Черноглазая казачка

                -Кум! Как же ты допустил, что у тебя внук негр?
                -Дурак, ты Ваня! Зато сразу видно, что не еврей!
                Старый анекдот.

    Василий Иванович Луценко был потомственным казаком и очень этим гордился.
С детства он помнил рассказы о предках, расстрелянных большевиками, о прежних порядках в казачьих станицах, о чистоте нравов и почтении к заслуженным людям.

В доме хранились многие вещи из прошлого и соблюдались традиции, которые помогли Василию Ивановичу самому стать уважаемым и достойным человеком, каким, по словам стариков, были его, ушедшие из жизни, предки.

И, хотя сам Василий Иванович был членом КПСС, коммунистов он ненавидел, считая их повинными в революции, которая отбросила страну назад и погубила лучших её представителей.

А уж поверить в то, что  эту самую революцию русский народ мог совершить по своей воле и разумению, Луценко не мог никогда.
Во всем виноваты инородцы, всякие там евреи, поляки и прочие косоглазые и черножопые, которые за деньги воевали с защитниками веры и отечества.

Поэтому ко всем другим народам, кроме русских и казаков, у Василия Ивановича была глубокая и стойкая неприязнь, которую он особенно  не стеснялся высказывать на многочисленных застольях в своей, исконно казачьей, станице Зеленчукской на Кубани.

И, естественно, что, когда в перестройку стало возрождаться казачество, казаки на круге избрали Василия Ивановича атаманом, потому что других претендентов с такими достоинствами и родословной рядом не наблюдалось.

К шестидесяти годам жизнь у Василия Ивановича резко изменилась.
Сначала единственная дочь Лида уехала учиться и жить в Москву.
А потом неожиданно умерла жена Галя, самый дорогой Василию Ивановичу человек.

Спасала от тоски и печали работа атамана, которая занимала всё его время и мысли.

Так прошло ещё пару лет.

И тут случилось несчастье.

Его любимая дочка Лида, выросшая на казачьих традициях, в полном уважении к родителям и памяти своих предков, вдруг вышла замуж за какого-то иностранного врача-еврея и уехала жить в Израиль.

Это было неслыханным предательством.
Уж в Лиде-то он был уверен, что она выйдет замуж только за казака, а не иногороднего, как в станице называли пришлых.

И как ни уговаривали его казаки  «не брать в голову», по их глазам Луценко видел, что авторитет его рушится безвозвратно.
У другого может и не заметили бы такого позора, но с Василия Ивановича, хранителя традиций и порядка, спрос особый.

Луценко сложил с себя полномочия атамана и стал заниматься домашним хозяйством на своих двадцати пяти сотках, которые после смерти жены совсем заросли крапивой и бурьяном.
Завёл во дворе живность и стал доживать свой век, уже ни на что хорошее не надеясь.

Дочке на письма он не отвечал, а потом она и сама перестала писать.

Прошло около пяти лет, когда вдруг, под вечер, его дочь Лида появилась на пороге.
Она была в чёрной косынке и  сказала, что её муж погиб в израильской армии, а ей необходимо на год пристроить свою дочь, чтобы самой  закончить университет.

Василий Иванович молчал, и Лида, не дождавшись ответа, пошла в соседний двор к своей тётке Полине, сестре матери, которая уже лет десять  жила одна после смерти мужа.

Через несколько дней, зайдя к Полине во двор, Василий Иванович увидел там  девочку лет пяти-шести, от вида которой его чуть не хватил удар.
Девочка была негритянкой.

-Вот знакомься Вася. Это твоя внучка Лин.
-Как! Она же писала, что её муж еврей!
-Правильно! Он еврей из Эфиопии. Там, оказывается, тоже есть евреи, только
 чёрные.
Василий Иванович молча повернулся и ушёл.

-Господи! Что скажут казаки?
Такой позор на старости лет.

Но казаки ничего не говорили.
Негров станичники видели только в кино.
А потому, встречая чернокожую девочку, которая хорошо и правильно говорила по-русски, все улыбались и старались всячески выразить ей своё расположение.
Каждый, из встретивших девочку, пытался ей что-нибудь подарить.

Пожилые же казаки добродушно шутили и называли девочку казачкой.

И только Василий Иванович не хотел признавать свою внучку, несмотря на уговоры родственников и соседей.

А девочка часто сидела на лавочке около калитки своего деда и, при его появлении, вставала и говорила:
-Здравствуй, дедушка Вася!

Луценко не отвечал и уходил по своим делам.

Когда же она наблюдала за ним из-за соседского плетня, он делал вид, что его это не касается.

Однажды, не дождавшись утром деда, девочка пошла за Полиной, и они вместе обнаружили Василия Ивановича на полу посреди комнаты.

Вызвали скорую.
Медики поставили капельницу, сделали уколы и сказали, что,  до прихода кардиолога, нужно лежать неподвижно в кровати.

Так и пролежал Василий Иванович полтора месяца в постели.
Но когда бы он ни открывал глаза, он видел рядом на табуретке  Лину, как стали называть девочку станичники.

Когда Василию Ивановичу стало легче, он стал прогуливаться по станице с внучкой.

Его очень удивляло, что все станичники так любят его внучку, и так тепло и по-доброму с ними раскланиваются.

Раньше Василия Ивановича уважали, а то и побаивались.
А теперь он чувствовал, что его любят и все рады его выздоровлению.

Как-то под утро Василий Иванович почувствовал, что у него текут слёзы.
Он даже начал всхлипывать, и никак не мог сдержать это своё состояние.

А когда Полина и девочка пришли его проведать, он прижал внучку к себе и сказал:
-Всё будет хорошо.

А потом приехала дочка Лида.

-Не забирай внучку. Помру я без неё. А с ней может и поживу.
Пожалей старика.

Василий Иванович сильно сдал за последнее время, и Лида оставила дочь ещё на год.

Умер Василий Иванович, когда Лина была уже в четвёртом классе.

Вся станица провожала его в последний путь.

Лида забрала дочку в Израиль, но каждый год они вдвоём приезжают на могилу Василия Ивановича.
И когда они идут через всю станицу с букетами цветов на кладбище, к ним пристраивается много казаков и казачек тоже с  цветами.
И на могиле их отца и дедушки в тот день много-много цветов.


Так вся станица и продолжает называть Лину «наша казачка».
И она очень этим гордится.