Приписанная Пушкину Гавриилиада. Приложение 7. 6

Оглавление и полный текст книги «Приписанная Пушкину поэма «Гавриилиада» – в одноимённой папке.


Приписанная Пушкину поэма «Гавриилиада»
Приложение № 7.6. Выписки из статьи: Белозерский Е.М. «К биографии поэта А.И. Полежаева» (1895 г.)


Белозерский Евгений Михайлович (1853-1898 гг.) – поэт, прозаик, драматург.

Статья Белозерского Е.М. «К биографии поэта А.И. Полежаева» была опубликована в 1895 году в журнале «Исторический вестник» (№ 9, стр. 644-647). В нижеследующей выписке даю её наиболее содержательную часть:


     Биография поэта Полежаева представляет ещё много пробелов, много недоговорённого, неясного или даже совсем гадательного. Поэтому, думается, всякие разъяснения или новые черты из жизни несчастного поэта будут приняты с благодарностью всеми истинными любителями русской литературы вообще и поэзии в частности.
     Замечательно, что в месте рождения поэта, Саранском уезде Пензенской губернии, где мне пришлось прожить несколько лет, не сохранилось о нём никаких преданий или даже воспоминаний.
     <…>
     Зато в Москве мне случайно пришлось услышать кое-что о поэте. В начале восьмидесятых годов я познакомился с одной почтенной старушкой, Евгенией Андреевной Дроздовой, урождённой Комаровой, коренной жительницей Москвы. Прежде я слышал, что она знавала Полежаева, но особенного значения этому обстоятельству не придавал. В последний же мой проезд через Москву я услышал от этой старушки много такого, что, по-моему, заслуживает внимания.
     Госпоже Дроздовой теперь семьдесят пять лет. Родители её имели в Москве свои дома и жили очень хорошо. Многие из тогдашних студентов были приняты в их доме, как свои, из которых она помнит Полежаева, Коврайского, Лозовского, Уткина и других. Эта компания студентов составляла свой кружок. Душою товарищества был поэт Полежаев, который безусловно выдавался среди других студентов своим умом и находчивостью. Он был очень статен собой и имел замечательно выразительные глаза. Как все студенты того времени, и это товарищество проводило своё время очень весело, занималось кутежами и разными похождениями, в основе которых чаще всего было простое школьничество. Так, однажды Полежаев шёл с кем-то из товарищей по улице; в это время на извозчике ехала какая-то хорошенькая барышня. Он вскочил сзади на дрожки, поцеловал её и снова соскочил долой. В другой раз, например, это товарищество студентов раскачало забор перед домом какой-то барышни и т.п. в этом же роде. Товарищи Полежаева говорили г-же Дроздовой, что в университете он шёл хорошо, и начальство отличало его среди других студентов. На свою беду, поэт перед окончания университетского курса написал известную шуточную поэму «Сашка», которая в игривой форме описывала разные похождения и кутежи студентов. Название «Сашка» относилось собственно не к одному только Александру Полежаеву, но и ко всем другим товарищам – Коврайскому, Лозовскому, Уткину и проч., которые все назывались Александрами. Эта поэма была написана на нескольких листах писчей бумаги, а на первой странице карандашом был нарисован Уткиным портрет государя с подписью: «Рисовал студ. Уткин».
     Первые годы после заговора декабристов было очень строго. Когда государь Николай Павлович приехал в Москву на коронацию, то неизвестно кем-то писанная поэма «Сашка» была передана ему. В другое время эта шалость и прошла бы, может быть, безнаказанно для поэта, но вскоре после движения декабристов, которое приписывалось вредному образованию юношества, трудно было рассчитывать на снисходительность. Действительно государь взглянул на дело серьёзно и потребовал к себе студента Полежаева. В биографическом очерке Полежаева, предпосланном к изданию его стихотворений журналом «Нева», сказано, что ректор университета разбудил Полежаева часа в три ночи и велел сойти в правление, откуда попечитель округа повёз его к министру народного просвещения и т.д. Г-жа Дроздова отрицает это и рассказывает следующее. Полежаев жил в нумерах, на Тверской. Его взяли утром, в чём он был, и отвезли к государю в грязном сюртуке, с двумя пуговицами, и в пуху. Когда государь, сурово взглянув на него, спросил:   
     – Ты ли сочинял эти стихи?
     – Я, – ответил Полежаев.
     – Читай, – сказал ему государь, протягивая тетрадь.
     – Кто писал, тот читал, ваше императорское величество, – ответил поэт, опять сложив тетрадь и подав её обратно.
     – Бравый солдат, – произнёс государь, смотря с любопытством на поэта.
     – Готов служить вашему императорскому величеству, – ответил, кланяясь, Полежаев.
     Когда поэт вышел из царского кабинета, то генералитет с участием говорил ему:
     – Надо было бы упасть к ногам государя и сказать: «Игра ума, ваше императорское величество». На что поэт ответил: «Что сказано, то сказано». Всякую другую передачу этого события в жизни поэта г-жа Дроздова положительно отрицает и называет выдумкой.
     Полежаев после этого был зачислен в Бутырский полк унтер-офицером. С полгода он вёл себя хорошо, и первое время о нём каждый месяц доносили государю. Поэт, при его развитии, очевидно, не мог примириться со своим новым положением и, не видя улучшения своей участи, начал пить запоем, и в этом всё дальнейшее его несчастие. Пользуясь данным ему правом писать государю, он послал ему просьбу о помиловании. Не получая ответа, он самовольно оставил полк и пошёл пешком в Петербург, но одумался и вернулся опять в свой полк. За это, по конфирмации государя, он был лишён личного дворянства и разжалован в рядовые без выслуги. В жизни поэта не осталось никакого просвета и никакого выхода. Он запил горькую. В это-то время с него и был снят помещаемый при сём портрет, писанный студентом Уткиным, который и сам был потом сослан в Сибирь. При этом необходимо оговориться, что собственно подлинный портрет работы Уткина бесследно исчез, но с него в Москве литографским способом было снято пятьдесят экземпляров; вот один-то из этих редких экземпляров и сохранился у г-жи Дроздовой. Он мною передан в Императорскую Публичную библиотеку. Портрет, по словам г-жи Дроздовой, очень похож, «совсем как живой», а если лицо кажется одутловатым, то это от запоя.
     Когда он был студентом, в него была влюблена одна генеральская дочь, фамилию которой г-жа Дроздова забыла. Она жила на Тверской. Когда он, будучи унтер-офицером, в первое время шёл со своей командой куда-то на часы, то, проходя перед домом этой девушки, стоявшей на балконе, он вышел из строя и ружьём сделал ей честь.
     Из Москвы, продолжает г-жа Дроздова, поэт был переведён на Кавказ и отсутствовал года три или четыре, а затем в начале тридцатых годов был переведён в Тарутинский егерский полк, командиром которого состоял Святогор-Штепин, вообще относившийся очень снисходительно к поэту. У него Полежаев даже некоторое время был учителем. В это время он очень нуждался в деньгах, пил очень много и всё грозился отправиться и собственноручно убить какого-то своего дядю, который обобрал его, присвоив завещанные отцом поэта тысяч двадцать рублей. Это обстоятельство особенно удручающим образом влияло на поэта. Нуждаясь в деньгах на вино, он часто обращался к товарищам, которые давали ему водки, но с тем, чтобы он писал. И вот, сидя за бутылкой водки, он диктовал стихи, а товарищи записывали их… «И замечательно, – прибавляет г-жа Дроздова, – что, чем бывало, он больше пьёт, тем пишет лучше».
     Он бежал из Москвы всего три раза; последний раз это было в 1837 году, когда он самовольно оставил полк, куда-то пропал и даже пропил свою амуницию. Его нашли, вернули в полк и наказали розгами. Это было осенью, уже в заморозки, но месяца г-жа Дроздова точно не помнит. Его положили в военный лазарет, где он болел более трёх месяцев. «К нам часто приезжал, – рассказывала Е.А. Дроздова, – батальонный адъютант, Михаил Павлович Перфильев, который говорил, что долгое время после наказания поэта из его спины вытаскивали прутья. Мы, девушки, им очень интересовались, но навестить его совестились, однако же через его товарищей и наших знакомых по полку знали о нём самые мельчайшие подробности». К Рождеству 1837 года поэт стал чувствовать себя очень дурно, страшно изменился физически и нравственно, сделался религиозен, причастился, соборовался и умер истинным христианином. Перед смертью он созвал всех своих товарищей и в великолепной речи убеждал их веровать, говорил им, что сам он не приобщался Св. Тайн семнадцать лет, но теперь раскаялся и сделался другим человеком.

                Евгений Белозерский