Бенвенуто Челлини. Монологи

1

Нет, я не знал, какого цвета страх.
Быть может, рыжего, как пламя в горне,
Когда течёт расплавленная бронза
По жёлобу, чтоб стать, застыв,
Героем усекающим Медузу.
А, может быть, он – чёрный, точно ночь
Без звёзд и без луны; как креп,
В который наши вдовы облачатся,
Когда мужья полягут на войне,
Разорваны ядром иль аркебузой.
Или он бел, мой страх, как простыня,
На коей мать моя меня рожала.
И в мир иной ушла; её не помню:
Был слишком мал желанный* – Бенвенуто.

Не знал я страха. Выхватить клинок
Из ножен мне труда не составляло.
Лишь будь обидчик рядом. Может быть,
По молодости пылкой в этот миг
Свободу я с разнузданностью путал.

Отец мой добрый флейту мне вручил.
Желал он, чтобы сын его любимый
Стал игрецом, но с детства ненавидел
И флейту я, и наглую виолу,
Что время отнимали у меня.
Пустое дело – что мне звук пустой! –
Искусству я иному обучался
У лучших мастеров: из серебра
И золота я отливал изделья.
Фигурки ангелов на пряжке ременной,
Букетик листьев в греческом каноне,
И разные другие безделушки,
Прекрасные, – для важных горожан.
Флоренция – мой дом, но не был я
Привязан к ней, как вертопрах к девице.
Всё ветер злой меня носил: нигде,
Как шар сухой  травы, я не прижился.

Отец мой добрый этим огорчался,
Всё звал домой любимого сынка…
Где ты теперь, конструктор инструментов –
Органов громких, лучших клавесинов?
Быть может, там, на небе создаёшь
Не из пород древесных – из ветров
Из облака – прекрасные виолы,
Что так когда-то сын твой ненавидел?

Бенвенуто* – в переводе "долгожданный"

2

Я был ребёнком маленьким, когда,
С игрушками играя, взял я в ручку
Диковинную новую игрушку:
В траве на солнце нежилась она.
Её зажал в ручонке я, а дед мой,
С лицом, белее мела, стал меня
Упрашивать, чтоб я ему отдал
Забавку эту, но но ещё сильнее
Я сжал в ладошке диво-скорпиона.
Тогда отец мой добрый подскочил,
Взяв то, что было под рукой – и тут же
Отрезал хвост разящий и клешни.
Садовых ножниц лязг я помню, так же,
Как помню огорчение моё.

Теперь с верхушки дней и лет я вижу:
Случайностей на свете не бывает.
Всё в свой черёд: стилет, клинок, кинжал ли,
С пушком наивным над губой дрожащей,
Вдруг юность пылкая даёт нам в руку.
А старость – порошки, микстуры, уксус,
Клистир и грелку. Доброе же детство
Нам дарит впрок чудесные игрушки –
Живые, настоящие, с шипами.
Вот, мой Персей отсёк башку Медузе,
Как добрый мой отец – клешни и хвост,
В ладошке детской, твари ядовитой.
И кажется мне иногда, что это
Моё, безглаво, изломилось тело
В ногах героя; смотрит мне в глаза,
Моя же голова, ещё живая.

3

Пришёл в артель к нам некий Торриджани,
Изрядный в деле медалист и скульптор.
Увидев там сработанные мною
Изделия из золота с камнями,
Машкерками, младенцами – и вазы
Из серебра, в листве, с пружинной ручкой, -
Он приглашал меня к себе работать
За плату лучшую, и я уже почти что
Согласен был. Но он похвастал нам,
Собравшимся в кружок, как он однажды,
Во гневе, Микеланьоло сломал
Ударом кулака с размаху нос, –
И будто бы тот хрустнул, как бисквит.

И я его возненавидел люто:
Не только что работать у него,
Не мог я видеть черт, мне ненавистных,
Красивого и смелого лица!

Божественный МикеланьОло! враг,
Мой враг навек тот, кто тебя обидит!
Но в жизни то – в искусстве же не так.
Когда отлил Персея я из бронзы,
Поставил я на площади его
Напротив твоего Давида – смотрит
Отрезанная голова Медузы
Тому в глаза – и каменеет он
В веках, в каррарский мрамор облачённый.

4

А Торриджани этот кончил плохо.
В Испанию уехал. Изваял
Однажды он Мадонну, но заказчик,
Аркоса граф, сыгравши недовольство,
Гораздо меньше заплатил – и, пылкий,
В ужасном гневе, названный* художник
Разбил резцом железным изваянье.
В тюрьме закончил дни горячий Пьетро.
И всех накажет Бог, кто, движим злобой,
Божественного гения обидит.

*Лексика частично сохранена автором

5

И вот явилась моровая язва.
Народу много полегло, но как-то
Я не боялся – то ли нрав мой хмурый
Мне помогал, то ли ещё что, – только
Придумал я себе забаву: сделал
Себе пищальку я собственноручно,
Отшлифовал: у папы во дворце,
Да и во всей Италии, ручаюсь,
Вы не найдёте лучшего зерцала,
Чем ствол гладчайший сказанной* пищали.

Так вот, себе придумав развлеченье,
Ходил я за Ворота, на охоту,
Там, в диких лозах много голубей.
Вспугнув, стрелял я пулею свинцовой –
Не дробью, глаз оттачивая меткий.
И так домой я нес к закату связку
Тяжёлых жирных голубей… Стрелок
Отличный я – и первым ремеслом
Могла бы быть война мне – не искусство
Лить вазы для огрызков и костей,
Обглоданных добрейшим кардиналом…

Пока чума бесстрастно уносила
Моих друзей в холодную могилу,
Я голубей стрелял – и был я весел
Охотничьим занятием, как вдруг,
Я тяжко занемог – недуг известный
Мне вздул волдырь у левого запястья.
И вся рука покрылась чем-то вроде
Мельчайших язв. Провёл я накануне
С девчонкой ночь, служанкою синьоры,
Синьора эта отличалась зрелой
Красою черт и вольным поведеньем.

*Лексика частично сохранена.

6

Как я сказал уже, в войне искусной
Заслуги бранные мне были б, верно,
Отрадой большею, чем те, что нынче
Приносят славы скудо золотые.

Когда Климент* укрылся в башне, пушки
Мне стали вдруг заказанным издельем:
На немца и испанца их направив,
Фитиль приставив, ядра посылал
Отлитые в литейном горне гнева
И удали, и храбрости – и славы
Я получил почётные флорины.

Весь Рим был взят – не взят был Бенвенуто
На пару с башней; с папой с горсткой малой
До власти жадных, хитрых кардиналов,
Чьи шапки красные немало пуль и ядер
Ландскнехтских и испанских приманили.

Понтифик мне сказал: Челлини храбрый,
Ты с Марсом дружен так, как с Аполлоном!
Два сроду несовместные начала
Ты совместил в себе, мой Бенвенуто!

*Понтифик Климент Седьмой

7

И так немало причинял вреда
Я немцам и заносчивым испанцам.
Погиб Бурбон*, военачальник важный,
Кода пищаль я разрядил в толпу
Негодных; также мной убит полковник
Понтифику служивший, перешедший
На сторону врага. Он, по-испански,
Кичливо шпагу спереди носил.
И этой шпагой надвое разрезан
Он был, когда я разрядил мой кречет –
Ядро в клинок попало – все дивились,
И сам понтифик. Также принц Оранский
Был покалечен мной – осколком хлама
Железного попал ему в лицо,
А мул под ним – так замертво и рухнул:
Мне послужили сакр и фальконет!

Жалеть врага? – На ум не приходило
Мне никогда обидчика жалеть.
Однажды, оскорбил меня прохожий
(Сидел я за столом в кругу друзей).
Пообещал ему я, что лицо
Ему попорчу – подстерёг его я,
Из-за угла напал и свой кинжальчик
В лицо ему направил, но успел
Он на беду  свою отворотиться,
И в ухо угодил ему стилет.
И умер он в сию секунду… Нет,
Я не жалел своих врагов нисколько.

*Герцог Карл III де Бурбон принимал участие в походе на Рим в мае 1527 года.  Он возглавлял немецкие наёмные войска и пал одним из первых при восхождении на стену города. Ему оторвало голову ядром. Челлини пишет, что попал в него из пищали, скорее всего, хвастаясь.

_____________________

8

Ах, неуёмный Бенвенуто!
Тебя я вынужден прервать.
Постой! – ещё одна минута –
И будет поздно: опоздать
Нельзя мне: добрый мой читатель
Враждой проникнется ко мне,
Как ты, недобрый мой приятель,
Горел пристрастием к войне.

Но бронза  дивная Персея
Тебя могла бы исцелить:
Змееволоса, ворожея
Навечно в бронзу превратить.

И ты б молчал пред безмятежным
Спасеньем, грезя наяву,
Подняв отсеченную нежно
Медузы зрящую главу.

                Конец

1 – 8 дек. 2024