Обзор осеннего тура Михаила Свищёва

Итак, поговорим прозой о стихах. Как известно, тем, кто занимается поэзией за рамками школьного курса, плохих стихов попадается в жизни больше, чем хороших. Поэтому и говорить о недостатках чужих поэтических экспериментов мне кажется гораздо скучнее, чем о достоинствах. А последние в представленной в ноябре подборке, несомненно, есть.

Ирина Пахомова Викторова «Арбатский сувенир»
http://stihi.ru/2023/06/08/2406

В палатке у арбатского двора,
Где флаги подпирают зажигалки,
Где торг ведут крутые фраера,
Мне продала мадонна в полушалке
Раскрашенный акриловый значок,
Такую дребедень на майку в сетку
С короткой надписью «Середнячок»,
Ну, типа, не в поход и не в разведку.
Не покорять вершин и облаков,
Не пить росу, не спать на побережьях,
Не ощущать вселенскую любовь
К той, чьим бездушием давно повержен.
Зачем купил, ума не приложу,
Безделицу для понта, для прикола,
С тех самых пор всегда чего-то жду,
Хотя значком от жизни застрахован.
Я – грань на стыке лучшего с плохим,
Я – метроном для малого разбега,
Я – поводырь незрячего с глухим,
Соединенных цепью-оберегом.
И ни по сердцу мне, ни по уму
Жить в мелкой заводи взамен бездонной.
Вот так я проиграл свою войну
С арбатским сувениром от Мадонны.

Во-первых, я сам почти год торговал на Арбате в сувенирных рядах. Стало быть, некая предметность завязки для меня уже налицо.
Во-вторых, крупно и неторопливо выписано. Неторопливо – но при этом темпу повествования позавидует Тарантино. 
А в-третьих – тема и ее решение. Мне кажется, что человеку легче примириться со своей смертностью, чем с обыкновенностью. Потому что смерть не лишает нас индивидуальности, а обыкновенность заставляет задуматься о собственной неотличимости от всех. А  значит, о бессмысленности существования со всех сторон, кроме майской демонстрации и последней атаки.
Но поэзия, как известно, способна выходить далеко за рамки самоанализа и философии. И вот куда вышел автор со своим значком «Середнячок»:

…Я – грань на стыке лучшего с плохим,
Я – метроном для малого разбега,
Я – поводырь незрячего с глухим,
Соединенных цепью-оберегом.

И это в совокупности с остальными строками дает такое новое и мощное решение вечного вопроса, что я не мог не поставить данный текст первым в обзоре.


А вот еще одно упражнение на вечную тему – «где мы и где вселенная», или «что он Гекубе, что ему Гекуба». Оказывается, можно сколько угодно отрицать интерес солнца к переживаниям человеков, но если отрицаешь правильно, в осадке для читателя остается рефрен «не может быть солнцу и облакам безразлична любовь – потому что важнее ее на свете вообще ничего нет». И настолько небезразлична, что мир замер, и только слышно «как опускается пенка в чашечке с латте». 

Ульяна Валерьевна «Хочешь сахару?»
http://stihi.ru/2024/09/05/3641

Солнце не волнует собственный вес и объём,
угол под которым его снимают,
если в небе отражаемся мы вдвоем.
и следующая - Сенная.

Ультрамарин над твоим городом
редкий гость в галерее моего смартфона,
где мы от нежности очумелые, собой гордые,
щуримся, улыбаемся, и нам кайфово.

Зачем облакам надуманные человеческие критерии?
Что ты себе нафантазировала, сладкая?
и несмотря на то, что вроде бы людно в кафетерии,
слышно, как опускается пенка в чашечке с латте.

А мы - просто приятели,
и это не про принятие,
не про новомодные
тренинги-троллинги.
В какой роли для неба - мы?
Цветные шарики,
рекламные, яркие ролики,
титры в фильме про день сурка.
 
Солнце по прежнему не волнует ракурс.
Мы не волнуем солнце наверняка.


Очень люблю стихи с воспоминаниями про детский сад. Школа – это, извините, огромный ломоть жизни, где сначала тот же детский сад, а на выходе уже «взрослые романы», а вот садик – дело тонкое, внемирское, изначальное. И, конечно, в этом истоке жизни огромную роль играл «мертвый» или же «тихий час» - для тех, кому повезло, и ночёвки на пятидневке – для тех, кому повезло меньше. Поэтому байковые уточки здесь – самое что ни на есть важное и сокровенное. И кто-то другой их действительно сегодня считает, несмотря на то, что они навсегда остались наши.

Михайлова Виктория Якутия «Уточки»
http://stihi.ru/2023/06/11/5859

Там детский сад мой круглосуточный,
на ужин пшёнка и компот.
А ночью смотришь - в небе уточки
шагают к озеру тропой.
Переливается чернильница
бессонной ночи через край.
И, словно пшёнка, звёзды сыпятся,
но, сколько уток ни считай,
не засыпаешь. Время тянется.
Сползает с неба чернота
на пёстрый луг пододеяльника
с лазурным вырезом пруда.
Шагают байковые уточки.
И кто-то там не спит вдали,
в саду небесном круглосуточном,
считает уточек моих.


Чем измерять человеческую жизнь? Если в мирное время, то, наверное, удобнее всего действительно собаками или котами. Ничего важнее мы не заслужили, да и не надо нам вовсе другого, остальные достижения – это ведь не про нас, это милости скорее, а не достижения, и измерять в них было бы попросту цинично. А в котах – прокатывает (извиняйте за каламбур).

Марина Чиркова «в котах»
http://stihi.ru/2024/08/08/1735

простая жисть человечинская, измеряемая в котах,
численно считается так:

первый, бабушкин или соседский — облакопушистый кот детства,
безымянный: туманной памяти мята
несминаема, но невнятна.

второй, черноглянцевый ослепительно — студенческий кот сепарации от родителей,
чудище по прозвищу диссер,
#учёныемысли.

потом к рукам — непременно рыженький, ути-булочкин, сонное солнечко —
подаренный женатым любовником
вместо ребёнка.

дальше — втридорогой дочкин сфинкс кусакин-сан, родословная сансара его непроста,
он же — бракоразводная часть имущества,
щедро оставленная мужем.

завтра усматривается — пенсионный шпротик aka полосатик,
сам придёт, и как будет не взять?
и хватит,

котю сегодняшнего чешу, внушаю: долго живи, хорошая жизнь — большая.
био-графи-я, тяни хоть до ста, — не стань слишком длинная, если считать в котах...


А можно отсчитывать жизнь просто речитативом. Иногда выходит поток сознания, а иногда – маленькая повесть в 18 строках. Подумаешь – а чего такая маленькая – а это не к стихам, к жизни. Стихи-то они, когда есть, все правильно передают. И вывод делают.

Анна Васильевна Савицкая «Романовка»
http://stihi.ru/2024/05/29/2613

За длинным столом в Романовке
Между сиренью и жасмином
Помещались мы все, да ещё соседи.
Я часто сидел на коленях у дяди Миши,
И его борода натирала мне бритую макушку:
Мама считала - пусть голова проветрится летом.
А к садику я обрастал.

Мама считала - пусть голова проветрится летом,
И я ездил в Романовку в школе,
И в институте,
Знакомил с первой женой,
Хоронил вторую.

Сейчас мы за тем же столом втроём.
Сирень измельчала, жасмина и вовсе нет.
Строго говоря, нас двое -
Сирень всё же не считается,
Но и кошка - ведь она приходит от соседа.
Получается, только я один.


А вот еще одно «про жизнь». Или не про жизнь, а про то, как все после жизни бывает. Или про то, что «во время» и «после» происходит одно и тоже, поэтому переживать не о чем, если это касается себя любимого, зато есть так много всего, о чем стоит переживать. И еще я Питер очень люблю, а здесь его тоже есть.

Александр Крупинин «Над кондитерской Вольфа восходит звезда Каллипига...»
http://stihi.ru/2024/08/15/6309

Над кондитерской Вольфа восходит звезда Каллипига.
Петербургские звёзды всегда холодны и печальны.
Пригибаясь к земле, архитектор идёт Шнейдер-Штукин.
"Что ж ты гробишь наш город!"-кричат ему вслед пионеры
И в согбенную спину швыряют тяжёлые камни,
И плюют ему вслед, и хохочут, и бьют в барабаны.
Архитектор не молод, ему тяжело уклоняться
От летящих камней, от недоброго детского слова.
Как жесток этот мир, где художник всегда беззащитен.
Пионеры хохочут, вокруг разрушается город.
Тихо падают крыши на головы мирных прохожих.

Из кондитерской Вольфа выходит последний кондитер,
За спиной оставляя одиннадцать тысяч эклеров.
Покупателей нет, все уехали в город Актюбинск.
Там спокойно, тепло, на прохожих не падают крыши.
А кондитер остался, он жить не умел без эклеров.
Плечи мелко дрожат, по переднику катятся слёзы.
Через несколько дней его дети эклеры погибнут,
Превратятся в кусочки сухого холодного теста.

На Владимирской площади в небе маячит ротонда.
Как прекрасны напротив собора её очертанья.
Значит прожил не зря свою горькую жизнь архитектор,
А незрелые люди по злобе  бросают каменья.

Каллипига покажет свой зад петербургскому плебсу.
Недоступна звезда, холодна и немного печальна.
А эклеры над Мойкой летят  словно дикие утки,
Словно песни восточных славян, словно сон о прекрасном.


А вот тоже тема как тема – о низком и высоком. И о том, что не продается вдохновенье, но можно валенки продать. Говорят, Цветаева, когда в Россию вернулась, любила в гостях восторгаться хозяйскими библиотеками – типа, это что у вас – книги? Зачем они вам – отдайте мне, а я вам колечко с изумрудом… Понятно, что все ее за это еще больше любили. Но вот здесь у автора, перефразируя еще одного классика, «про нас про всех, какие, к чёрту, Блоки». Это нас учили, что литература превыше всего, а потом ставили за базарные прилавки. Это нам объясняли, что учение – свет, а учителя – отбросы рыночного общества. Это нам внушали, что раз Партия больше ведущей роли в Конституции не имеет, то ум, честь и совесть – в сортир.
Теперь все становится на свои места (у кого становится). А вот Блок все равно фигачит пожарным набатом – рано, мол, еще расслабляться, подешевели ваши советские книжки только до тех времен, пока ими опять буржуйку топить не придется…

Юрий Чигринов «Купите Блока»
http://stihi.ru/2007/07/09-1512

…Особенно в начале осени –
лицом в окно – читала Блока,
как будто в классе нет нас вовсе.
И в дверь входила Незнакомка
вся в розовом, русоволосая.
И пацанва холодногорская
смолкала на её уроках.

И пахли астры сентября!
А я гривастым истуканом
смотрел с камчатской долготы
на незнакомое и странное,
и…огорчался: не меня
на переменках, а цветы
она поила из стакана.

Лишь по глазам узнал в торговке
учительницу средних классов.
Заоблачное время двоек
за Лермонтова, за Некрасова…
с портфельчиком, с подбитым глазом
вошло под сердце – чем-то ласковым.

У ног – на полиэтилене –
я вижу, старостью набухшие,
тома и томики: Есенина,
Крылова, Батюшкова, Пушкина…
со вкладышами-промокашками.
А в полуметре – та же Аннушка,
Бог мой, моя училка русского.
Отменно время расстаралось:
в потёках, цвета ржавой стали
её – оранжевая блузка.

А по рядам – сентябрь и музыка!
(Рука поправила беретик нитяный.)
Зачем? к чему она мной узнана?
- Возьмите Клюева. Купите…
Блока…
Глаза – всё с той же светлой грустью
с неистребимой поволокой,
в разводах от искусной пытки,
от глаз моих отвёл Учитель
к стоящей рядом – Незнакомке.

И я – прилежный наблюдатель,
вполне опрятный мещанин,
уйду молчком и без оглядки
от этих резаных морщин,
от этих – смертных книжных пятен…
в ряды базарных мешанин,
в свой магазинчик №5й.

И будет время течь спокойно.
Вот только ночью, словно колокол:
Купите Блока. Купите Блока. Купите Блока.


В общем, спасибо огромное – и тем, кто попал в мой обзор, и тем, кто не попал! Потому что в поэзии, вопреки нашим стихам, недостатков гораздо меньше, чем достоинств!


Шорт Михаила Свищева

Ирина Пахомова Викторова «Арбатский сувенир»
http://stihi.ru/2023/06/08/2406
Ульяна Валерьевна «Хочешь сахару?»
http://stihi.ru/2024/09/05/3641
Михайлова Виктория Якутия «Уточки»
http://stihi.ru/2023/06/11/5859
Марина Чиркова «в котах»
http://stihi.ru/2024/08/08/1735
Анна Васильевна Савицкая «Романовка»
 http://stihi.ru/2024/05/29/2613
Александр Крупинин «Над кондитерской Вольфа восходит звезда Каллипига...»
http://stihi.ru/2024/08/15/6309
Юрий Чигринов «Купите Блока»
http://stihi.ru/2007/07/09-1512


Об эксперте
 
Михаил Свищёв - поэт, журналист, главный редактор медиахолдинга ПЛАС. Родился в семье учёных в Москве. До поступления в Литературный институт им. Горького в 1995 г. переменил массу профессий – от лаборанта и архивариуса до телохранителя, пока не остановился на журналистике.
Печатался в изданиях «Октябрь», «Нева», «Новая Юность», «День и Ночь», «Сибирские Огни», «Наш современник», «Литературная газета», «Независимая газета», «Огни Кузбасса», Окна (Германия) «Литературная учеба», «Дети Ра», «Кольцо А» и др.
Автор семи поэтических книг.
Страница на stihi.ru - http://stihi.ru/avtor/knmishkin