие
гончий пёс

*   *   *

солнечные часы
перевожу будильник
на зимнее время *   *   *

школьное окно
огорчают
птички на полях

*   *   *

солнце в зените
судачат бабы
у журавля

*   *   *
-
– вот так встреча! –
теряюсь в догадках
у трапа

*   *   *

открытие сезона
потирает руки
торговец сувенирами

*   *   *

чёртово колесо
над городом
девичий смех
*   *   *

восточный базар
расхваливает узбек
японскую вишню

*   *   *

зимняя вишня
украшаю для себя
праздничный тортик


Танка

*   *   *

полнолуние
спешит по тонкому льду
чёрная кошка
туда, где мачты сосен
отбрасывают тень

*   *   *

всплеск и тишина
только потрескивают
угли в камине
между мною и тобой
отражение луны

*  *  *

туман над городом
исчезает за поворотом
твой силуэт
на журнальном столике
недопитый кофе

Рубаи
 
*   *   *

Строит свой  замок малыш на песке,
Шмель собирает нектар на цветке.
Есть в этом мире святая отрада –
В день свой последний шагнуть налегке.

*   *   *

Искал мудреца на земле ученик,
И безрезультатно прочёл сотни книг.
В цветке полевом он нашёл откровенье
И мудрости вечной бесценный родник.

Живой
(Хайбун)

     Заброшенный сад… Только скрип калитки да старых качелей в его глубине привлекают внимание редких прохожих, навевая тоску. У калитки черёмуха беспомощно растопырила свои уже почти опустевшие ветви, и лишь вездесущие воробьи на мгновение облепили её верхушку.
     С трудом угадывая сеть тропинок под пёстрым ковром опавших листьев, проникаю в самое сердце заросшего сада. Роскошный куст калины, окружённый уже одичавшими яблоньками, поражает своим великолепием. Грозди калины красной в пурпурно-зеленоватом хороводе листьев, ведомом порывами осеннего ветра, учащают мой пульс.
     – Живой сад! Живой! – телеграфирует калина в мои виски азбукой Морзе…

  старая усадьба
  за кованой оградой
  листопад
 
Дневник

Начинаю вести дневник –
Неуёмна дней суета.
Ускользает времени лик,
Да и я с каждым днём – не та…

Да, не та, что была вчера.
Всё, что понято, то со мной.
Коль в остатке сухом – мишура,
Значит, прожитый день – немой.

Сколько мне их отведено –
Дней, спускающихся с горы?
Сладким будет ли их вино,
Иль горьки; будут их дары.

Отпечатками на листках
Или оттисками в судьбе
След оставят в моих стихах
Откровения о тебе.

О тебе, мой вчерашний день,
Никогда не напишут книг.
Я, свою пересилив лень,
Начинаю вести дневник…

Бабье лето

Бреду по влажной мостовой.
Последних тёплых дней томленье
вдыхаю жадно и листвой
опавшей, но еще живой,
любуюсь до самозабвенья.

Её янтарный колорит
хочу запечатлеть до срока,
когда светило завершит
свой полный круг и зашуршит,
лаская слух, листвой дорога.

Нет благодатнее поры,
чем колдовское бабье лето!
Рябины щедрые дары
и опустевшие дворы –
бальзам для глаз и душ поэтов.

А мне так просто повезло
родиться в эту бабью пору,
когда закатное тепло
согрело землю и светло
душе моей, приятно взору.

*   *   *

А за окном опять метель
листает бытия страницы.
Фонарный свет сквозь снег струится,
подчёркивая след потерь
в душе истерзанной. И лица
мелькают в памяти моей.
В былое приоткрою дверцу –
друзей хранит надежно сердце.
Ни в тьме ночей, ни в свете дней
мне никуда от них не деться…
Приходят образы людей,
уже ушедших в неземное.
И их молчание святое
дороже ангельских речей,
но нет душе моей покоя.
 
Всё оттого, что отдала б
я многое за миг свиданья      
с принявшими огонь страданья.      
Но время – верный эскулап –
Врачует раны расставанья…

Младенцу Илье

О пришелец из небытия –
Долгожданный, желанный, любимый,
Мне знакома улыбка твоя
И твой облик, доселе незримый.

На ладошечках звёздная вязь,
На ресницах туман Андромеды.
И загадочный взгляд Кастанеды
Воскрешает забытую связь.

На выставке картин

                Художнику Юрию Демченко

В лазурной дымке акварели
утонет мимолётный взгляд.
Прозрачность воздуха апреля
пленит, как летний звездопад.
И, очарована искусством
переносить на полотно
глубокую палитру чувства,
восторженно гляжу в окно
бесхитростной картинной рамы.
И радость в сердце привнесут
осенних листьев телеграммы,
украсив золотом этюд,
зимы пленительные лица
и лета радужного лик…
В душе художника искрится
безбрежной нежности родник.

От креста до креста...

                Кладбищенской тесной аллеей
                бреду – от креста до креста.
                Н.Бирюкова

Кладбищенской тесной аллеей
бреду – от креста до креста.
Ромашки здесь будто белее,
невиннее их красота.

Не часто, судьбине в угоду,
моя здесь ступала нога…
– Какого ты племени-роду? –
с полей мне шептали стога.

И чибис устроил допросы:
– Мол, чьи вы? – мне вслед зачастил.
Непрошено брызнули слёзы
у всеми забытых  могил…

К юности

По осенней воде
уплывают опавшие листья.
С лёгкой грустью смотрю
сентябрю уходящему вслед.
Затерялась ты где,
моя юность? Рябиновой кистью
украшаешь зарю
и с горчинкою шлёшь мне привет…
 
Обретение
(Отрывок из рассказа)

…Татьяна как-то по-иному представляла себе походную жизнь поисковиков. В её представлении, они должны были разбить лагерь непременно у живописного водоема среди берёз. Но речка, о которой упоминал Александр, оказалась, к удивлению Татьяны, речушкой в метра два шириной и в метр глубиной, с берегами, заросшими камышом и бурьяном, и как потом оказалось, ко всему прочему, с вязким илистым дном. Берёзки, правда, были, но они воспринимались как часть леса, и их внешний вид не вызывал восторга.
Пока двое дневальных оборудовали всем необходимым импровизированную кухню под открытым небом, Таня вызвалась пособирать в окрестностях мелкого хвороста для разведения костра. Его оказалось не так много, и Татьяна, быстро потеряв интерес к этому делу, решила прогуляться и заодно осмотреться. Она обошла поляну вокруг и по просёлочной дороге прошлась вдоль речки. Её внимание привлек небольшой пригорок, поднявшись на который, она увидела вдалеке работающих поисковиков.
День прошёл быстро. Отряду удалось обследовать с помощью металлоискателей обозначенный командиром участок, где просматривалась сеть окопов, и начать раскопки. Среди находок первого дня оказались лишь гильзы от патронов, помятое проржавелое ведро, немецкие консервные банки и две советские никелевые монетки достоинством 10 и 15 копеек.
Вечером весь отряд долго сидел у костра. Любуясь звёздным небом, ребята обсуждали минувший день, делились впечатлениями от находок.
Прошло три дня экспедиции. Они сложились удачно для отряда. Были найдены останки двух неизвестных солдат, алюминиевая ложка, пряжка ремня и солдатский котелок.
Александр был всецело погружён в работу, и Татьяна  чувствовала себя обделённой вниманием. Она уже подумывала о том, что зря напросилась в эту экспедицию. На четвёртый день прошёл дождь, убедивший Таню, что жизнь в палаточном городке не для неё. Она уже была готова объявить своему любимому, что хочет вернуться в Москву, а тут ещё позвонила Танина подруга и сообщила о горящей путёвке по сногсшибательной цене. Это было последней каплей, добавившей решимости Татьяне.
Поговорив с подругой, она почти бегом устремилась к Александру, работавшему в этот день на отдельном участке. Он был на хорошем счету в отряде, и, как опытному поисковику, командир доверял ему самостоятельную работу. В этот день Саше повезло. Он наткнулся на останки советского солдата. По их положению и обнаруженным рядом двум гранатам Александр предположил, что солдат был убит в ходе наступления.   
Чувство, которое испытывал в этот момент уже опытный поисковик, можно сравнить с чувствами человека, приблизившегося на расстояние вытянутой руки к долгожданной цели. Александру казалось, что время остановилось, и каждым движением ему приходилось преодолевать сопротивление пространства. Он не замечал ни накрапывающего летнего дождика, ни шума ветра, ни окликов приближающейся к нему по размокшей глине Татьяны.
– Ты что, оглох, что ли? – с раздражением выпалила Татьяна. – Я кричу ему, кричу, а он и ухом не ведёт!
– Не шуми, – бережно освобождая от глины очередную и архиважную находку –  солдатский медальон, – с замиранием сердца  пробормотал Александр.
– Ты совсем помешался на своих костях. Так ведь можно и свихнуться… Я бегу сообщить ему приятную новость, а он оторваться не может от своих раритетов.  Мне звонила Ирина. У неё клиенты отказались от сногсшибательного тура, о котором я даже и мечтать не смела. Упустить такую возможность мы просто не имеем права. Ирка и так уже пальцем у виска крутит, вспоминая про наш прошлый отказ. Короче, выезжаем послезавтра! Так что закругляйся со своими костями…
– Тихо! – сурово прохрипел Александр, – достань из левого кармана моей жилетки носовой платок…
– Как ты со мной разговариваешь?! – не унималась Татьяна.
Александр выбрался из окопа на траву, бережно положил  заветный
 
восьмигранный медальон на листок подорожника, деловито вытер руки о траву. Беря из рук Татьяны носовой платок и одновременно глядя пристально ей в глаза, с содроганием в голосе он проговорил:
– Ты понимаешь, что я нашёл? Ты понимаешь, что есть вероятность сейчас, вот в этот самый момент, приоткрыть завесу чьей-то судьбы? Может быть, вот сейчас мы откроем этот медальон, и у кого-то из потомков этого солдата, по непонятной для него причине, участится сердцебиение. Может быть, ещё живы его дети, может быть, помнят о нём внуки, и может, вот сейчас на одного неизвестного солдата той проклятой войны станет меньше…
Таня, ошарашенная неожиданным для неё тоном Александра, в растерянности присела на корточки напротив него и молча следила за его руками.
Обтерев носовым платком медальон, а затем и свои руки, Александр аккуратно открыл крышку и вынул два вкладыша из пергаментной бумаги. Развернув дрожащими руками бланки, заполненные небрежной рукой, но вполне разборчиво, он прочёл имя солдата: "Мельников Константин Борисович".
Татьяна не могла вымолвить ни слова. Сердце её готово было выскочить из груди, а в голове путались мысли: "Не может быть, полный тёзка моего прадеда! А вдруг это он сам, золотых рук мастер, плотник Константин Мельников? Не может этого быть!"
Её лицо сменило недоумение на восторг и тут же залилось краской.

Кем бы ни был этот павший боец, Татьяне было больно и горько. Она испытывала искреннее раскаяние за своё поведение и за свои слова, сказанные бездумно в раздражении. Таня и Саша, будто закаменелые, не моргая и, казалось, не дыша, смотрели без отрыва в широко распахнутые глаза друг друга.
Первым в себя пришёл Александр. Он перевёл взгляд на пергамент и прочёл далее: "…1913 года рождения, призван в РККА 22.06.1941 года Гороховецким РВК Владимирской области".
По щекам Тани потекли слезы. Все сомнения были развеяны – они с Александром сидели у останков её прадеда Константина Мельникова, в доме которого она проводила все летние месяцы своего детства и имя которого гордо носил её отец.
 
Виктория Зименкова

Виктория Зименкова, москвичка, закончила театральный ВУЗ –Школу-студию при МХАТ, снимается в кино, озвучивает мультфильмы, пишет сценарии. Стихи начала писать с 2000 года. Увлекается восточными практиками: йога, цигун, – что находит отражение и в стихах.

Марианская впадина

Мои руки – подъёмные краны,
Что приводят в движенье дома.
Шаг ноги – как прыжок великана.
Груди – два высоченных холма.
Вены – чистые водоканалы,
В них эмоций пульсирует жизнь.
Я в песок размельчаю скалы,
Чтоб скрутить их в торнадную шизь.
Голова упирается в космос,
Мыслезвёзды горят надо мной.
Развиваются по; ветру космы,
Опоясав экватор Земной.
Марианская впадина блещет!
Треугольник Бермудский бурлит!
Там ночами во мне зловеще
Гибнут мощные корабли!
Мой живот – это поле для гольфа.
Шея – взлетная полоса.
Я горячим дыханьем Го;льфстрим
Надуваю мечты паруса.
Громоголос мой – эха рокот.
В огородах моих – кремли.
А под юбкой моей широкой –
Все мужчины Большой Земли!

Кали Юга

Кали Юга. Вечный знак.
Этот век уже на склоне.
В лоне склона белизна…
Пентаграмма на ладони…
Вечер… Ночь… Ты не спешишь.
Ты придёшь опять не скоро.
Принесёшь в кармане мышь,
А в глазах – любовный морок.
Будем мы стонать, тонуть,   
Извиваться, точно змеи…
Станем легче мы чуть-чуть   
И голодными, как звери.
Хмурым утром, под дождём,
Ближе стать бы хоть на йоту!
Но шатаясь, мы пойдём
В новый день, как на работу.
Эту жизнь не изменить…
Колесо Сансары крутит
Тот, кто дёргает за нить
Наши судьбы, наши сути…
 
Лента Мёбиуса

Связали… Накрыли... В мешке так тесно!
Я чувствую, жизнь приговор мне лепит.
И сколько времени, интересно,
Я буду ждать в этом душном склепе?
Дурдом или так, для бомжей ночлежка?
Ну, в дом престарелых – пока мне рано…
А времени злее и злее усмешка,
Всё тоньше, острее его сопрано.
Наотмашь часы разобью о стенку!
Меня развязали… Куда смотрели?
 
В осколках стекла зазвенят оттенки, 
А стрелки часов полетят, как стрелы,
Меняя вектор, избрав мишенью
Таких же, как я – шебутных, крылатых!
Мы в этом зеркальном, кривом смещенье   
Мелькаем минутами циферблата.
Я время – в клетку,  вбиваю гвозди!
Пространство без времени лёгким стало.
Чтоб было жарко всем, лишний кто здесь, –
Им не постигнуть иных порталов.   
Да, время играет со мной… Мы – квиты.
Глядим друг на друга на поле битвы.
В неравном бою – миллион убитых,
Но я устою! Я по лезвию бритвы
Скольжу. Это остро, опасно, больно!
И, если пойму, что иду к концу я,
И в голову – выстрел времён, контрольный…
Его лентой Мёбиуса закольцую.

Карамболь

Света нет. И нечего искать…
Странно в темноте сидеть одной.
Звуки скрипки, сладкой, как тоска,
Раздаются где-то за стеной.

Вкрадчив ветра шелестящий смех,
Он колдует снова в сентябре.
Запах ночи сладкий, будто грех,
Призывает трепетно к себе.

Осень вновь играет в карамболь –
Дождь стучит, как будто бьёт шары.
Вкус утраты сладкий, словно боль
В пустоте зияющей дыры…

*   *   *

Ты пришёл в этот мир –
затаи дыханье, разуйся,
Чтобы грязью подошв
не наследить на земле.
Чтобы краски вокруг себя
не разрушить
грустью,
Смейся, свети, дурачься,
словно навеселе.

Чистоту родника зачерпни горячей ладонью…
Слышишь,
Как пульсирует солнце души,
опьяняя ум?
Пропитайся насквозь
энергией ветра
и молний вспышек,
Чтоб на кончиках пальцев
чувствовать
этот беззвучный шум…

Осторожно играй словами, –
они живые…
По песку шагая,
не оставляй следов, –
лети!
Этот мир для таких, как ты, –
ощути впервые
Хрупкость,
трепет
и силу его…
Вырвись из социальной сети! 


Кроты

Мы, как кроты, встречаемся ночами.
И восковую маску лунных лиц
Ощупываем пальцами вначале,
Предчувствуя размытости границ.
Потом губами пробуем усталость
Смахнуть с ресниц и посиневших век, 
И мысли улетают, заплетаясь
Тончайшей паутинкой в голове.
Щеками долго трёмся, привыкая
К далёкому, забытому теплу,
И нежность разливается такая,
Что заполняет светом полумглу.
Стираем запахи чужих мелодий,
Налипших на ладонях фальшью нот,
И постепенно скованность уходит,
И мы опять – родные, мы – одно.
Кольцо объятий замыкая крепче,
Мы в тишине становимся ничьи.
"Я так скучал!.."
"Я – больше!" –
Шепчем, шепчем…
И засыпаем, догорев в ночи.

*   *   *

А что же остаётся?
Закатный шёпот солнца?
В окошко муха бьётся, 
И дребезжит струна…
Что этой мухой движет?
Ночной покой всё ближе…
И угол крыши лижет
Своим серпом луна…

В прохладный вечер, летом,
Укутав ноги пледом,
С застенчивым соседом
Смотреть, смотреть в камин?
Подкидывать поленья
По очереди, с ленью?
Малиновым вареньем
Лечиться от морщин?..

Круги на воде

Круги на воде… Это капли
Дождя обнажают пространство,
Сливаются с памятью странствий,
Блестят остриём, будто сабли.

Круги на воде – это время
Расходится веером жизни.
Нас тянет на запах отчизны,
Где пепла и горечи бремя.

Баллады и арии спеты –
Кругами от чакры сердечной.
И странно найти в первом встречном
Песочных часов амулеты.

Круги на воде. Это камни…

За плинтусом сатиры

Не следую ни нормам, ни канонам,
Пишу сатиру на свою судьбу.
И свёрнутым в калачик эмбрионом,
Сломя башку, лечу, лечу в трубу!
В какой-то драматической воронке,
Закрученной спиралью бытия,
Пытаюсь в бесконечно-глупой гонке
Поддёрнуть мир на кончик острия.

Хотелось бы поэму, не сатиру…
И сделать эту фразу ключевой.
Но жизнь – одна дешёвка и сортиры,
Базар-вокзал и больше ничего.
Напьюсь я в хлам и стану дебоширить,
Чтоб стыдно было мне поднять глаза.
Проснусь под Клином или за Каширой,
ПОД плинтусом дурдома или ЗА…

Но свежий ветерок глотком холодным
Так нежно обжигает мне гортань.
В плену моей ментальной преисподней
Сатиры и поэмы стерта грань. 

Вьюжные миноры

Из окна симфонит ветер
Вьюжные миноры,
Хоры северных столетий
Льются из-под шторы.
Штормы, штурмы, шуры-муры
В шёлковых озёрцах.
Воск воздушной креатурой
Веерится, вьётся. 
Сумрак дымчатых мелодий –
Всполохи дотлели.
В сердце смутный образ бродит
Нежной акварели.
Изумрудно-синеглазый
Всплеск павлиньих перьев,
Переливы, пересказы, 
Сельские поверья…

 
Всего лишь жизнь

Дерево в небе висит, и райские птицы песню
В кроне листвы напевают фальцетом, если
Корни в тумане застряли, подвисли, как в паутине,
Там, где слияние туч: бирюзовой, синей…
Тени людей по стволу вверх и вниз гуляют.
Дерево, будто мост… и перила к Раю…
Сна послевкусие… реальность… По утру
Луч света, острого, как нож, в глаза вонзится.
И мысли скачут, словно кенгуру,
И где-то отдаётся в пояснице
Тоской и тяжестью… Оракул, плачь, – 
В оконных мониторах дождь и слякоть!
Но не поможет ни вино, ни врач.
Сожми кулак, терпи, не надо плакать.

Не выключить себя, увы, щелчком одним.
Мой ум усталый нежен и раним,
И сладость в мазохизме находя – 
Весь день в постели, шторы, шум дождя…
Ведь было всё: Шекспир и Достоевский;
Бродвей, Арбат, Монмартр, Трафа;льгар, Невский.
Всё было. Было всё. И нет… И – нет.
Поисковик за счастьем зря гоняется в Inet.
Разбавь пуэром боль из чашечки с напёрсток!
Ты всё ещё в иллюзии, под одеялом пёстрым,
Что жизнь, как этот день, не будет серой?
В тебе ещё любовь какая-то и вера?

Вдохни, расслабься, хватит болтовни…
Под равномерный бой часов на стенке
Уткнись в подушку, обними коленки.
Всего лишь день…
всего лишь жизнь…
усни…
Ты, будто бы иголку в стоге сена,
Себя теряешь… Сколько стратагем!
Как долго
стоят деревья на одной ноге,
Ни перед кем не припадая на колено…

Со всего размаха

Разбегусь… и в холодную зыбь! Кролем,
Брасом, по-собачьи или по-птичьи,
Забываясь в глубинах… Писать о боли
Пошло, бессмысленно и неприлично.
Боль, как шило, – вонзилась в замок отмычкой,
Ни туда ни сюда на шарнирах хлябких.
Или как тараканы (слово как в кавычках), –
Разбежалась по телу, а на скользких лапках
Кандалы, что влачат за собой бедняги,
Каждый след оставляет кровавую пену.
И сосут, урча, комары-вурдалаки,
Хоботок засунув поглубже в вену.

И уже ничего, притупилось всюду,
Прижилось, породнилось с природой страха…
Этой вечной боли, будто специй в блюдо,
Не хватает уже…  Со всего размаха!

Узор на шёлке

В желеобразной медузе сна
Сомкнуты веки. Узор на шёлке.   
А солнце нежно дробит в осколки
Хрусталь небес в витраже окна.

Лес в бесконечность зимы одет.
В полуулыбке застыли губы.
Полуслова, полувздохи скупы –
Не разобрать по слогам "При-вет". 
 
Снег на лиловых ветвях белёс.
Сонно стряхнув звездопад соитий 
Всех камасутр тантрических индий,
Робкие пальцы – в тепло волос.

Солнечных линий изгиб… Нога
В шёлковых складках узор рисует.
Не растерять бы сегодня всуе
Нежность, прозябшую донага. 

Китай, 2010

Ты помнишь ли меня
в квадрате монитора,
Рассыпанной
на пиксели
картиной Пикассо?
Отель, кровать, джакузи,
задёрнутые шторы…
Мой образ,
утекающий 
водою сквозь песок…
И ты любил меня – 
иллюзию экрана.
Касался
лишь сознанием
и целовал
мечтой
Меня,
непостижимую,
как тайну океана…

Китай.
Две тысячи десятый,
Июня день шестой.

Я не верю мужчинам

Я не верю мужчинам. Границы их разума
Безнадёжно покрыты тяжёлой бронёй.
Их ответы – с небрежными рваными фразами,
Их рассказы – с лихим хвастовством и брехнёй…
Если движут мужчиной порыв и желание
В эгоцентрике мысли порочной одной –
Нет предела их страсти, энергии, мании,
Чтоб добиться чего-то любою ценой. 
Ну а если остыл – весь процесс замедляется,
Лень и скука диктуют усталый настрой.

Бабник, скряга, зануда, дурак или пьяница –
Хоть в одном, но проявит себя наш "герой"!

Я искристая

Я искристая, шикарная, фужерная,
Вся в шампанском, вся в вечернем, вся чрезмерная,
В ананасовых улыбках, в абрикосовых,
Я стреляю подведёнными, раскосыми…
А вокруг "шу-шу" все, шёпотом, с вопросами...
Декольте, колье; в манто, конечно, норковом;
Бархат кресел, блеск зеркал и зал барокковый.
Я мишурная, ажурная, глазурная,
С поцелуями дразнящими, л'ямурными,
Вся загадочная, странная, мистичная,
Фееричная... Ну, в общем, фантастичная.
В музыкальных, вальсо-головокружительных… 
Шлейф ночей-свечей-лучей обворожительных…
Непослушная, капризная, негодная,
В ласке, лоске, блеске, блёстках. Бес – сегодня я,
Звёздно-сказочно-принцессно-новогодняя! 

 
ВАЛЕНТИНА КОТОВА

Котова Валентина Дмитриевна. По образованию преподаватель русского языка и литературы, окончила Иркутский университет. Детство и юность прошли в Сибири – Чита, Иркутск.
Работала в Библиотеке иностранной литературы, учителем русского языка и литературы в школе. Стихи пишет с детства.

*   *   *

Постучусь в ночь – пустите,
Постучусь в день – простите,
Вы не могли бы сказать,
Как мне себя называть?
Где мне теперь жить?
Платье какое шить?
Будет суров ответ: терпи,
Под чужими окнами не стучи.
Крест даётся каждому по плечу…
Всё так. Терплю. Молчу.

*   *   *

Опять больничные палаты
И бесконечный коридор.
Пододеяльники в заплатах,
Сестричек громкий разговор.
И потолок, как в карусели,
Кружится в звонкой тишине.
И жёлтые собаки сели
На фиолетовой стене…
А за окном свежо и снежно, –
Стекло в размашистом штрихе…
И клювик капельницы нежно
Покоится в моей руке.
 
*   *   *

В почернелых древесных лапах
Горьковатый родился запах.
А к утру, ещё клеек и чист,
Всё окутал апрельский лист.
Первый ливень прогрохотал,
Каплей вербы пушистой стал,
Из земли потянул траву,
Ручейком побежал во рву,
А потом неожиданно стих…
Но остался в глазах твоих.

*   *   *

И не поймёшь, откуда эта боль,
То ли от снега, тающего снега,
То ли от снов, пронизанных весной…

И не поймёшь: капельной суеты
Или едва родившихся дождинок
Следы остались на моих щеках…

И не поймёшь, откуда вдруг слова
На белизне страницы проявились…
Но стало легче сердцу моему.

*   *   *

Снова вечером мы вдвоём…
В тёмной рамке лицо твоё.
Чуть мерцает пламя свечи,
Твой любимый романс звучит.
И мелодия так легка…
Остаётся соль на щеках.
Если любишь, память храня,
Обними, обними меня.
Если облик тебе мой люб,
Поцелуем дотронься до губ…
Голос смолк,
                и опять тишина.
Твой портрет на столе.
                Я одна.
А в ушах всё звучат слова:
"Он ушёл, ты вдова".
Вдова…

*   *   *

Постучи, и я тебе открою.
Свет зажгу, накрою в кухне стол.
Пусть все спят, здесь только мы с тобою.
Хорошо, что ты домой пришёл.
Но разлуки серая громада
Тяжела, как над тобой земля…          
От тебя мне ничего не надо.
Постучи. И дверь открою я…

Разговор с фотографией

Землёю пахнет талой…
И вся моя усталость –
Увы, такая малость,
Как бы снежок в горсти.

Поглажу спинку кошке,
Едой наполню плошки,
Забот вседневных крошки
Стряхну.
Ты подожди.
Легла беда на плечи,
И отвечать мне нечем.
Не будет больше встречи…
А ты глядишь, молчишь.

Затеплит вечер свечи…
Лишь время душу лечит…
От нашей первой встречи
Десятки лет пути.

Что было  – принимаю,
Что будет – я не знаю.
О чём ни вспоминаю –
За всё меня прости…
И отпусти.

*   *   *

Одинокие вечера.
Телевизор и чай с конфетой.
Это было сегодня, вчера…
Это будет зимою, летом…
Из души удивленье ушло,
Предстояние перед чудом.
То ли треснуло жизни стекло,
То ли просто сердец остуда.
И в губах затаилась печаль,
Тополиная горечь лета…
Одинокий вечерний чай –
Это многих историй мета.

*   *   *

А за ночным окном
Капели звучит метроном.
Минутам ведёт отсчёт
Вода, что весной стечёт
И станет первой травой,
Холодной росой заревой…
И сложит минуты в года
Летнего ливня вода,
Гроз, отшумевших вдали, –
Счёт им вели соловьи…
Морось осенних дней –
Счёт седины моей,
Скорого снега печаль…
Уходят года, как ни жаль.

Память

Иногда круги памяти –
круги ада,
Замкнутые на одном мгновении,
одном переживании,
Будь то страх, любовь, утраты…
Безжалостно точна,
Память вновь и вновь возвращает нас в прошлое,
Показывая не замеченное ранее.
И вспоминается подчас взгляд, жест…
Мгновение,
Которое, как пуля из прошлого
в настоящее, –
Пуля,
не знающая промаха…
Руки твои, мама…
Твой взгляд…
Прости.

*   *   *

Не стало мамы у меня,
Ушла, и нет возврата.
Какой я дочерью была –
Мучением?.. отрадой?
Ушёл любимый от меня.
Ушёл. Не удержала…
Как видно, всей любви моей
Ему казалось мало.
С друзьями жизнь поразвела:
Семья, заботы, дети.
Каким товарищем была,
Кто сможет мне ответить?
Жизнь проверяет на излом,
На цельность, веру, силу.
Не спрашивает, кем прожил.
Каким прожил – спросила.

*   *   *

Я виновата перед Богом.
Не так бы нужно жизнь прожить.
Намного меньше мельтешить,
Иное что-то совершить.
Я виновата перед Богом.

Не говорю высоким слогом
О вероятиях в судьбе,
Моих раздумьях о тебе,
Ночных молитвах и мольбе…
Не говорю высоким слогом.

Ведь ничего не изменить:
Ни то, что было, ни – что будет.
Приходят и уходят люди
В потоке бесконечных буден…
И ничего не изменить.

*   *   *


Пружинит земля под ногами,
И в строчки ложатся слова,
Как будто в брусчатку камень,
Как будто в костёр дрова.
Мне рифму берёзка подарит,
Легонько коснувшись щеки.
И строчкой косою ударит
Вдруг дождь по песку у реки.
Другую, цветами кивая,
Прошепчет шиповника ветвь.
Кукушка, года раздавая,
Обронит словечка привет.
Клонясь под порывом ветра,
Трава прошумит на лугу.
И строчкой последней ляжет:
Я без тебя не могу…


*   *   *


От горящей свечи пахнет воском.
Две старухи сидят за столом.
Быть вдвоём – несказанная роскошь.
Оживает примолкнувший дом…
Раньше было: соседка заглянет,
И подруги с работы зайдут.
А теперь здесь живёт только память,
Только память – последний редут.
С бытием каждодневная сделка –
Это всё, что сегодня дано.
Немудреная снедь на тарелках,
И по капельке в рюмках вино.
Тост за тех, кого нет. И обида
На покинувших мир не в свой срок.
И мольба с удивлением слита:
"И когда ж приберёт меня Бог?"
 
*   *   *

Продаваться и предавать –
Разве это не однозначно?
И не важно, что могут дать:
Хлеб,
квартиру
или удачу.
Разве важно, чем заплатил:
Делом,
телом
или копейкой?..
Друга предал –
друга убил…
Что ни скажешь, -
всё будет лазейкой.
Не ищи оправданья слова.
Разве только в названии дело?
Просто к подлости первый шаг
Был тобою уже проделан.

*   *   *

Что за странное чувство: стоять на перроне,
Слышать песню колёс и всем сердцем быть там,
В переполненном и необжитом вагоне,
Провожая глазами родные места.

Что за сладкая боль: предвкушенье дороги,
Перемен ожиданье, прощания вкус, –
Если ты на перроне, подчёркнуто строгом,
Как вцепившийся в землю рябиновый куст.

И глядишь отчуждённо и удивлённо
На деревья, дома и знакомый вокзал,
Словно долго отсутствовал и, возвращённый,
Это всё ты забыл и не сразу узнал.
 
*   *   *

Отходит электричка от перрона,
И я твоих уже не вижу глаз.
Так безвозвратно лишь на этот раз
Отходит электричка от перрона.
А ветра голос в опустевших кронах
Ещё твердит обрывки наших фраз…
Отходит электричка от перрона,
И я твоих уже не вижу глаз.

*   *   *

Босой ногой земли коснуться
И ощутить её прохладу.
Понять, как встрече нашей рада…
Босой ногой земли коснуться,
Разрушить чтобы вмиг преграду
Меж горожанкой, мной, и садом…
Босой ногой земли коснуться
И ощутить её прохладу.

*   *   *

Минул Покров, первым снегом убрав
Влажное тело земли.
В небе высоком, тоску откричав,
Скрылись давно журавли.

Лист облетел. И на ветках пустых,
Словно живой нотный ряд,
Стайки пичуг, от дождинок седых
Перья нахохлив, сидят.

Колкая морось. Гулкая тишь.
Робких зазимков страницы.
Что же ты, милый, ушёл и молчишь?
Ведь обещал мне присниться…
 

ГЕННАДИЙ КУДРЯВЦЕВ

Геннадий Фёдорович Кудрявцев. Впервые пришёл в лито им. А. Недогонова в 1999 году со  сборником стихов "Высота". Военный пенсионер, авиатор, автор   книг  стихов: "Постамент", "Мой Байконур",  "Звезда надежды".
Член Союза писателей РФ.


*   *   *

                И. Козию

Гул самолётный по равнине
Под небом светло-голубым.
Я ощущаю и поныне
Себя курсантом молодым.

С каким высоким вдохновеньем
Мы все садились за штурвал!
И замечали с удивленьем,
Что друг давно твой – генерал.

А нынче ровное гуденье
Всё реже преподносит нам
Душе бесхитростной – волненье
И сердцу старому – бальзам.

Ах, очень хочется, как раньше,
Бежать с утра на дальний старт,
Ловить в свободном пилотаже
Полёт, поэзию, азарт!

Увы, уже не повторится
Тот замечательный денёк…
Лишь редким счастьем загорится
Курсантской дружбы огонёк.
*    *    *   

Сердце усталое радо
Старую песню допеть.
Мне уже много не надо,
Лишь бы за песней успеть.

Лишь бы проснуться с рассветом,
Лишь бы закат проводить,
Словно куплет за куплетом,
Жизни разматывать нить.

Лишь бы смотреть на поляны,
Как на красавиц в кино,
Тесно расставить стаканы
И распечатать вино.

Лучшая сердцу награда
Новую песню начать.
Каждому всё-таки надо
Что-то кому-то сказать.

Весна Шумятино

Опять зализываю раны
В лесном заброшенном краю.
Забыты рюмки и стаканы.
Жизнь по-иному познаю.

Хожу к колонке за водою,
Пух одуванчиков топчу.
Соседа доброго Володю
Хорошей шуткой угощу.

Шумит весенний ветер в ивах,
Кот рыжий лезет на забор.
На платьях девочек красивых
Цветёт растительный узор.
Мила мне здесь любая мелочь.
Зелёный мир, как дар небес.
Сельчан потомственная леность
Ко мне не будит интерес.

Для них я как коровка божья –
Ничей в заброшенном саду. 
Никто из них мне не поможет.
И я без них не пропаду.

В Кивъялах*

В Кивъялах, где легко и просто
Предаться сладостным мечтам,
Представлю, как прикатит в гости
Одна из чебоксарских дам.

На мост висячий ставит ножку.
О, сердце бедное моё!
Мост покачается немножко 
Под весом прелестей её.

В  далёком прошлом мне невеста,
Чужою ставшая женой,
Несёт себя.
На ней нет места,
Не поцелованного мной.
               
Не поспешу я к ней навстречу,
Как раньше часто выбегал.
Не подниму у звонкой речки
Свою любовь на пьедестал.

И от моста по переулку
У всей деревни на виду
________________________________
*)Кивъялы – деревня в Чувашии, родина автора
 
До дома, взяв её под руку, 
На этот раз не проведу.
………………………………..

В Кивъялах и легко и мило
Мечтать и думать о простом.
Воспоминанья мчатся мимо,
Как воды речки под мостом.

Козероги

Козерог – третий знак тригона Земли. Дети Козерога отличаются упрямством и своеволием…
                Цаган-Кувюн Параис "Астрология для всех"            

По Планете ходят Козероги –
Племя замечательных людей:
Юноши прекрасные, как боги,
Девушки, снежиночек нежней.

Все они упрямы, своевольны,
Им свобода – лучшее из благ.
Символом им служат колокольни,
Герб их украшает твёрдый знак.

Им доступны горные вершины,
Ширь необозримая степей.
Обожаю их не без причины, –
Сам был самым сложным из детей.

С возрастом ничуть не изменился,
И сейчас копытами стучу.
Мне неважно, кто там будет злиться, –
Не уйду, пока не получу.

Знаю точно: в стане Козерогов
Встречу душу, родственную мне.
Вопреки прогнозам Гороскопов,
Будет мне уютно с ней вполне.

Без стихов, ей посвященных, как-то
Обойтись, конечно, я не мог.
Потому что в рамках Зодиака
Я – хоть старый – всё же Козерог.

*    *    *
                Памяти Андрея Расторгуева

Раскисли дороги,
Деревья в воде.
Разгневались боги, –
Мы в новой беде.

Ушёл, не прощаясь,
В туманы полей
Наш старый товарищ.
Мы стали бедней.

Купается лебедь
В пруду у ракит,
Однако к зиме ведь
И он улетит.

В свинец обернётся
Пустая вода.
Но лебедь вернётся,
А он – никогда.

*  *  *
                Брату Станиславу

Бездонно небо над Хирлепом,
Вода в быстрине глубока.
В сиянии великолепном
Плывут к Кивъялам облака.
Бурёнок стадо вдоль оврага
Спускается на водопой…
В местах божественных, как надо,
Мы снова свидимся с тобой.

Пройдут года, десятилетья,
Но нас здесь встретит тот же дом –
Главнейший стимул на планете
Успеть и в малом и большом.

Придут соседские ребята,
Родня сбежится, и опять
С размахом сельским до упада
Пойдёт "губерния гулять".

На нас со старых фотографий
Уронят благодушный взгляд
Всегда гордившиеся нами
Любимые отец и мать.

А нынче громким юбилеем
Мы растревожим Шупашкар,;
Покажем, что ещё умеем,
К задору не забыли дар.

*   *   *

Причудливо ложатся тени
В вечерний час в моём саду.
Я превратился в сгусток лени
И с вдохновеньем не в ладу.

Оно так редко навещает
Мой незатейливый уют,
Где шум воды и крики чаек
Вид благодати создают.
В душе моей неутомимо
Шуршит унылый листопад.
Часы утех проходят мимо
Уже который год подряд.

Давно друзей своих старинных
Не слышу звонких голосов,
И Муза дней моих счастливых
Закрыла двери на засов.

Ни позвонить, ни достучаться…
Перебирая жизнь свою,
Перед Поэзией, признаться,
Свою ничтожность сознаю.

*   *   *

Что-то стала всё быстрее
Сокращаться жизни нить.
Дни рожденья, юбилеи
Чаще стали приходить.

А ведь было: сами время
Торопили, как коней,
И не видели проблемы,
Чтоб скорей, скорей, скорей.

Как легко и беззаботно
Жгли мы время, простота!
Раньше с высоты полёта
Мы смотрели на года.

Руки

Нежный вечер. Томный свет.
Столик, словно изваянье.
Полевых цветов букет
И любимых глаз сиянье.
В небе розовом на юг
Плыли птицы, плыли тучки.
Очертанья женских рук
Были тонки и летучи.

Было тихо и тепло.
Что-то мы изображали...
А столовое стекло
Отражало руки Гали.

*   *   *

Слой облаков над золотом полей.
За ними Космос невообразимый,
Где Разум, просвещением движимый,
Находит путь для звёздных кораблей.

Хотел бы знать, какой там нынче век,
Какое время года: лето, осень?
Я с детства в астрономии не очень,
Сейчас подавно – древний человек.

Но верю в достижения науки,
Их до меня доводит старый друг.
Пока я узнаю из первых рук
Все новости с орбит, – мне не до скуки.

Я звёздными заботами живу,
Приемлю их амбицию и славу,
Себя предоставляю на расправу
Космических полётов божеству.

Зовёт к себе далёкая звезда,
Тревожит неведе;ньем невесомость.
Но огорчает вечно нерешённость –
Покоя нет.
Не будет никогда.

*    *    *
                Я себя не готовил в пророки…
                Владимир Гальперин
Он себя не готовил в пророки,
Брода в мутной воде не искал,
Все грехи свои, даже пороки,
Специально в стихах восхвалял.

Хоть и часто садился на мели,
Он по жизни – такой же бунтарь,
Дорогой наш Владимир Гальперин –
Недогоновцев* славных главарь.

Вот допрыгался до юбилея,
Всё с тобой: уваженье, почёт.
Годы, словно табун, пролетели…
А любовь к тебе наша живёт
От Москвы  и до самых…**
Не знаем,
До каких ты доскачешь вершин.
С юбилеем тебя поздравляем
И успеть за тобою спешим!

*)Лито им. А.Недогонова
**)"От Москвы и до самых…" – сборник рассказов и очерков В.Гальперина

Happy new year

                ABBA
               
С экрана в дом мелодия плывёт.
Я окунаюсь в волны чтимых чатов.
Мне клип четвёрки лучших музыкантов
Особый стимул к жизни создаёт.

Я слышу в нём трагический полёт
И чувствую рожденье новых стартов.
Он для меня – подарок из подарков,
А без него не мил мне Новый год.

Хоть много за спиной десятилетий,
Со мной всё тот же хит великолепный.

О, Господи, помилуй! Не нарушь
Гармонии напева со словами.
Наш карнавал с шампанским и слезами –               
Мир, созданный на пепле наших душ.*
 
Осеннее

За рекою на лесной поляне
Ни души.
          Лишь солнце за стогами,
Только ветер с юга окаянный,
Только небо синее над нами.

У ракиты сонной под горою
Листья опадают понемногу.
Кажется, что я вот-вот открою
В царство небожителей дорогу,

Что на ней любовь былую встречу,
Всё прощу: неверность и обиды.
Угнетённо удалюсь за речку,
Прочь от неуживчивой планиды.

Будут ветры дуть не только с юга,
Станет солнце ниже за стогами.
Выйду из безнравственного круга,
И никто не станет между нами.




СВЕТЛАНА ЭЛЬТЕРМАН_МАЛЯШЕВА

Родилась в Удмуртии, в г. Ижевске, в 1952 г. Большая часть жизни прошла в пос. Кизнер. По образованию техник-технолог и экономист.
Семья была большая – четверо детей. Но всегда находила время для участия в культурной жизни посёлка: выступала в народном театре и хоре. Писала стихи, печаталась в местной газете…
Теперь живу в Москве. Судьба привёла в ряды сразу двух литературных объединений: "Харузим" и им. А. Недогонова. И только теперь, благодаря их руководителям В.П. Богдановичу и В.Г. Гальперину, я поняла, какой это интересный и радостный труд – писать стихи технически грамотно, чего мне так не хватало. С их помощью постигаю эту науку…

Сокровенное зеркало

Можно ли, отполировав сокровенное зеркало,
не оставить на нём пятен?
                Лао-Цзы*)

Вдруг ощутив тревожный миг утраты       
того, чем жил, чему молился часто,      
я, словно тайный сыщик, соглядатай,
в зерцале дней узрел порок и счастье.

Там было всё, от разума до вздора:
ложь, заблужденье, вымыслы, уловки;
на тонком блюдце яблоко раздора
в румяной глянцевой экипировке;

безумные шаги любви и страсти,
осколки счастья и ошибок путы;
уединённость, серое ненастье,
метания души на перепутье.

*) Лао-Цзы – древнекитайский философ VI—V веков до н. э.
Тяжёлый груз тянул на дно, как жертву.
Засасывала топкая трясина.
Из этой несуразной круговерти
каким-то чудом всё же выносило…

Расставив заново приоритеты,
аскетом стал, ел меньше, больше думал…
Вдруг зеркало души мне подмигнуло!
Меж тёмных пятен ширились просветы.

*  *  *

В урочищах лесных снег белизной искрится.
С накатанной лыжни соскальзывает шаг.
Так встретить Рождество не всякому приснится,
а мне вот "повезло" сорваться вдруг в овраг.

Вверху лазурный свод. И сосны в дикой пляске 
шатаются, скрипят… И ухает душа!..
Пора бежать домой. С лесной прощаюсь сказкой… 
Но, знать, попутал бес, – и ноги не спешат…

Шагаю напрямки то в горку, то по спускам,
по снежной целине, чутьём иль наугад,
с ухаба на ухаб… к рождественским закускам, –
уж заждалась родня!.. А хочется назад!!!

Снежинкой закружить в легко пьянящем вальсе,
блаженствуя, вдыхать сосновый аромат! …
платки на деревца расшить на вьюжных пяльцах   
и тонкую вуаль – на золотой закат…

*  *  *

Удар волны в несокрушимый камень.      
И ввысь взметнулись мириады брызг!
И солнца ослепительного пламень
зажёгся в каждой капле и завис.

А на губах остался привкус соли... 
Обнявший море горизонт дрожал...            
Казалось, в ветвях дышащих магнолий
рассыпал блёстки дремлющий стожар…

Терзают волны сбитой пеной берег.
Всё в прошлом. След, размытый на песке,
стал в горле комом… горькою потерей…
ещё одной морщинкой на виске…

И едкой пылью оседая в сердце,
кричат во мне прощальные слова…
Но, одурманенная знойным скерцо,
ещё кружится счастьем голова…

*   *   *

Над тихой уснувшей рекой
струится белёсый туман.
Вдруг призрачных теней обман
разрушил душевный покой.

И мнится: большая толпа,      
не зная наземных дорог,      
плетётся от нужд и тревог   
к Всевышнему, по облакам. 

И слышу то всхрап, то слова…
Туман будто душу сосёт…
И тело от страха трясёт…
И ухает гулко сова…

Дохнуло с лугов ветерком.   
Туманная зыбь-кисея
сползла, поплыла, веселя…
Ах, как этот мир мне знаком!

Лениво, незримой тропой,   
по влажной и тёплой земле,
неслышно ступая во мгле,    
шли лошади на водопой.      

*   *   *

К тебе в далёкий край меня звала надежда.
И прошлой жизни хлам отбросив, налегке
в придуманный мной рай я полетела, прежде
чем вспыхнула звезда в далёком далеке.

Остались позади суровых дней печали,
не знала, что придёт ушедшему взамен…
И было нелегко, и губы обжигали 
то слёз горючих соль, то ветер перемен.

Наивная мечта построить всё сначала
несла надежды свет, баюкала, качала.
Но, видимо, всегда нести мне этот крест –
себя не изменить при перемене мест.

В краю вьюг
(по рассказам деда)

Чугунная туча с угрюмых небес
сползает вослед убегающей вьюге.
И смотрит с укором нахмуренный лес,               
по грудь занесён на сто вёрст по округе.

Светает. Белеющий зыбкий восход
с востока плывёт, разгоняя унынье.
Заря занялась… И меж туч небосвод
алеет… И сыплет серебряный иней.

Лицо обжигает колючий мороз.
И я, по колени в сугроб провалившись,
грожу кулаками, в обиде до слёз,
и лютую не;погодь шлю на кулижки.

Злой холод, забравшись в прореху тулупа,
пронзил до костей в задубевшей рубахе.
Ах, старый дурак! Мне бы ведьмину ступу, –
добраться до дома, не сгинуть от страха.

…А к ночи с метелью ушли ветра всхлипы.
Дух снежных владений смирился… Лишь колко
звенит тишина и шагов редких скрипы
вбирает в себя…  Меж небесных осколков               

незримая длань золотого заката
легонько коснулась верхушек зелёных…
Слеза хрусталём по щеке конопатой
сползла, отрезвив меня вкусом солёным.

*   *   *

Я пушинкою в стае летаю
там, где лёгкие мысли витают.
В том пространстве из яви и снов,
где рождается музыка слов.

Блещет солнце! Чего ещё надо?               
Ни дождей не желаю, ни града,
ни взлохмаченных туч и ни пыли,
лишь бы вы моей музою были!
Сенозарник-июль полон света.
Пух простился с ромашковым летом,               
лёг в шелковые травы, сияя…
Я шепчу: "Мы ещё полетаем!.."

И по травам, босая, шальная,
разбегаюсь!.. В восторге взлетаю!..
Слышу голос весёлого ветра:
– Эй, ты кто? 
– Я – пушинка! Я – Света!

Стригунок

– Дурашка мой, весёлый стригунок!         
Ты добр и полон бескорыстной ласки.            
Но кажется, погладить без опаски
тебя не каждый бы решиться смог.

Я строг с тобою, но не зол, не груб…
Молчишь. Губами тянешься к ладони
за сахарком, подставив белый чуб,
и замираешь вдруг в немом поклоне.

Безжалостен паляще-жгучий зной,
налёты оводов, слепней и гнуса…
Для нас спасение – простор ночной
без звона комаров и без укусов

вблизи шумящей, быстрой Бирюсы.
Под треск костра и дымную завесу
под звёздным пологом до утренней росы
пьём ночь, до первых сполохов над лесом.

И насладившись ключевой водой,
по сочным травам солнечным раздольем,
как ветерок, ты снова мчишься полем,
мой юный друг, брыкастый и смешной…

Встреча

Мой путь ни близок, ни далёк.
Но киселя хлебнуть немало
пришлось, и всякое бывало
в плену расхристанных дорог…

В распутицу осенних дней,
когда светило греет слабо,
на скользких глинистых ухабах
путь кажется ещё трудней.

Мгла пеленала перелески,
и птичий гомон приумолк…
Как вдруг матёрый чалый волк   
рванул через дорогу резко…

И вмиг – такая тишина
сдавила уши… Сжалось тело…
От страха я оцепенела…
Набатом в сердце – я одна-а…

Закаркал ворон в вышине…
За что такие мне напасти?
…А волк пронёсся по стерне
с безжизненной добычей в пасти.

Проснулись ветер, мелкий дождь…
А ворон замолчал и кружит.
Захлюпав по прокисшим лужам,
бегу быстрей, забыв про дрожь…

Остановившись у берёз,
с гнезда спугнула перепёлку.
Подумала – еда для волка.
И усмехнулась – вот курьёз!

Малышка "Matiz"

Воздушный красочный "смешарик"
Складной дорожный "утюжок".
Китайский ёлочный "фонарик".
Короткий детский сапожок.

Автомобильчик – харизматик!
Каким бы именем ни звать,
тебя, красавчик яркий "Matiz",
хочу любить и баловать!

– Вперёд! – Рванулся торопыжка.
– Куда ж ты, юная душа? –
Решив, что едем слишком быстро,
одёргиваю малыша.

– Мы не дадим "мустангам" фору. –
И юркнув в узкий коридор,
протиснулись до светофора,
на свет зелёный, на простор!

Бросаем вызов всем машинам!
– Давайте наперегонки! –
И всем законам вопреки,
"жмём", лишь повизгивают шины…

Прыг-скок по улочкам бугристым…
Хоть ростом "Matiz" до плеча, –
как "Lamborghini", мчимся быстро,
и радуясь, и хохоча!
 
Италмас*

Весенним утром по тропе иду,
здесь травы вдоль дороги не примяты.
Жду встречи... Вот за поворотом скаты,
где море золотых цветов найду.

Дар солнечный – цветущий италмас,
не раз ты укрощал мой дух строптивый,
качал головками и поучал учтиво:
жизнь – ведь она то свет, то без прикрас...

В минуты трудные на поле у реки
слезами горькими вас поливала
и светом золотистым отмывала
и душу, и лицо, и все грехи.

Живя вдали, ещё сильнее жду
я с вами встречи и тоскую слаще,
но колокольчики встречаю чаще.
И всё ищу купавницу-звезду.

Мой талисман – на радость иль беду!
Весной, в жару или в ненастье,
по тропочке навстречу счастью,
я вновь и вновь на вечный зов иду!

*) Италмас – удмуртское название Купальницы европейской.
Золотой символ Удмуртии.

*  *  *

Зыбкий, розовый оттенок   
пробудившегося дня…            
Невесомый луч по стенам      
пляшет, напрочь сон гоня.

Дымкой лёгкие печали
улетают в пустоту…
Чувствую, что за плечами
крылья медленно растут.

Хочется парить, как птица!
Пусть заносит в виражи!
Пусть суровый ветер злится!
Лишь бы не бесцветно жить!

Есть и силы и терпенье.
И от счастья в горле ком!
Под такое настроенье
всё решается легко!

И туманов пелену,
что ложатся на страницы,
я не раз переверну...
Утро брезжит…  Мне не спится…

Метель

В ночь затяжная канитель,
как седовласая старуха,
на прясла снежную кудель
наматывает белым пухом.

То ветер-вьюн снега крошит,
не наигрался, знать, трепалом…
Мне душу переворошил
и позабавился немало.

Набился ворохами снег
в окно охотничьего дома.
И до утра ворчанье слег,
И завывания оскома.
Ломило кости, я не спал,
и замерзая, и тоскуя…
На кой же чёрт меня послал
на выселки в пургу такую.

*  *  *

Ах, эти старые селенья…
Полуразрушенные крыши…
Легко ли всё предать забвенью?..
Ещё стоит домишко, дышит!

И так же солнечные блики
перебирают ветви клёнов
над постаревшим, одноликим,
согнувшимся в поклоне домом.

Заботливо поддержан лагой,
спит он, щербатый и горбатый,
пропитанный лесною влагой
и благовониями мяты…

Всё здесь из детства: шумный лес,
звенящий ключик, птичье пенье,
что льётся с розовых небес
неизъяснимым вдохновеньем.

…Я в сарафане, чуб прилизан,
босой девчонкой на гнедом…
Моею нежностью пронизан,
ответно улыбнулся дом…

Нарушу твой покой сегодня,
оконцев створцы распахну, –
пусть брызнет радостное солнце,
просушит в доме тишину!!!

 
ТАТЬЯНА РОМАНОВА

Татьяна Сергеевна Романова. В Лито им. А. Недогонова пришла в марте 2012 года. Родилась и живёт в г. Голицыно Московской области, где и организовала в июне 2013 года Лито "Мозаика".  Победитель всероссийских молодёжных конкурсов "С веком наравне" и "Звездное слово" в номинации "Поэзия".
Кандидат биологических наук. Стихи для взрослых пишет с детства, а стихи для детей начала писать только три года назад – для дочери.

*  *  *
                Но что-то умирать не позволяло.
                Была пуста квартира.
                Только голубь
                с почти что человечьими глазами
                на внешнем подоконнике сидел.
                А может, он тот самый был – погибший
                в Сантьяго, у гостиницы "Каррера",
                и, мертвый, прилетел ко мне на помощь,
                чтобы себе я не позволил смерть?
                Е. А. Евтушенко.

Стучится погибший голубь,
А может быть, просто дождь.
Ударила больно голая,
Чужая и злая ложь.

Подставить вторую щёку?!
Так страшно словам не верить,
Искать в зазеркалье мокром
Обратно, в реальность, двери!..

Симфония пять, Бетховен –
Надежд и сомнений битва.
За тех, кто во лжи виновен,
Стихами пишу молитву.

 
Князь Голицын

                Посвящено Д.В. Голицыну,
                владельцу усадьбы Вязёмы,
                герою Отечественной войны 1812 г.,
                памятник которому установлен
                недалеко от музыкальной школы

Взметнуло солнце рыжие ресницы,
И нежно будит липы соловей.
Рассветом любоваться князь Голицын
Неспешно вышел, замер у дверей.

Смотрел вокруг, не узнавал, не верил.
Почувствовал: прошло немало лет.
Так постарели юные деревья!
Таким холодным стал фонарный свет!

Встревоженный, бродил по парку…Слышит:
Над рёвом удивительных карет
Кружится, падает, взлетает выше
Излюбленный старинный менуэт!

Князь очарован музыкой знакомой.
В ней грусть о прошлом, будущего пыл...
Голицын понял: всё-таки он дома.
Заслушался и, бронзовый, застыл.

*   *   *

Осень, сжигая прошлое,
Плачет, швыряет листья.
Не сомневаюсь, можем мы
Жизнь от обид очистить,
Боль расплавлять до нежности,
Ложь пересилить верою,
Чувствовать неизбежности,
Не сожалеть о сделанном…
Пепел в пыли дорожной.
В лужи вмерзает высь...
В будущем – осторожней!
Прошлым не обожгись.

Самоцветы

Манят тайной полосы агата,
Тонким шёлком в них застыло время:
Шрамы от любви, слеза утраты,
Боль ошибок и сомнений бремя.

Гордостью сияют аметисты,
Нежностью наполнены топазы,
Блеск алмазов холоден, неистов,
Малахит за фразой прячет фразу.

Вся палитра чувств, идей, желаний
Расцветает, придавая силы
Облегчать озноб чужих страданий,
Чтобы сердце камнем не застыло.
               
Холод

Больно, тихо замерзает память.
Льдинкой слово нежное застыло.
Я могу, надеюсь всё исправить,
Но холодный взгляд лишает силы
Таять, чувствовать, понять, открыться…
Стыдно, что горда и виновата.
Время врёт и пачкает страницы,
Под сердечный стук сближая даты.

Сонные улитки
(колыбельная)

Друг за другом по ресничкам
Сонные ползут улитки.
Тихо тащат по привычке
Сказочных историй свитки.

Оживают в них картинки,
Дарит солнышко улыбки,
Манят к чудесам тропинки,
И зовут купаться рыбки.

Снов волшебные пружинки
Вечером и тёмной ночью
Для тебя везут на спинках.
Их представь – и спать захочешь.

Сам!

Непослушный винегрет
Ускакал под табурет. 
Пирожок – ленивый, глупый –
Утонул в тарелке с супом...
Потому что брат Серёжка
САМ сегодня кушал ложкой!

Снег

Добавляет в облака
Сахара и молока
Ветер ночью,
чтобы
Выросли сугробы.

 
Дождик

Облака-озорники
Горько плачут у реки:
Мчались наперегонки
И набили синяки.
            
Гром

Гром грозил дождю: "Не надо
Прыгать босиком по лужам!
Ты уже слегка простужен!
Заболеешь – станешь градом!"

Снеговик весной

Снеговик на солнце ярком
Плачет: "В снежной шубе жарко!
Только мне её не снять!
Пот ручьём! Весна! Плюс пять!"

Лисички

Под берёзкой, по привычке,
Спрятались в траве лисички.
Осторожный серый зайка…
Быстро съел лисичек стайку.

Опята

На берёзу влез отряд
Ловких маленьких опят.
Их позвали в гости... белки –
Приготовили... тарелки!

Лягушка

Жабе хвасталась лягушка:
– Я могу считать, подружка,
Целый день жуков и мух!
Два! Два! Два! От двух – до двух.

Сова

Ночью хныкала сова:
"Разболелась голова!
Спать мешают! Ух! Ух! Ух!"
И мышей поймала двух.

Синичка

Эту, с жёлтой грудкой, птичку
Почему зовут "синичка"?
Может быть, на солнышке
Загорели пёрышки?

Дятел

Даром времени не тратил
На осине старый дятел:
Сделал домики синицам.
В гости к ним теперь стучится.

Ёжик

Спал, наверно, ёжик
На спине под ёлкой.
И теперь не может
Вытащить иголки.

Медведь

Чтобы гриппом не болеть,
Крепко спит зимой медведь.
Летом ест малину, мёд,
Закаляться в пруд идёт.

Сочинение о лете

Напишу в тетрадке,
Что в деревне этой
Наступило лето
Тяпками на грядку,
На кусты – бидоном,
На леса – корзиной,
В речку возле дома
Дачников закинув…

Комариной стаей
Улетает лето.

Прожил, не скучая,
День без Интернета!

Осень

Ветер тюбик радуги
Уронил на листья.
И подумал: "Надо бы
В луже их почистить..."
 
ВЛАДИМИР РОММ

Ромм Владимир Семёнович. Москвич. В прошлом инженер-экономист, в настоящее время пенсионер. Печатался в журналах, во многих альманахах. Опубликовал шесть поэтических сборников. Лауреат Международного конкурса сатиры и юмора "Чем чёрт не шутит", конкурсов "Каблуковская радуга", "Золотая строфа", Международного литературного фестиваля "Русские мифы" им. Ю. Дружникова (Черногория, 2013). Член СП Москвы.

Вдохновение

Вдохновенье – редкий гость –
Всё ж ко мне порой стучится,
Хоть судьба-злодейка тщится
Вколотить последний гвоздь.

Вдохновенье, редкий гость,
Заглянуло на мгновенье
И, шепнув стихотворенье,
Вновь куда-то унеслось.

Этот тихий голос свыше,
Хоть убей, никак не вспомню.
Видно, спал я, и спросонья
Ту подсказку не услышал.

*   *   *

                В.Г.Гальперину к 80-летию

Ну, что такое для поэта возраст?
Нам много лет отпущено недаром:
Ещё крепка рука, бренчит гитара,
Душа ещё не заросла коростой.

А старость – будто где-то дальний остров,
И на судьбу грешить нам не пристало.
И потому привычная усталость –
Лишь повод для улыбчивого тоста.

Вопрос о смысле жизни встанет остро...
Но вот – вокруг друзей-поэтов стайка.
И станет ясной истина простая –
Душа не заросла ещё коростой!

*   *   *

Опять душою я в Михайловском,
А бренным телом в Бирюлёве.
Опять лукавый будет скалиться,
Поймав меня на честном слове,

Что я отрину будни праздные,
Возьмусь за ум и за перо,
Что мухи творчества напрасно
Кусают бедного Пьеро.

О, мухи творчества летучие!
Жужжат и жалят жуткой стаей.
Я рукава не раз засучивал,
Но… мне Мальвины не хватает!

*   *   *

Мне бы в юность! – Что слова?
Дверка заколочена!
Поседела голова,
жизнью заморочена.
Не сегодня, не вчера
стало всё иначе:
Вместо чая у костра –
барбекю на даче...
*   *   *

Всё кончено. Ни ласкового слова,
Ни поцелуя – пусть хотя бы в щеку.
Встаёт рассвет. Тоскливо. Одиноко.
Утрачены опора и основа.

И пустота. И вялость. И безволье.
И серой дымкой вьётся отчужденье.
И только отголоски новой боли
Взойдут случайным стихооткровеньем.

А жизнь-зануда теплится и длится.
И май бушует. И в цветах столица.

Бардовское

Я тем, шестидесятникам, ровесник,
И с самой первой бардовской волной
Струн перебор и бардовская песня
Идут сквозь годы рядышком со мной.

Винюсь, гитару так и не освоил:
В толкучке дней текла забот река.
Но душу трогает щемящей болью
Звенящая аккордами строка.

Я помню, как бессонными ночами
В походе, у таёжного костра,
Негромкой песней мы рассвет встречали,
Глаз не сомкнув до самого утра.

Под переборы струн иль в одиночку,
Взмывая ввысь и чуточку дрожа,
Молитвы Франсуа Гийома строчки
Не голос выводил – сама душа.
Вот и теперь на подмосковной даче,
Под вечер, запаливши костерок,
Люблю припомнить что-то наудачу
Из песен тех исхоженных дорог.

После юбилея

Отгремели фанфары. Утеряна суть.
В папках стынут и вянут следы поздравлений.
Как мне эту страницу перевернуть?
Как уйти от капкана апатии, лени?

Мечты изотерика

Вникнуть в тайнопись кофейной гущи,
Сосчитать негромкое "ку-ку",
Вспомнить Нострадамуса, а лучше
Разглядеть шагреневый лоскут.

Карты ли игральные раскинуть –
В две колоды – или же Таро,
Или по-простому – жребий кинуть...
Впрочем, что я, – это всё старо.

Выведать Божественные планы!
Парок расспросить ли о судьбе!
Все учтя проколы и изъяны,
Место забронировать себе

В том краю, где тишь да благодать,
Где до святости – рукой подать.

*  *  *

Когда страною правили дубы,
Когда мы были как глупцы и лохи,
Когда дела пошли из рук вон плохо,
Когда страна взметнулась на дыбы...

Немалые с тех пор мин;ли сроки.
Так отчего же вновь всё те же строки –
Любви и боли о родной стране –
В шальную голову приходят мне?

*  *  *

Тёмные ночи. Ночи без сна.
А за окошком бушует весна.
А в голове – полусон, полубред,
Коловращение прожитых лет.
Рваные мысли. Клочья тумана.
Вырваться как из седого капкана?
Как урезонить взыгравшие нервы?
Крутишься, вертишься справа налево,
Вертишься, крутишься слева направо –
Не отступает мыслей орава.
Смутным пятном за гардиной луна,
Словно обрывок случайного сна.
Ночь бесконечна... Я спал или нет?
Серою кошкой вползает рассвет...


Миниатюра

О, се-ля-визмы, се-ля-визмы,
Души продрогшей катаклизмы!
Не наркомания, не пьянство –
Всю жизнь одно шерше-ля-фамство, –
Сегодня так же, как вчера,
Et cetera, et cetera!
     Дети разных народов
               
Дети разных народов,
Мы мечтою о мире живём…
Л.Ошанин. Гимн демократической
молодёжи мира

– Заходи, заходи цепью!
Цепь милиционеров медленно растягивается по вечернему лесу. Многие идут с собаками. Следом расползается бестолковая группка парней с красными повязками на рукавах. Плохо понимая, чего от них хотят, ребята норовят не сильно разбредаться, идут парами, негромко смеясь и переговариваясь. Постепенно всё же образовалась вторая цепь медленно бредущих следом за милиционерами дружинников…

1957 год. В стране запланированный форс-мажор, стихийное бедствие – Всемирный фестиваль молодёжи и студентов. В кои-то веки страна приоткрылась.  Опасайся и бди, советский человек: "Все флаги в гости будут к нам". Москва, в меру возможного, прибралась, приумылась. Нежелательные элементы удалены из столицы. Их сменили, в изобилии наводняя город, люди в форме – милицейской, военной. Появились иноязычные плакаты, объявления. Слова знаменитого гимна молодежи звучат и на русском, и на английском: "Children of different nations…" В вагоне метро радио, чуть растягивая слова и слегка прикартавливая, на чисто английском языке вещает: "Нэкст сто-о-оп – Па-а-ак культу-у-у-ры-ы-ы!".
В институте – собрание членов ДНД – добровольной (?!) народной дружины. Разнарядка "сверху": выставить столько-то человек для обеспечения порядка во время "Водного праздника" в Парке культуры им. Горького. Всё культурно, даже пригласительные билеты раздают.
– А делать-то что?
– Да ничего особенно делать не надо. Просто ходите, как все, даже без повязок. Если увидите вдруг что-то уж очень не того, драка затевается или что-то в этом роде, зовите милицию, сами ни во что не ввязывайтесь. Одним словом, отдыхайте, ребята. Только перед окончанием праздника вам надо зайти отметиться в отделение милиции Парка, список там будет…

Праздник в разгаре. Прошёл красочный парад судов всех времён и народов – от Ноева ковчега и древнегреческого Арго до атомного ледокола "Красин", от каравелл Колумба до стругов Степана Разина, от плота Кон-Тики до плота из фильма "Верные друзья".  Прошли соревнования и показательные выступления по водным видам спорта. Начался карнавал. Фейерверки, выступления на всех эстрадах; люди улыбаются; кругом песни, танцы, рукопожатия. В общем, молодёжь страны Советов знакомится с буржуазной культурой. Впервые. А это уже само по себе чревато. Надо быть бдительными. Бдить, то есть.
Впрочем, пока это нас, добровольно-принудительно делеги-рованных праздновать, не касается. Мы-то что? – студенты, только и всего. За нами за самими – глаз да глаз, кое-кто так и норовит "постиляжничать" в толпе топчущейся под музыку разноязычной молодёжи. Повязки дружинников в карманах, бродим не спеша, смотрим соревнования, выступления на эстрадах. Бдят же совсем другие люди, облечённые доверием и полномочиями. Тоже, конечно, в штатском – настолько штатском, что порой глаз их невольно выделяет из толпы.
Незаметно надвигаются ранние августовские сумерки, уже практически ночь. Праздник близится к завершению. Пора идти "отмечаться" в милицию. Пойти – не пойти? Вроде там списки есть, к чему нарываться на неприятности?
Вдвоём с товарищем подходим к опорному пункту милиции, надеваем свои повязки. Там нас встречают. Есть и списки, нас отмечают, велят построиться. И дают новое задание, ответ-ственнейшее, нет, не так – наиответственнейшее. Тут и идеология, и мораль, и престиж страны, и тлетворное влияние Запада...
И вот мы движемся цепью по Нескучному саду – слегка почищенному к Фестивалю лесу, тянущемуся от Летнего театра, от последних эстрадных площадок вдоль Москвы-реки и вглубь, к будущему Ленинскому проспекту. Милиционеры включают карманные фонарики, и сразу становится как будто ещё темнее. Только тощие лучики миниатюрных милицейских "прожекторов", то расходясь, то перекрещиваясь, рыскают по земле, по нечастым деревьям, кустам.
Что мы делаем в этом лесу? Кого ищем?
Нехорошее чувство закрадывается в душу, ощущение, что мы участвуем в чём-то неприличном, постыдном.
Что это – облава? На кого? Может, потихоньку ретироваться, дать тягу? Где там! И свои, и "ихние" соглядатаи не дремлют, бдят.
Вот "ментовский" фонарик выхватил кого-то из тьмы. В кустах парочка: чёрный, как сама ночь, негр, лицо блестит, отливает потом под светом фонарика; с ним девица, судорожно оправляет растрёпанную одежду. Парня деликатно, приговаривая кое-что по-русски, спроваживают подальше от греха, девицу же – в кутузку, для последующей разборки. Вот оно что, вот она – цель нашей "благородной" миссии – уберечь советских девушек от тлетворного "вливания" Запада. А мы, дружинники, в этой миссии как бы понятые. Вот и тащимся тупо за милицейской цепью, то ли при деле, то ли без дела, стыдливо отворачиваясь при каждой очередной поимке.
Не так уж и мало было таких парочек. Уберечь, уберечь, уберечь...
Не уберегли. И, говорят, подпортили потом чистоту породы советских людей "дети разных народов" – чёрные, белые, а может, и желтоватые тоже.



 
АННА САЗИКОВА

Анна Федоровна Сазикова (Соколова) – москвичка.
Член Союза писателей г. Москвы, с 2002 г. член литера-турного объединения им. Алексея Недогонова.
Автор книг  "Корни", "Пишу любовь с заглавной буквы", "Арбатский лев", "Я – пленница твоя", "Асины сказки", " Гори, свеча, гори", "Чужих здесь нет".


Стих и я
      
Мы пишем для того, чтобы не быть одинокими. Каждый раз, когда исписана очередная тетрадь стихов, я решаю, что эта будет последней.
Время идёт; новые события, впечатления, переживания рождают новые строки. Тогда берётся очередная чистая тетрадка и … всё повторяется. Зачем? Почему? Не могу ответить. Казалось бы, всё уже сказано, многое сделано. Нужно ли повторяться? Но стихосложение стало потребностью, естественной формой самовыражения…
Идут годы, но интерес к жизни не иссякает. Давно надо бы остепениться, но кто-то незримый требует, будоражит – пиши!
Давно живу, видела многое, много прочла, многое услыхала, принимала на веру и отвергала. Пора бы и мемуары писать, подводить, так сказать, итоги. Но надежда узнать новое, неизведанное, способность удивляться и увлекаться только возрастает.
Что же делать? Сложить лапки и терпеливо ждать конца, погружаясь в мелочную бытовуху? С умилением или болью ворошить прошлое? Но прошлое есть прошлое: оно осталось где-то далеко. Дети и внуки встали на ноги, и у них своя взрослая жизнь.
А мне по-прежнему интересно, что же будет завтра? А вдруг..? И ради этого самого "вдруг" и пишутся стихи, поются песни, шьются куклы… Я спешу на встречи с друзьями-единомышленниками, еду в дальние края.  А вдруг?!
Доискиваясь до истоков стихотворчества, я вспомнила,  что интерес к поэзии возник в раннем детстве, когда слушала из уст матери стихи и сказки.
Но главным виновником считаю Никиту Сергеевича Хрущёва – Генерального секретаря ЦК КПСС. Это в его круглую голову пришла идея реорганизации среднего образования в стране. Именно по его инициативе на смену привычным десятилеткам ввели в средних школах одиннадцатилетку с одновременным производственным обучением. Выпускники школ получали не только аттестат зрелости, но и рабочую специальность.
Дорогие сердцу 60-е: пик, кульминация "оттепели", первые полёты в Космос, расцвет инициатив и открытий в науке, технике, в кино и литературе… Бурное и искреннее воодушевление царило в стране, особенно в молодёжной среде.
Отчётливо помню тот весенний день, когда в гости к отцу зашёл его приятель – дядя Саша Козлов. Козлов и мой папка были сослуживцами, а я с детских лет дружила с его дочкой, Томочкой Козловой,  моей одноклассницей.
– Слушай, Фёдор, – начал разговор дядя Саша. – А переводи-ка ты свою Анюту в Томкину школу. Она там и аттестат получит, и профессию.
Ну и дальше всё в том же духе. Его аргументы вкупе с бутылочкой "Московской" возымели действие.
Так с сентября 1959 года мой путь в школу в прямом и переносном смысле развернулся на сто восемьдесят градусов: теперь, выходя из дома, я направлялась не в левую сторону, под Большой каменный мост к школе № 19, а направо – прямиком через Малый Каменный в Старомонетный переулок, где красовалось краснокирпичное здание школы № 12. Мне предстояло провести в её стенах три самых запоминающихся года. Теперь у меня была масса новых друзей-одноклассников, появились новые интересы, новые педагоги.
Основным предметом в этой школе для нас была литература. Возможно, из-за того, что почти треть учеников проживала в Лаврушинском переулке – в знаменитом писательском доме, не менее знаменитом, чем мой родной "Дом на набережной". 
Преподаватель русского языка и литературы обязала своих учеников на уроке каждый ответ у доски заканчивать чтением стихов. Можно было читать стихотворение  по теме урока, не по теме урока, любимые стихи разных авторов и даже свои собственные. Вот такая была замечательная педагогика.
Каюсь, что, при всей своей начитанности, только здесь я услышала запрещенных ранее поэтов: Б. Пастернака, В. Набокова, О. Мандельштама и иже с ними. Стоит ли говорить о том, что в число любимых авторов вошли Е. Евтушенко, Р. Рождественский, Б. Ахмадулина, Р. Казакова и др.
На литературно-поэтических школьных вечерах тоже звучали любимые стихи. И первые мои выступления с чтением на публике собственных творений пришлись именно на эти годы. А ведь был ещё рукописный литературный журнал нашего 10-Б. Назывался он "Мы – вундеркинды". Стихи, проза, рисунки мои и моих одноклассников были содержанием журнала. Где он теперь?..
Можно бесконечно ностальгировать по школьным годам, но продолжу рассказ о том, как я пришла в поэзию.
Год 1962-й. Московский текстильный институт. Пять с половиной лет, наполненных лекциями, семинарами и лабораторными занятиями. Ещё были поездки "на картошку", танцевальные вечера и походы в театры, на концерты и т.д. Обычные студенческие годы. И любовь была. Ну как без неё?
А вот для стихов времени не находилось. Всё поглощали учёба, семья, дочь-малышка.
Повод для сочинительства появился неожиданно, когда рухнул карточный домик моего семейного "счастья". Многие поймут, что творилось со мною после развода, что я испытала и перетерпела. Но жить как-то надо было.
Спасительной терапией стала для меня поэзия. Правда, то, что сочинялось, ни в коей мере поэзией назвать было нельзя. И тем не менее, сочинительство стало почти потребностью. Приведу ниже одно стихотворение той поры, за которое хотя бы не стыдно.
 
Судьба

Осуждена навечно "Ждать!",
Взлетать и падать, гибнуть, возрождаться…
Опять отдать, себя отдать,
А, может, попросту – отдаться?
Ждать, вечно ждать…
Руками, взглядом, всем существом своим кричать,
Пытаться целый мир объять,
Не замечая тех, кто рядом.
И никогда, ни здесь, ни там,
За той чертой, за краем света
В надежде отыскать ответ, –
Не находить ответа.
Нигде, ни в чём не знать покоя,
От немоты с ума сходить,
И помнить – на мучение такое
Осуждена… любить!

За то ценю поэзию, что в нескольких рифмованных строках можно уместить много эмоций, обнажить себя до глубины.
Обида и отчаяние родили в душе злость и желание доказать, что я не коврик у порога и не кухонная принадлежность, что мои уступчивость и долготерпение не признак слабости, а совсем наоборот…
В какой-то момент захотелось узнать мнение профессионала о своих сочинениях.
Случай представился – поэт Владимир Цыбин (один из когорты великих "шестидесятников") по моей просьбе встретился со мною в саду Литературного института. Довольно тактично Владимир Дмитриевич оценил стихи и даже посоветовал поступить в Литинститут. О, как!
Некоторое время спустя положительную оценку моим сочинениям дал и небезызвестный поэт Борис Чичибабин.
Конечно, ни в какой Литинститут я не пошла. Не до того было. Может быть, просто струсила?
А вскоре в моей жизни появился Он – самая драгоценная находка и самая горькая потеря. Но зато какие стихи родились благодаря этой любви! Они превратились для меня в своеобразную "путеводную звезду".
Жизнь стала подбрасывать мне шанс за шансом. Я стала победительницей в двух поэтических конкурсах: первый, проводимый журналом "ELLE", где мне присудили третье место из восьми тысяч участников, второй, который организовал женский гламурный журнал "ОНА", где меня признали  первой.


*  *  *

Благодарю тебя за всё:
За белый снег, за синий вечер,
За нетерпение моё
И удивление от встречи.
За твой стремительный приход,
За странное исчезновенье,
За всё, что время унесёт
Иль сохранит без измененья.
Благодарю за мой покой,
Но сотню раз за беспокойство,
За взгляд небесно-голубой
Почти магического свойства.
За то короткое "Люблю".
За всё, что я сейчас теряю.
В который раз БЛАГОДАРЮ!
За эту боль не проклинают.

                1980

 
*   *   *

Их было трое в тихом доме старом:
Печаль и память, да ещё тетрадь.
Закат горел за окнами пожаром.
В углу застыла узкая кровать.
Карандаши тупились и ломались.
Легла собака возле самых ног…
А на листке тетрадном появлялись
Неровные дорожки новых строк.
Хотелось петь. Мелодии рожденье
Была не в силах выразить душа,
Дрожа, как скрипка, от прикосновенья
Заточенного вновь карандаша.

                1989

Теперь я окончательно поверила в себя. Ироническое отношение близких к моему сочинительству (ибо нет пророка в своём отечестве) уже не влияло на меня. Зато на моём пути стали встречаться люди, помогавшие двигаться в заданном направлении.
 Я пришла в "Клуб одного стихотворения", который проводила в Малом зале ЦДЛ Римма Казакова. Незадолго до этого меня приняли в ЛИТО "Островитяне" при Музее Человека на базе районной библиотеки № 110 на Верхоянской улице Москвы.
Римма Фёдоровна Казакова была ко мне достаточно благожелательна. С её подачи я и оказалась в старейшем в Москве литературном объединении им. Алексея Недогонова, что при ДК им. А. Горбунова.
Не беда, что поначалу я робела перед корифеями ЛИТО – Владимиром Гальпериным, Светланой Барановой, Михаилом Селаври и др. Шло время, я чувствовала их заботу и участие. Короче – стала своей в дружном коллективе литераторов. Теперь я просто не мыслю себя вне нашего ЛИТО, которое открыло мне путь в новый мир – мир стихотворчества.
В результате в 2005 г. при поддержке и по инициативе руководителя объединения В.Г. Гальперина и по рекомендации Р.Ф. Казаковой, В.А. Поповой и Ф.И. Агапова я была принята в Союз писателей Москвы. Как не радоваться, не гордиться?  Получается,  что жизнь удалась.
Сегодня на моём "счету" шесть небольших поэтических сборников, а также ряд публикаций в разных альманахах, призы за участие в конкурсах и фестивалях. Особенно дорого мне звание Лауреата, полученное на Фестивале "Каблуковская радуга" в Тверской области.
Но главное, я надеюсь, ещё впереди. Теперь я уверена в себе; знаю, что могу, на что способна. Я доказала и себе, и другим, что я не коврик у порога и не кухонная принадлежность. Доказала… Только кому? Зачем?
А жизнь продолжается!


На берегу стихов

Стою на берегу стихов.
Нырнуть? Напиться? Причаститься!
Поток поэзии струится
Из глубины веков.
Как по ступеням, не спеша,
По строчкам опускаюсь в воду…
Куда иду, не зная броду,
Едва-едва дыша?
И как не захлебнуться мне?
Волна сбивает с ног и кружит,
Но я дотронусь до жемчужин,
Сверкающих на дне.

 
*   *   *

        Памяти Льва Болдова

Абонент недоступен. Зови, не зови...
Есть причина, но повод не ясен.
До обителей неба от грешной земли
нет устойчивой сотовой связи.
Телефонные трубки, айфоны – утиль.
B мире горнем они бесполезны.
Презирая условности, моду и стиль,
там иные в чести интересы.
Перед смертью пасуют и правда и ложь.
И талант и бездарность бессильны...

Ho пока ты надеешься, любишь и ждёшь,
оставайся на связи мобильной.

Как мне любить Тебя?

Как мне любить Тебя? 0 том не ведаю.
Я главного не знаю o любви.
Но за Тобою постоянно следую,
слова рифмуя добрые Твои.

Всё, чем богата, что храню и пестую,
до самого последнего гроша
отдать смогу. Христовою невестою
мечтает стать несмелая душа.

Увидеть свет хочу хотя бы издали,
чтоб не блуждать бессмысленно в ночи.
Тобой к любви была однажды призвана.
Но как любить,
никто не научил.

Допоёшь ли…

Допоёшь ли арию свою
в унисон серебряному ладу?
За неё тебя благодарю.
Ничего другого и не надо.
Ни-че-го.
              Всё остальное есть.
Не переступлю заветной грани.
Остаюсь непонятая здесь
и не постыжусь непониманья.
Я жила, живу и буду жить
тем, что время изменить не в силах,
тем, что невозможно разлюбить...
…Я ж не только музыку любила.

Апрель

Ап – рель! Беги, лети
              через ручьи и лужи!
Ап! B кружеве листвы
              и звон, и стон, и трель...
Весна! И на земле, и в небе
              снова кружит
единственный,
              как молодость,
                Апрель!!!

Не отпущу тебя, Весна

He отпущу тебя, Весна!
Не ты, a я расставлю сети.
Мне попадёшься и ответишь
за всё, за всё, за всё сполна.

За преднамеренный обман,
за скоротечное цветенье,
и за дурман, и за туман,
за взлёт, a также за паденье.

0, лицемерная, скажи,
зачем же голову кружила?
Ты многим преданно служила,
и мне сегодня послужи.

Недолговечная, смирись!
Навек останешься со мною,
чтоб стала вечною Весною
ещё непрожитая жизнь.

Шутовской карнавал

                Памяти Михаила Горшенёва

Шуты шутили, не шутя:
гасили свечи в тронном зале,
гостей напуганных пинали,
глумясь, кривляясь и свистя.
На короля надев колпак,
y королевы смяли платье
в горячих шутовских объятьях, –
ей не опомниться никак.
Гремела музыка всю ночь;
звенели, лопаясь, бокалы.
Вино всем головы сшибало,
и было некому помочь
остановить безумный бал,
где с приближением рассвета
кончалась жизнь, кончалось лето,
но... продолжался карнавал!


Не гони меня

Не гони, мой милый, не гони...
Я и так, как загнанная кляча.
Это не признание в любви.
Это лишь надежда на удачу.
Не прошусь, как прежде, на постой.
Хлеба брать с руки уже не буду.
Любоваться издали позволь,
чтобы вспоминать тебя повсюду.
Чтобы все грядущие года
днём ли, ночью, или утром ранним
вместо чёрствой корки иногда
мне питаться тем воспоминаньем.

Выбрасывают книги

Выбрасывают книги словно мусор.
Пришли для них лихие времена.
Летят на свалку искренние чувства,
надежды, опыт, мысли, имена...
Учебники, как брошенные дети:
все правила и формулы не в счёт.
B последний раз у них бродяга-ветер
страницы наугад перелистнёт.
Кому она нужна – Литература,
романтика печатного листа?
Важней, чем интеллект, мускулатура, –
читательская логика проста.
Вон, Пушкин в разлохмаченной обложке
валяется, не нужный никому.
Увы. Встречают только по одёжке
и поднимают насмех – по уму.
 
*   *   *

Поиграем в кошки-мышки,
помурлыкаем в ночи:
дальше, больше, чаще, выше…
Только громко не рычи.

Не пугайся тьмы кромешной,
положись на третий глаз.
Неуместная поспешность
подведёт тебя как раз.

Упадёшь на землю с крыши –
не собрать тогда костей.
… Ловко мартовские мыши
ускользают от когтей.


*   *   * 

Кобальт, кадмий, белила…
Непорочность холста.
Неспроста полюбила,
разошлась неспроста.

Акварельные краски
размывает вода.
Нарисованной сказке
не ожить ни-ко-гда.

Запылился без дела
золочёный багет.
Приближаюсь к пределу.
Повторения нет.

*   *   *

                К юбилею С.А.Есенина

Скоро, скоро нагрянет осень:
опустеют сады и поля,
обезлюдят, промокнут покосы,
поседеет, промёрзнет земля.

Посчитаем плоды и приплоды.
В короба, сундуки и мешки
сложим щедрость родной природы:
середины, вершки, корешки…

Закрома будут с верхом набиты.
Зазимуем шутя, заживём!
Овцы целы, и волки сыты.
Всюду каждому стол и дом.

Нипочём ни ветра, ни морозы:
не напрасными были труды.

… Ярче светят осенние звёзды
в ожиданье Библейской звезды.

Памяти Сергея Есенина

Ополчились на песню миром
изо всех подворотен и дыр.
То изгоем был, то кумиром,
только мир без него – пустырь.

Скольким в душу проник без спроса?
Скольких сжёг синевою глаз?
Головою русоволосой
многих и погубил, и спас.

Распинаясь и в праздник, и в будни
в одиночку за все грехи,
отдавал, как на плаху, людям
золотые свои стихи…


Летичко

Заманило вновь летичко
в землянику кровавую,
в ежевику колючую,
в подорожники горькие.

Обещало мне летичко
голубиное крылышко,
тополиное облачко,
ароматы медовые.

Подарило мне летичко
месяц – лёгкую лодочку,
росы звёздною россыпью,
цвет ромашковый солнечный.

Нагадало мне летичко
от порога дороженьку,
песню-жалобу женскую
да разлуку бессрочную.

 
МИХАИЛ СОЛОДУХИН

Солодухин Михаил Владимирович, родился 12 декабря 1949 г. в  г. Жуковка Брянской обл. В Москве с 1966 г. Служил на северном Урале, Ракетные войска, ЧЕМ ГОРЖУСЬ!
Очень люблю работать с деревом, в советское время участвовал в выставках прикладного искусства.
Поэзией увлёкся недавно, более серьёзно с 2013 года.
Член Российского союза писателей.


Возвращение

Нам дважды в реку не войти,
Я попытался.
Оборвана тугая нить,
Но я не сдался.
Те струи ласковой реки
Туманом стали.
Я там же их хотел найти,
Нашёл печаль я.
Но знал, конечно, точно знал,
Что так и будет,
И даже шанс на миллиард
Судьба загубит.
Неумолимый метроном,
Жестокий спутник,
Не сожалеет о былом,
Упрям до жути.
Надежда теплилась во мне
Найти бы каплю
Здесь, на разбившемся стекле...
Где дождик каплет.
 
Своё время

В нас время своё — не сменить, не продать.
Себя изменив, изменяем и время.
По-своему можем любить и страдать.
Совсем ни к чему поддаваться сомненьям. 

Различные краски, мазок за мазком,
Ложатся на холст лишь художнику зримо…
А время, как птица, заденет крылом,
И каждый свою в нём увидит картину.

Спит время до срока в поступках людей,   
Беспечностью нашей и негой прикрыто.
Вспорхнёт вдруг, как шустрый смешной воробей,
Иль красным, тяжёлым придавит гранитом…

Так сколько по жизни обломанных крыл?
Одни сожаленья в душе остаются…
Волк слёзы нежданно-негаданно лил, 
А заяц смеялся, как студень на блюдце…

И туча не туча… зима не зима…
Мы время своё через боль ощущаем.
И лязгают цепи, закрыт каземат.
Но время молчит, ничего не прощает…

Август 2013 г.

Тёплый август дождями не балует.
Босиком по росе поутру.
Осень... Осень, распутница шалая,
По ночам холодит мою грудь.

В жёлтой проседи кудри берёзоньки, –
Нанесла, не спросив, макияж.
Время нас захватило в заложники,   
Унесло, взяв с собой в экипаж.

Тёплый август и синь разливанная.
Так и тянет в бездонность небес!
Торопить моё лето не стану я,
Насмотрюсь этих дивных чудес.

Разноцветием травы припудрены.
Лес в объятиях сжал тишину.
Паутины блестящими струнами
Кто-то утром успел, натянул.

Тёплый август, над нами ни облака,
На востоке не в радость дожди.
Небу наши желания побоку.
Не спеши, потерпи, подожди…

Говорят, если что предначертано,
Мы не в силах того изменить.
Да, не боги, – простые мы смертные,
Но назло всем смертям будем жить.

Небо

Над землёй синий холст, а художник незримый
Пишет, не уставая, картину чудес.
Сколько чувств неземных проплывает над миром,
Улыбается солнце и смотрит с небес.

Ах, какие мазки, словно пух лебединый,
Чистотою сияют над нашей землёй.
Целомудренны ветры, – с улыбкой невинной
Разливают по душам сегодня покой.

Вижу то, что хочу, что люблю и желаю.
Мне сегодня легко в моё небо смотреть!
Так рисуй же, художник, от края до края!
Очень, очень прошу! Я спешу! Поскорей!

Краски блекнут вдали. Ветер, видно, их сглазил.
Серость дрогнувшей кистью вжилась в облака.
Я хотел бы взлететь!.. Да, взлететь, но не сразу.
Лишь тогда, когда сердцу подскажет строка.

Вот и вечер настал. В небе туч крематорий, –
Высь раскрашена злобною их чернотой…
Время я не хочу торопить, с ветром спорить…
Я вдыхаю пьянящий, вечерний настой!

Патефон

То, что сед, я понимаю,
Но хочу забыть.
Вижу я надежду с краю —
Узелок на нить.
Спрятались вдали дороги,
Мне сейчас водить,
Обивать вокруг пороги? –
Нет, уйду бродить.
В детстве я мечтал о море
И о брюках клёш.
Надо и не надо, спорил, –
Что с меня возьмёшь?
Заблудился, как в тумане,
А быть может, нет.
Полных я не знал карманов,
Это не секрет.
Но любил до безрассудства
И до драк в ночи.
Целовал я губы вкусно.
Дальше помолчим…
Нараспашку грудь открыта,
А внутри шторма.
Да, бывал не часто сытым,
В голове туман.
И до одури, до жути –
Звон колоколов…
Патефон пластинку крутит…
Вот я был каков.

Бабье лето

Бабье лето. Люблю это время.
Целомудрие синих небес.
Тишина на плечах, словно бремя,
Оседлала недвижимый лес.

Треск сучка под ногой словно выстрел,
Онемели все птицы вокруг.
Ветер тропку листвой жёлтой выстлал,
Шелестел, проверял на испуг.

Забагрянился клён, засмущался,
Прикрывает листом наготу.
Так не хочется снова в ненастье.
Время взять бы, схватить налету!..

Бабье лето. Осеннее чудо.
По низинам периной туман.
Эти дни никогда не забуду, –
Хорошо их встречать по утрам...

На опушке запахло грибами,
Терпкой затхлостью прелой листвы.
А деревня курится дымами.
Не совсем ещё жёлты кусты.

Бабье лето. Люблю это время.
Сколько нежности в нём и тепла.
Даже голос повысить не смею, –
Стали лишними звуки, слова.
               
Первое сентября

Первый день осени, плачет окно.   
Хмурое утро, и дождь не стихает.
В полном бокале сияет вино.
Печка теплом и уютом ласкает.

Словно вчера прозвенел наш звонок,
И гимнастёрка суконная впору.
Бляху начистил свою паренёк,
И, торопясь, он отправился в школу.

В сумке армейской тетрадки, букварь,
А на тесёмке чернильница сбоку.
Только ботинок чуть жмёт, очень жаль,
Ну ничего, перетерпим мороку.

Гордость внутри, – переполнен сосуд,
Грудь колесом, по-солдатски подтянут!
В школу, как в бой, ноги сами несут.
Он постеснялся с собою взять маму.

...Сколько живу, помню первый урок,
Нашу училку, Раису Иванну...
Пью я вино и смотрю в потолок.
Где ты, звонок? — Принесу два тюльпана...

Я иду – встречай

Перегон за перегоном,
остановки нет.
Стонут старые вагоны —
тяжесть многих лет.
Разгоняются перроны,
убегают вдаль,
О себе бы им напомнить,
но не слышат, жаль.
И как дни навстречу – мимо,
не остановить –
Так летят, что сердце стынет,
хочется завыть…
Полежать бы мне на поле,
в небо посмотреть,
Слышать петухов с околиц,
с ними песни петь…
Есть леса, поля и горы,
где я не бывал.
Солнце смотрит из-за шторы,
вечный зубоскал.
Насмехается над нами,
раздаёт тепло,
За собой настырно манит   
дальше, за село.
Я иду! Свети, ярило,
строго на закат.
По дороге грязь я вылью,
буду чист, как град,
Выпавший июньским утром
словно невзначай.
Ветров пожелай попутных!
Я иду, встречай!

Равнодушие
               
                Равнодушие –  это паралич души.
                Иван Охлобыстин

"Мне всё равно", – звучит, как душ холодный.
И рот открыв, не смог я возразить.
Глаза пусты. Оборванная нить...
И между нами встал забор огромный.

"Мне всё равно", – за пазухою камни,
Хрусталь в глазах, его не растопить,
Коль всё равно. Так: быть или не быть?..
Не мыты стёкла, а на окнах – ставни.

"Мне всё равно", – ликует равнодушье,
Заразой в душах тлеет паралич,
И тишина... Никто не кинет клич.
В глазах – туман, ну а в груди – удушье.

"Мне всё равно". –
Пусть даже дети плачут?
В глаза смотреть? –
Смотрите! Хватит сил?
Но я об этом вас и не просил, –
Чужая боль вам ничего не значит.

"Мне всё равно", – и хрустнула подкова...
А на груди кольчуга, как броня.
Я не приемлю и не смог понять...
Такого!..

 
Замок из песка

Я строил замок из песка
За кромкой пенного прибоя,
Где нет и не было покоя.
Хотелось бы, чтоб на века.
Ажурность башен, колоннад
Сплетаю, время не жалея,
Одну лишь мысль в себе лелея, –
Живу! И этому я рад.
А ров, наполненный водой
Вокруг, – от недругов защита.
И мост поднял, и дверь закрыта.
Попробуй-ка, возьми, открой.
А неприступная стена!..
Ощерились глаза – бойницы,
А вне – озлобленные лица
И безразличная луна.
Идти на приступ в мой удел
Захочется едва ль кому-то
Ни вечером, ни даже утром, –
Я всё, что мог, предусмотрел.
Смотрю, довольный сам собой...
Но, наплевав на все расчёты,
Напала на волну зевота…
Мне стало страшно... Боже мой!..
Я знал: ветра держу в плену!
Нежданно развязались путы…
Волна слизала рвы, редуты
И объявила мне войну.
Мой замок таял на глазах,
Он из песка, а не из стали.
И рассыпаться стены стали.
Воочию я видел крах.
 
У моря в марте

У моря Чёрного на пляже
Играет галькою волна:
То всколыхнётся, то приляжет,
И в ней качается луна.
Дорожка лунная мерцает,
Зовёт и счастье обещает –
Туда, туда, за горизонт...
Увы, не бархатный сезон.
А то бы сбросил я одежды
И – вплавь за бледною луной,
Холодною и вечно злой,
Погнался бы, как летом прежде.
Руками б звёзды разгребал
И в губы волны целовал…

Снежинки нежные летают,
И пальма лапой ловит их:
Вот красота, не хуже мая.
И эта ночь – для нас двоих.
И никого вокруг не надо,
А этот март для нас награда.
Весь мир пред нами, как дворец
Для двух пылающих сердец.
Загадочно ночи внимая,
Прижалась к мокрому плечу...

Ты в лунном свете неземная!..
Раскинем руки и – в полёт!
Нас ночь в неведомье зовёт!
 

ЕЛЕНА ФЕЛЬДШТЕЙН

Родилась в Москве, закончила Московский авиационный инсти-тут. Работала инженером.
Стихи начала писать в 2004 году, неожиданно для себя самой. Теперь поэзия – большая часть моей жизни. И надеюсь, так будет всегда.


*   *   *

У нас в душе мелодия звучит
И вдаль ведёт, как дудка Крысолова.
Пока ты жив – она не замолчит,
Мотив свой повторяя снова, снова…

За ней бредём сквозь лабиринты судеб,
Сплетая-заплетая-расплетая.
За поворот судьбы пусть нас осудят,
За свой напев.
А дудочка играет…

Меж тем уходит жизнь за годом год.
Уже не вспомнить встреч-разлук туманных…
Всё шире коридор, всё выше свод,
Всё ярче свет… И манит, манит, манит… 

*   *   *

Нет, где-то мне напутали с судьбой.
И я бреду совсем другой дорогой.
А наша встреча, как насмешка Бога…
За что-то он сердит на нас с тобой –
Сковал одною цепью, как рабов,
Чтоб мы возненавидели друг друга…
В другой судьбе ждала меня любовь.
Но не нашла я выхода из круга.
Я не считаю длинных дней в году,
И за неделей тянется неделя…
Наш добрый Бог, за что живём в аду?
Спокойно, тихо, ни во что не веря…

*   *   *

Проходит всё… Не хочется свершений…
И горести оплаканы давно…
Нас оттесняют в смене поколений…
А мне и это стало всё равно…

Всё пережито: радости, печали…
И ранняя, и поздняя любовь…
И горечью тревожить перестали
Обиды от людских жестоких слов…

И хочется спокойного житья…
Но если робко подойдёт надежда,
Мы молча посидим: она и я, –
Не думая, о чём мечтали прежде!..

*   *   *

А ты не понял, что я просто кошка,
А вечность – лишь растянутое время…
Куда бежишь по жизни суматошно? –
Не разглядеть, как промелькнули тени.

Я не спешу, есть в ожиданье прелесть.
Но мне мешают чувства человечьи:
Гаданье на ромашке – это ересь,
И глупости – все встречи и невстречи!

И глядя на тебя холодным взглядом,
Чем дольше – тем яснее понимаю,
Что мне, пожалуй, ничего не надо.
А ты спеши за счастьем – вдруг поймаешь!
А время пусть сочится понемногу…
Не надо встреч, и эта будет лишней.
Куда-то повела меня дорога…
Я – кошка! А у кошки – девять жизней!
               
*   *   *

Два одиночества
встречались у скамейки.
Не каждый день, но раза три в неделю.
И шли друг к другу по одной аллейке,
Здоровались и скромно вдаль глядели.

И говорили больше о погоде,
О медицине и о взрослых внуках.
Молчали о навязанной свободе:
Жить одиноко – трудная наука.

Им хорошо вдвоём… Но очень страшно
Решиться изменить всё в одночасье, –
Что скажут дети?..
Разве это важно?..
А на кону несбывшееся счастье.   

*   *   *
                Икеру Касильясу посвящается

Заполоскался в сетке мяч беспечно.
За океаном ахнула страна!
Мгновение, растянутое в вечность,
Закончилось…   
И чашу пить до дна.

И горе в этой горькой наготе,
Размноженное без стыда и края…
Глаза во весь экран:               
– Мы проиграли!.. –
Как ни боролись, но уже не те…
*   *   *

По знаку – Лев.  Зато в душе я – Кошка,
Вся чёрная, с янтарными глазами.
Из тысяч лет ведёт меня дорожка…
И в этих временах пока я с вами.

Считаете меня домашней киской?
Игрушкой? И прощаете вину.
Но вы однажды наклонитесь низко,
Чтоб мне в глаза поглубже заглянуть.

Я дикий зверь, меня не приручить…
Не принимайте мирный вид на веру.
Всегда сама решаю, как мне жить,
И потому покинула пещеру.

Пренебрегла я местом у огня.
Не знаю, что такое чувство долга.
Ищите в тёмной комнате меня,
И думаю, искать придётся долго!..

*   *   *

                Я сделал вновь поэзию игрой…
                Давид Самойлов

Поэзии вернуть игру:
И стих, упругий и летящий,
Взовьётся птицей поутру –
Не отличить от настоящей…

И долго глядя в небеса,
Уже не видя, только слыша,
Прикрыть усталые глаза –
Пусть улетает…
Выше, выше…
 
*   *   *

На освещённой сцене мы вдвоём,
И дышит зал неслышно в полутьме.
Рояль открыт и улыбнулся мне,
Я гость, а для рояля сцена – дом.
Погладил клавиши – привет, мой друг…
Поверь, одной мы крови – ты и я…

Беру аккорд…
                Исчезло всё вокруг…
С минуты этой только Бог – судья!..
Нет больше зала, клавиш, рук моих…
Нас музыка уводит за собой
В далёкую страну…
                И вдруг прибой               
Швырнул назад, на сцену, нас двоих,
Как на бе;рег…
                И тишина, как боль!..

*   *   *

Простить ли гению жестокость?
Не слыша горестей чужих,
Он Божий впитывает стих,
Пустую заполняя ёмкость.

Божественных мелодий звук
Когда-нибудь сосуд наполнит.
И может быть, поэта вспомнят:
Откуда он явился вдруг?

И голос зазвучит, ликуя,
Ошеломляя и звеня:
– Настало время. И могу я
Прийти… Вы слышите меня?!               

*   *   *

Поплыли паруса над серым морем.
Придут назад ли – ведомо Богам.
А с берега на них смотрело горе
Глазами женщин…
                Снова к очагам
Пора вернуться и варить похлёбку,
Кормить детей, стирать…
                И ожидать.
На море глядя, вздрагивая знобко,
Просить Богов все беды отогнать.

А волны бьются в берег год за годом.
И жизнь идёт по кругу, а не вспять:
Пришли домой другие мореходы,
Другие жены их бегут встречать…
               
*   *   *

Услышь меня! Пожалуйста, услышь
Среди ночной осенней пустоты…
А ветер убирает листья с крыш,
Красивые, цветные, как мечты.

Орнаментом кладёт на тротуар
И сам сдувает, не даёт застыть.
Потом уносит украшать бульвар…
А я решаю, как мне дальше жить.

Уже зима, и я смотрю на снег,
Где нет твоих следов и нет моих…
Ты мог бы позвонить… Твой голос… Смех…
Моей любви хватает на двоих.

Но как же тихо в зимней пустоте.
В полночной тишине лишь ход часов.
И нет сплетенья наших голосов,
И тихо плачет первая метель.

Услышь меня, пожалуйста. Услышь!
Моя любовь – вот вся моя вина!
Но нет тебя. И потому молчишь.
И длится ночь. И длится тишина…

*   *   *
                Еда для тела, пища для ума.

Вповалку на траве храпело племя,
От сытости один не опьянел.
И виделся ему прыжок оленя,
Когда спасаясь, тот почти взлетел!..

Не спасся, нет… Пять копий пригвоздили... 
Орало племя радостно "еда-а-а"!
И понял он, что грация и сила
Исчезли в этом теле навсегда…

Охотник сыт, но словно бы не ел.
И не было довольства и покоя.
Ворочался, но так и не сумел
Понять, что происходит с ним такое…

Но вновь и вновь всплывал прыжок оленя.
Последний в жизни. На пределе сил!..
И чтобы навсегда застыло время,
Он на скале прыжок изобразил!..

*   *   *

Мария грела руки у костра.
Всё так же дождь уныло моросил.
В глазах печальных отсветов игра.
А мысль одна – хватило б только сил!
В порыве ветра слышалось:
– Распни! –
Упала на пещеру тень креста…
Шли пастухи…  Их голоса… Огни…
Сияла  Вифлеемская звезда!               

*   *   *

Во мраке плакала душа,
Как заблудившийся ребёнок.
На свет просилась из потёмок
И всхлипывала, чуть дыша.
Господь ей руку протянул
И бережно и осторожно,
На светлый путь её вернул –
Единственный из всех возможных.
               
*   *   *

Душе со мной бывает скучно…
Уже не девочка она,
Но притворяется искусно,
Как будто бы совсем юна.

А иногда, прильнув ко мне,
Вдруг скажет, что она устала
И радости совсем не стало,
И страшно ей в кромешной тьме…

И надо как-то утешать,
И обещать, что невозможно…
Неправдой многие грешат.
И я могу, и мне не сложно…

Она поверит мне опять
И сразу станет молодою,
И время повернётся вспять.
Но снова скучно ей со мною.               
*   *   *

Уходит поезд, огоньки вдали,
И стук его колёс почти не слышен, –
Он скроется. И больше не зови:
Другая жизнь пойдёт, скучней и тише.
В ней утону, как муха в киселе.

Судьба, дай счастья!.. 
Крошку.
Понарошку…
Но я поверю… Ведьмой на метле
Рванусь  вперёд!.. И вспрыгну на подножку!

Баллада

Твой первый шаг, пусть из осады в рабство.
Всего лишь первый шаг… Как невозможен он!
Нет мужа, дома… Смерть Астианакса…
Все перемалывает каждая из войн.
А Троя, Гектор – это только сон…
Счастливый сон… Ну, вспомни, перед пленом.
Сильнейший прав – таков войны закон…
Что толку проклинать Париса и Елену?!

Их светлый храм – какое святотатство! –
Был греками в отместку осквернён.   
Чтоб горше вспоминалось это в рабстве.
И спотыкаясь, плача, шли в полон
По берегу… Дорога под уклон…
И скроются навек родные стены...
Гекуба, где дворец, где царский трон?..
Что толку проклинать Париса и Елену…

Кассандра! Горе всем: нет Трои-государства!
Но если бы не ты, возможно, Аполлон
Не отомстил бы так жестоко за упрямство,
Когда был красотой твоей сражён…
А над толпой несутся плач и стоны.
Ведь жить теперь за краем Ойкумены
И больше не увидеть Илиона…
Что толку проклинать Париса и Елену?

Незримый след из горя, слёз и страха –
Их скорбный путь от рухнувшей вселенной…
Кассандра и Гекуба… Андромаха…
Что толку проклинать Париса и Елену?!

*   *   *

Как быстро время утекает под мостами
Встреч и разлук, рождений и утрат.
Но забывать мы почему-то стали
Какие-то из очень важных дат…
Что было, не было… Сейчас – издалека –
Не разобрать, где мели, где разливы…
Но мост последний не стоит пока.
Струится время. Это значит – живы…

*   *   *

Каждый день – черновик недописанной в спешке контрольной…
Оглянуться нельзя – впереди всё трудней и трудней.
Об утраченном вспомнишь случайно – становится больно.
Время тает, увы, в круговерти мелькающих дней…

Но однажды отважусь и в новенькой школьной тетради –
Аккуратно и тщательно – набело перепишу.
И смогу наконец-то понять: столько лет чего ради
Так спешила куда-то?..
Теперь никуда не спешу.

 
АЛЕКСАНДР ШКУРКО

Шкурко Александр Андреевич, родился в 1937 г. в селе Солова Брянской области. Инженер-механик мясной и молочной промыш-ленности. Работал на машиностроительном заводе в Полтаве, в советских и партийных органах Киева и Москвы, в Центросоюзе России. Печатался в ряде газет, журналов и альманахов. Автор трёх книг стихов и прозы.

*   *   *
                …до боли остаться охота
                тем стареньким доном Кихотом. 
                Владимир Гальперин. "Шлагбаум"

Ярки; семейной хроники картины,
И беспощаден быту приговор.
Борьбу с его немыслимой рутиной
Ведёт неугомонный командор…

О, как неистребимо донкихотство,
Превратно осуждённое не раз.
Но перед ним отступит жизни скотство
И забренчит уздечкою Пегас…

Ощерились десятки мельниц лбами.
Устал, но не сдаётся Дон Кихот:
Не закрывайся, погоди, шлагбаум.
Ещё не раз пробьёт кровавый пот…

*   *   *
                В.Г. Гальперину

Примите мой классический сонет.
В нём не найдёте выспренних сравнений,
Но он правдив, поскольку нет сомнений:
Вы безусловно больше, чем поэт.

Вести ЛИТО непросто много лет,
Выслушивать порой и вздор, и пени.
Редки подарки сладостных мгновений,
Когда в стихе бельканто, – не фальцет.

Но закалён природный оптимист…
По части душ – большой специалист
Распознавать таланты у людей.

На этой ниве трудится активно,
А это факт особо позитивный
В восьмидесятилетний юбилей…

Моя повседневность

Как ни крути, а всё-таки я рад,
Что удаётся скрасить прозу жизни:
Пусть и не часто – оперный театр,
Музей, кино... Спасибо, что не бизнес.

Под впечатленьем то;тчас же начну
Осмысливать сюжет стихотворенья, –
Вдруг повезёт… Потом – ни тпру, ни ну.
И благо, коль нена;долго мученья…

Но если не слагается сонет,
Нет вдохновенья даже и в помине,
Есть книги, репродукции и свет
Искусственного пламени в камине…

Слегка устав, оденусь – и скорей
На рандеву, что стало всех дороже;
Где сразу же напомнит мне о ней
Осенний шорох парковых дорожек…

Я и сейчас любим?

Нежданно окрылила эта весть:
Со школьных лет любим. Все эти годы…
Что в жизни моей было – и не счесть:
Паденья, взлёты, штиль, опять невзгоды…
Но там, на пятачке родной земли,
В спокойном ритме родины далёкой
Ростки любви, что в юности взросли, –
Вот и цветенья выдержали сроки…   
Ищу ответ: ну как же удалось
Ей скрыть умело помыслы и чувства?
Секрет успеха этого "искусства"
В подсказках взрослых кроется, небось?
Подруге верю (хоть и не совсем):
А вдруг признанья всё-таки притворны?
Но только вряд ли врут в семьдесят семь,
Да и любви все возрасты покорны…

Любви не перевёрнута страница…

Прошли десятки долгих-долгих лет.
Того гляди, и старость постучится.
Но в сердце у тебя всё тот же свет –
Любви не перевёрнута страница.

Любви ко мне. Решилась рассказать
Об этом неизбывном наважденье…
И я, смущённый, в сладостном смятенье,
Почти блаженным стал – ни дать ни взять…
 
Сейчас, услышав чувственный призыв,
Свой разум вопрошаю неустанно:
Неужто светлой нежности наплыв
Считать и осудительным, и странным?

Но, кажется, нашёл уже ответ.
И мысль крамольная мне душу гложет:
Нарушить мной же принятый обет
И полюбить. "Любовь ещё, быть может…"

Не откажусь от этих чудных слов,
Но всё же предлагаю мировую:
Да, я растроган, да, любить готов…
Ту юность нашу – школьную, святую…

Неотвратимость расставанья               

Неотвратимость расставанья
Нависла небом грозовым,
Несла уныние, страданье,
Такие горькие... как дым.

Мы разлучимся так надолго…
Откуда это всё, и вдруг?   
Свой новоявленный недуг
Разбередил я втихомолку...

Так неожиданно воздвигнут
Любви печальный мавзолей...
Мы – жертвы жизненной интриги,
Напрасен слов твоих елей.

Разлуки сумерки сгущались,
Поблёк привычный интерьер.
И наклонились в знак печали
Кривые сабли сансевьер*...

* комнатное растение с высокими, жёсткими и узкими листьями
Не вылезаю из метро…

Уже семь лет я прожил одиноким,
Церковный всуе не поправ канон,
Безбрачия не нарушая сроки,
Этический не преступив закон.

Но что со мной? Как будто молодею,
Влекут воспоминанья юных лет.
И даже воплотить хочу идею –
Её увидеть, глядя на портрет.
 
Ах, может быть, опять соединиться
И пережить, как в юности, любовь?
Открыть судьбы прекрасную страницу,
От прозы жизни отрешиться вновь?

Да надо ли, ведь неизбежны стрессы –
Проявится неравенства нутро:
Она менять привыкла "Мерседесы",
А я… не вылезаю из метро…

Не возвращайся!

Туда, где счастлив был, не возвращайся,
C былым найдёшь разительный контраст.
Не узнаю;т в забытых весях нас,
Не оживают и крупицы счастья.

Весной там солнце стало слишком ярким,
Зимой – невыносимы холода;
Совсем некстати летом очень жарко,
А осенью сочит из туч вода…

Не отыскать знакомых лиц, – чужие…
Забытый местечковый говорок
Теперь коробит, он уже не впрок,
Ассоциации совсем иные…

Да и в тебе все чувствуют чужого,
Из неизвестных им ещё миров.
За целый день не вымолвишь и слова, –
Так мал на собеседников "улов".

Разочарует – и не раз! – "планида",
Всё выше нелюбви её цена…
Подкралась и реальная обида –
Родная "семилетка" снесена…

Что ж, радость бытия не возвратилась.
А под конец совсем "добил" погост:
По "нашим" так давно идёт "покос"…
За что, Господь, такая к ним немилость?

И вот бредёшь среди утрат и терний,
Не понимая, что произошло,
Поругивая свой характер скверный
С досады хмуря бледное чело…

Шагай, заложник прожитого часа…
Судьбы непредсказуемы пути.
Но дважды в ту же реку не войти.
Туда, где счастлив был, не возвращайся…

Прервалась дружбы нить…

Так нелегки победы над собой…
Но молодость – благое наше время:
Легко переносить и быта бремя,
И даже ритма жизни стойкий сбой.

И тяжкие осилить можно дни:
Распятость на кресте желаний плотских;
И ревность, что безумию сродни;
И не затихших давних мук обноски…

И всё ж прервалась дружбы нежной нить…
Пристрастно все причины выявляю,
Их в памяти своей перебирая.
В чём та, что помешала вместе быть?

…Теперь готов принять любой ответ,
Ведь столько лет разлуки пробежало!
Хочу найти подругу? Вовсе нет.
А вот случайно встретиться – пожалуй…

 
Быт побеждал…

Ни аура "кустодиевской" дамы,
Ни милая природная ленца,
Ни доброта красивого лица
Уже не вдохновят на фимиамы…

Быт побеждал: в ней всё привычным стало,
И то, что вызывало диссонанс
В моей душе, всё более снижало
На снисхождение возможный шанс.

Всё в прошлом – оправданья и уловки.
Созрел серьёзный жизненный вопрос:
Закончен поиск? Баста? Остановка?
До совершенств её вполне дорос?

В смятенье чувств хочу принять решенье,
Дрожу перед признаньем роковым.
И знаю, что не вымолить прощенья…
Мой честен шаг, но он жесток, увы.

Не сохранить приличные манеры…
На свой вопрос даю себе ответ:
Идёт ей образ "взорванной"* Венеры.
Но что же делать, если я эстет?.. 
__________________________________________________
*Направление в искусстве инсталляции, когда копию картины с фигурой человека вертикально разрезают на узкие полосы, которые затем с определённым интервалом наклеивают на основу. Это даёт её новый, заметно гипертрофированный образ.

Не довелось…

Себя в те годы помню хорошо.
И главное, – я жил без всяких стрессов.
Не обрастал пресыщенности ржой,
Искал и жаждал новых интересов.

Взорвали душу вскоре танцы мне.
Партнёрша статью нравилась балетной,
Фантазией, порою несусветной…
Контактностью устроила вполне.

Меня всё больше танец увлекал.
Но портилось подруги поведенье:
Прижаться поплотней ко мне стремленье
На дальний план отбросило танцзал…

Как жаль, но не сближались мы душой,
В общенье простота куда-то делась…
Кумекай, парень, ты уже большой.
Ведь к женщинам быстрей приходит зрелость…

А я в движенье радость получал!
Жил музыкой, владевшей безраздельно!
Подросток в этой прочной цитадели
Печальный не предчувствовал финал.

Надеялся, наивный, другом быть,
Партнёром неизменным в парном танце…
Увы, не довелось мне полюбить, –
В стране любви был робким чужестранцем…

Разлуке быть…

Я молод был, она – ещё моложе,
Прекрасна, как внезапная весна.
Но в ней один "заскок" меня тревожил:
Переживал, лишился даже сна.

Любила "популярность" показать.
Да только мне бывало не до смеха,
Когда с усмешкою могла сказать,
Что пользуется у других успехом…
 
О легкомысленный твой "котелок" –
Без устали пустое щебетанье!
Как жаль, умишку даже невдомёк,
Что сам себе готовит расставанье…

Она привыкла так себя вести.
В семейной жизни это будет больно…
Надеюсь, что Господь меня простит, –
Других воззрений стойкий я невольник… 

Нас ждёт невыносимо нервный быт.
Я сохранить любовь не вижу шансов.
И потому разлуке нашей быть:
Неверность – та же смерть. В них нет нюансов…

…Я, может быть, напрасно ей не верил?
А, может, сам был "глуп, как сивый мерин"?
Но… запоздал вопрос, ответа нет.
Всё преходяще… Суета сует.

"Рефинат"

Подколесин: Да собой-то, какова собой?
Фекла:  Как рефинат! Белая, румяная…
                Женитьба. Н.Гоголь

Весть взорвала обыденности тишь…
Скорее к ней! Пусть вёдро сменит грозы,
Чтоб возродить утраченный престиж
Былой любви и вновь отдаться грёзам!

Десятки лет? И всё меня любить?!
Пожалуй, редкая теперь метаморфоза.
Скорее подвиг, а не жизни проза,
Вот потому и встрече нашей… быть.

Не по себе мне всё же оттого,
Что шлёшь как бы из юности приветы.
Но время не щадит нас… никого! –
Неистребимы возраста приметы…

Я о спасенье редко бью в набат:
Хотя и неважнецки засыпаю,
Но сам хожу, могу сварить и чаю…
"Чего же боле?" – Чистый "рефинат"!

И на призыв откликнусь всей душой
В надежде, что друг друга не обидим.

А знаешь, это даже хорошо,
Что ты меня так плохо будешь видеть…

Избиение младенцев

                … и послал избить всех младенцев
                в Вифлееме и во всех пределах его…
                Мф. гл.II, ст.1- 12, 16-18

Родился новый иудейский царь!
Волхвы его звезду уже видали.
Для Ирода та весть тревожной стала:
В своей стране не он ли государь?

И тайно разузнав, когда рождён 
Был в Вифлееме мальчик необычный,
Волхвам сказал с ехидцей, что он ждёт
Момента поклониться ему лично.
 
Волхвы же получили откровенье:
Впредь не общаться с Иродом совсем…
Разгневан царь. Нельзя отвлечь ничем:
– Волхвы – меня! – повергли в униженье! –
Дела плохи;. Добавилось проблем,
Не избежать младенцев избиенья…
 
 
Теперь обшарит стража каждый дом
И вытащит "достойных" для закланья…
И материнский стон стоял кругом…
А Ирод проклят был за злодеянье…

                *
Виват царю!.. Звучали вновь и вновь
Хмельные крики – пир идёт дворцовый!
Царь укреплял престиж свой образцовый.
А за стеной текла младенцев кровь…

Танец Саломеи

Он Иудеей правил, Ирод-царь.
Жесток и своенравен непомерно!
Душой его всегда владела скверна,
Непреходящая и злая хмарь…

И захватила так его бравада,
Что кровное попрать решил родство:
Забрал себе у брата своего
Красавицу-жену Иродиаду.

"Ведь Ирод для людей теперь грабитель!.."
Пусть не померк супруга ореол,
Но всё ж опасен Иоанн Креститель,
Хоть и в тюрьме клеймит он произвол.

Но мыслям злым сейчас совсем не место:
Царь пригласил гостей на юбилей.
Предвидится прекрасная сиеста,
Его ждёт нескончаемый елей…

Пусть перед ним станцует Саломея,
Ведь дочь в расцвете юной красоты. 
 
"Семь покрывал"* не скроют наготы…          
Отличный план…  Пусть сбудется затея!

Мерцает свет от взлёта покрывал,
Обнажено прекраснейшее тело,
Оно с избытком чувственность воспело,
И гостевой в истоме сладкой зал…               
Действительно, "сразил" восточный танец.
Слились в нём нежность, пламенная страсть.
Танцовщица – самой любви посланец,
В восторге Ирод. Плоть потешил всласть…

"Проси что хочешь, даже пусть полцарства!"
Гостей смутили царские слова.
Потом он проклял пьяное бахвальство,
Но те слова застряли в головах…

И дочери велит Иродиада:
– Проси, чтобы умолк наш "критикан";
Что для тебя бесценная награда
Узнать, что обезглавлен Иоанн…
               
                *
Ну что ж, прелестной девушке – осанна.
Царь выполнил кощунственный каприз
И приказал внести просимый приз –
Поднос с главой Предтечи Иоанна…

----------------------------------------------------
 *имеется в виду восточный "Танец семи покрывал"