Корь

Как всякий, кто рожден был в царстве зла,
Я черной меткой намертво помечен.
Воспоминанья – пепел и зола,
Но даже след их вытравить мне нечем.

И было ль то задумкою Творца?
Как муха в янтаре, в пейзаж восточный
Был замурован. Стоя у торца,
Я к трубам прижимался водосточным.

По ним стекала с ржавых крыш вода,
Впадая в ручейки, затем в арыки.
И вечер был, и утро. И среда
В четверг впадала вновь без заковыки.

Вид из окна – бревенчатый сарай,
Дерев скелеты, чёрные от горя.
И душу рвущий мне вороний грай.
И сыпь, и жар болеющего корью.

Дверь отворялась, и клубился пар
Вкруг женщины в покрашенной цигейке.
Включался свет – и отгонял кошмар.
И освещал прекрасный лик еврейки.

Из серого бумажного кулька –
Что мне казался рогом изобилья –
Вдруг возникали: крынка молока,
Мёд, пряности, имбирь… И запах сбитня

Мне ноздри щекотал. Его глоток
По пищеводу тёк горячей лавой.
И стены падали, и падал потолок.
Я падал в сон, опоенный отравой.

Во сне я бредил. То казалось мне,
Что упыри кружатся по подворью,
То жуткий лик мерещился в окне…
И знал я, что умру, сраженный корью.

Потом я долго возвращался в жизнь.
Растаял снег. Затих и грай вороний.
Покрытые листвой, тянулись ввысь
Деревья во дворе. В их пыльной кроне

Был слышен щебет неизвестных птиц,
Был солнца луч, проникший к изголовью.
Но я не помню лиц, не помню лиц
Тех, кто смотрел в мои глаза с любовью…

И лишь одно всегда передо мной –
Той женщины в покрашенной цигейке,
Что осветило весь мой путь земной –
Навек любимой матери-еврейки.

Как всякий, кто рожден был в царстве зла,
Я черной меткой намертво помечен.
Воспоминанья – пепел и зола,
Но даже след их вытравить мне нечем…