ГДР - Ностальгия по убитой стране

Многие мои ровесники и старшие дети, которым уже под пятьдесят, частенько ностальгируют по временам СССР, порой сильно идеализируя и приукрашивая ту жизнь, иные даже хотели бы ее как-то вернуть. Замечу, что, как говаривал недавно наш лидер, Император Владимир, «те, кто не сожалеет о развале СССР, не имеют сердца, но тот, кто мечтает о его возрождении, явно обделен разумом» (цитата не очень точная, а закавычил, чтобы показать, что не сам придумал). Конечно, были определенные преимущества и у того государства – например, сильная социальная составляющая. Но, наряду с этим, отсутствовала необходимая динамичность экономического развития. Полностью выродилась идеология. Система распределения давала частые сбои, снабжение людей на местах было крайне неупорядоченным и зачастую провальным, процветало разгильдяйство, местничество, воровство и откровенный саботаж, искусственно создавался дефицит – причем, на фоне достаточного производства …И прочая, и прочая, и прочая… Ну, об этом было много разговоров, споров, вранья и подтасовок – это все отнюдь не предмет моих воспоминаний. Но лично я как-то больше ностальгирую по другой угробленной стране, которая называлась Германская Демократическая Республика (сокращенно ГДР), в которой я провел самые первые годы моей трудовой деятельности, да и вообще – лучшие годы моей молодости.

1.
Страну эту, с согласия предателей-руководителей СССР, нагло и беспардонно аннексировала ФРГ, мотивируя эту мерзость якобы «воссоединением немецкой нации». На самом деле, это было самое первое, удачное для НАТО и будущего Евросоюза, но фатальное для народа ГДР, лишение суверенитета целого государства. Впоследствии, правда, НАТО и ЕС не стали формально аннексировать государства, а просто лишали их суверенитета, разрушали экономику, укладывали под «коллективный Запад», навязывали вступление в агрессивный северо-атлантический альянс и евросоюз, а дальше (как говаривал один мой знакомец и сосед по даче – тогда отставной подполковник КГБ) «…пускали все это на ХОРОШИЙ самотёк…». И бывшие относительно самостоятельными страны вроде Польши, Венгрии, Румынии, Чехословакии или вполне процветавшие в составе СССР Союзные Республики (Прибалтики, Средней Азии и Закавказья) вдруг становились бедными и зависимыми, потому что стали жить на дотации и подачки за тявканье на Россию, да вдобавок неуклонно лишались своей молодежи, которая стремительно сваливала из становившегося неуютным и бедным Отечества…
Но в те годы, когда я в 1975 году только-только получил новенький диплом ИН'ЯЗа, неизбежность падения великой Империи еще не ощущалось столь явно. Я, кстати, покапризничал с распределением – была такая форма трудоустройства молодых специалистов-выпускников ВУЗов: их как бы распределяли по разным конторам и предприятиям, где предстояло отработать три года в плане некоей компенсации за бесплатное высшее образование, которое сочеталось с выплатой стипендий, размер которых в советское время позволял как-то жить. Итак, как отличник и уже семейный человек с целым одним ребенком, я мог отказаться от неприемлемого для меня места работы, - ну, не нахал ли, а?! Что я трижды и проделывал. Лишь на четвертый вариант согласился. Кстати, когда я уже оформился в «Союззарубежгаз», но ждал оформления выездных бумаг и сидел  без денег, меня пригласили на недельку-другую подработать в КМО (комитет молодежных организаций) при ЦК ВЛКСМ. Этой небедной конторой с хорошими материальными и административными ресурсами тогда командовал будущий вице-президент СССР Геннадий Янаев, который хотел было взять меня туда на постоянную работу в отдел международных связей, да я уж был завязан на Газпроме накрепко, посему отказался. Интересно, как сложилась бы моя жизнь, согласись я тогда на его предложение? Ну, история не знает сослагательного наклонения…
О, тогда в мире все было еще вполне надежно и солидно: нерушимая и поражающая своей военной мощью Организация Варшавского Договора, Совет Экономической Взаимопомощи с прогрессивной для того времени интеграцией производств и общей виртуальной валютой (кстати, Евросоюз практически во всех схемах своего устройства тупо скопировал основные организационные и финансовые принципы СССР и СЭВ, своего ума-то нет!). СССР – на страже мира и социализма, его верные союзники в лице ГДР и других стран социалистического лагеря единым фронтом противостоят наглой агрессивной политике США и его сателлитов… ну, и далее – по передовице «Правды», ура! 
А кто не с нами, тот против нас, и тому полагается вломить по сусалам – да так, чтобы перья летели в разные стороны, а клочки – по закоулочкам!..

2.
Итак, мое четвертое распределение пришлось мне как раз по вкусу: мне предложили должность рядового (естественно!!) экономиста в системе Министерства газовой промышленности СССР - во внешнеэкономическом Объединении «Союззарубежгаз» (потом его переименовали в «Союззарубежгазпром»). Сразу по зачислении в штат, надо было поехать в ГДР, в группу советских консультантов - геологов и газоразработчиков. Ибо в ГДР были разведаны разные газовые месторождения, причем в сложных условиях и на больших глубинах, надо было помочь в их разработке. Вот там и работала довольно большая группа разнообразных специалистов, вернее – несколько групп: геологи, буровики, разработчики. Каждая группа занималась своими вопросами. Я попал в группу разработчиков газовых месторождений. Жили мы в Магдебурге, работали в НИИ в составе крупного объединения  «Нефтегаз», примерно в получасе езды от Магдебурга, в небольшом городке под названием Гоммерн. Группы геологоразведчиков и буровиков работали в Штендале и Зальцведеле – непосредственно на месторождениях. Еще одна группа (как  бы начальников) работала в Берлине при Министерстве геологии. И вот меня направили в Магдебург, предварительно на год. Было это в конце ноября 1975 года. Однако, проработал я там четыре года, просили еще остаться, но я месяцок после четвертого года задержался (на переходный период), а перед самым новым 1980-м, годом уехал – меня пригласили на работу в аппарате Главного архитектора Москвы, там я сразу включился в финальные мероприятия по подготовке Московской Олимпиады-80. Да и просто надоело на одном месте сидеть (пусть и сытно было очень, и комфортно). Вообще сам наш приезд в ту страну был отмечен странным происшествием. На вокзале в Берлине меня с семьей встречал водитель из гоммернского НИИ. Он по какой-то технической причине (сейчас уж и не вспомню, что именно его задержало) опоздал минут на двадцать-тридцать. Мобильников тогда не было, номера телефонов посольства и торгпредства у меня были только на особые случаи (вернее, экстремальные – а тут всего лишь водила задерживался). Да и суббота была, зачем серьезных людей по пустякам беспокоить? Решил просто часок подождать. Жена попыталась было поверещать — пресек на корню. Тем более, что  малыша она покормила прямо перед прибытием на Остбанхоф (Восточный вокзал) в Берлине, а необходимое «питание» в натуральном виде было всегда с собой — молока что на старшего, что на второго сына у моей первой жены всегда хватало. Мы же нуждались только в определенности, были сыты и имели с собой «сухой паёк» в виде копченых колбас, пары банок красной и черной икры и буханки «Бородинского». Водитель нашел нас сразу в зале ожидания для мамочек с малышами, начал что-то объяснять про пробитое колесо и извиняться, но я и его «причитания» пресек, он и успокоился вмиг. Мы оперативно погрузились в «Волгу» и поехали с комфортом, сыночек Вова сразу уснул. И тут, отъехав от Берлина по автобану буквально километров двадцать, мы уткнулись в тяжелую аварию: перевернулся панелевоз  и накрыл несколько легковушек — там явно было пять-шесть жертв, стояло с десяток «Скорых», на асфальте была видна кровь. Если бы водитель приехал вовремя, или если бы я, упершись рогом, нашел иной способ уехать, мы бы гарантировано попали «под раздачу». Вот так, не проявив недовольства и не пытаясь «рвать когти», а спокойно и кротко ожидая приезда машины за нами,  мы избежали верной гибели… Отойдя от шока, мы с водилой повели разговор о НИИ, где мне предстояло трудиться, о режиме работы, о квартире, куда нас везли. Оказалось, что жить нам предстояло в двухкомнатной квартире в новом доме, где размещались все семьи советских специалистов, работавших в городке Гоммерне под Магдебургом. Жена немного беспокоилась по разным бытовым пустякам: насчет квартиры, не мала ли будет; насчет комплектности мебели, разной бытовой утвари и техники, посуды, постельного белья и прочей ерунды… И, как выяснилось сразу по приезде, — совершенно напрасно. И вообще — про все она напрасно беспокоилась. Доехали мы, как сейчас помню, чуть больше, чем за полтора часа, причем водитель старался ехать не медленно и не быстро, ехал ровно и солидно - «Волга» (21-я модель) была по тем временам очень комфортная машина, с плавным ходом и удобными сиденьями. Директорский вариант, который примелькался еще в комедии «Берегись автомобиля».

3.
Когда подъехали к явно новенькому девятиэтажному дому (как потом выяснилось, построенному ровно полтора года назад),  водитель и похожий скорее на кавказца, чем на немца, дядька по имени Георг, который  встречал нас у подъезда, помогли нам разгрузиться и затащили наши вещи в квартиру. Нам с женой разрешили нести только малыша и мой портфель с документами. Итак, «наша» двухкомнатная квартира была просторная (чуть больше 60 м2), с хорошей прихожей, большой для советских нормативов (15-16 м2) кухней и застекленной лоджией — что для нас было весьма непривычным (напоминаю, шел 1975-й год). Но, как потом оказалось, и для ГДР это тоже была инновация. Вообще, квартира была набита разной современной мебелью (вплоть до детской кроватки и деревянного манежа — принимающая сторона была проинформирована о составе моей семьи) и бытовой техникой (вспомню только о цветном телевизоре, кухонном комбайне, разных миксерах, электромясорубках, тостерах, электрогрилях  и прочей ерунде); постельного белья было комплектов пять-шесть, посуды разной явно на семью не менее, чем из шести человек… В общем, было все, что можно было только пожелать современной домохозяйке. И мы оказались в каком-то неожиданном, маленьком, почти коммунистическом, раёчке... К тому же, в подъезде, где мы все проживали, на первом этаже размещалась специальная служба по бытовому обслуживанию нас, любимых, включая кладовку с разнообразными, необходимыми для жизни предметами: бытовыми приборами, лампочками, разной скобянкой, постельным бельем, шторами, посудой кухонной и столовой...  -  легче перечислить, чего там не было. Руководил этой службой как раз встречавший нас Георг со странной фамилией Кочек, он всесезонно носил светлую сванскую шапочку. А текущие вопросы решала мощная, гренадерского роста и стати, кудрявая тетка, которую все уважительно звали фрау Клаус. И она, и Георг Кочек очень прилично владели русским языком. Георг просил, чтобы его называли Георгий, говорил он действительно с каким-то кавказским акцентом и любил носить подаренную ему давным-давно серую шерстяную сванскую шапочку. Но со мной и моей женой они с радостью говорили и по-немецки. Были они очень милыми, работящими и предупредительными людьми. Кстати, некоторых наших соотечественников (в основном, хохляцкого происхождения, которых там было подавляющее большинство) это подвигало на несколько  завышенные требования, практически – на капризы. Я, конечно, не преминул их впоследствии слегка заклеймить и призвать к порядку -  но это отдельная история. А в день приезда меня навестил мой непосредственный начальник Кудинов Павел Петрович, которому тогда было лет сорок с небольшим, наверное. То есть, я ему, с некоторой натяжечкой, годился в сыновья (мне тогда было двадцать два). Он ссудил меня небольшой денежкой, ибо иностранных денег мне в Москве не дали, в Берлине я не пошел в наши официальные представительства по причине субботы, а жить, хоть и всего пару дней, как-то было надо. Павел Петрович проверил мои бумаги, рассказал о распорядке и кратко о составе группы, задачах и прочем, но предупредил, что реально к работе в НИИ я приступлю только после того, как съезжу в аппарат Советника по экономическим вопросам при Посольстве СССР в Берлине. Там я оформлю свой аттестат, получу направление на работу в группе специалистов и приказ Советника о назначении меня на должность. Затем пройду в кассу, получу подъемные в размере полутора окладов и только тогда вернусь в Магдебург. Соответственно, к работе в НИИ приступлю во вторник, если у Советника по экономическим вопросам и кадровиков не будет иных поручений ко мне.

4.
После его ухода к нам залетело сразу несколько молодых девчонок: две переводчицы (Томка и Ирка) и Валюша - жена помощника старшего начальника и переводчика Коли. Он потом подошел. Ирка была из Сарапула, Томка из Москвы, а Колька с Валькой — настоящие казак и казачка из Краснодара. Все на год-два постарше нас с женой, кроме Томки, которой было уже тридцать. Но девчонки незамужние, а у Коли с Валей было уже дитя (не помню, кто), потом у них еще сынок родился. Ну, короче, вечер перешел в небольшой сабантуйчик (девчонки притащили кто салат, кто разной местной колбасы, а семейный народ - жареную на местном смальце картошку с тушеной говядиной,). Мы, конечно, выкатили привезенную с собой водочку и винцо… Потом Колька сгонял домой и добавил местного шнапса… Короче, отметили приезд, на выходные девчонки решили провести жену по основным местным магазинам и магазинчикам. Посетовали, что не все открыто по субботам и воскресеньям… Ну, стали окружать заботой, так сказать…                Не пойму, отчего меня именно сейчас, когда стал вспоминать про жизнь в ГДР, «пробило» на подробности? Отчего-то захотелось рассказать все до мельчайших деталей. В первый же рабочий день мы с Колей поехали в Берлин на другой служебной «Волге» и с другим водителем. На нашу группу человек в двадцать специалистов приходилось штуки три или четыре «Волги» и среднего размера автобус (на 30 сидячих мест). Вообще, как-то не было принято, чтобы наши спецы сами водили автомобили. Потом я случайно узнал, что в условиях общего контракта между Газпромом ССР и Мингеологии ГДР было даже прописано, что по служебной надобности и в рабочее время ВСЕ перемещения советских специалистов осуществлялись служебным транспортом с водителем. Ну, вот. Приехали в Посольство, Коля пошел в кассу за зарплатой для всего коллектива, а я к Советнику Л.П.Малькевичу. Он меня поприветствовал, напоил чаем, разъяснил политику партии и правительства в отношении главного союзника – ГДР… и отправил к ведущему специалисту по кадрам. Это был бодренький дядька лет около пятидесяти, быстро оформил все мои бумаги, объявил, что моя зарплата в ГДР  будет эквивалентна 330 руб.  (что-то около 1100 марок ГДР – а вообще в те годы средняя зарплата трудящихся в ГДР была в диапазоне 600 – 2000 марок, выше были только зарплаты начальства разного калибра и гонорары деятелей культуры и науки) плюс 65% от советского оклада (как молодому специалисту, мне положили всего 110 руб.), которые откладывали мне на счет в рублях в Сберкассе в Москве. Так что, в целом, был я по тем временам очень хорошо обеспечен материально. Кстати, и граждане ГДР тоже. Но им, как потом выяснилось, этого было маловато… В стране в те годы, при общей численности населения порядка 17 млн. человек, была самая высокая в Европе производительность труда, экономика развивалась динамично, а ВВП на душу населения была повыше, чем, например, у  Японии (до американской и ФРГ-шной чуть не дотягивали, но…). А потом кадровик и говорит: Вы не смотрите, говорит, что должность у Вас по трудовой книжке - экономист, работать будете переводчиком. Экономистов у нас хватает, а с переводчиками вот туговато. Ага… (с зарплатой, как у директора среднего по размерам завода). Ну, наше дело – солдатское: партия сказала – «надо!», комсомол отвечает – «есть!!».  А еще выдали мне «подъемные» в размере полутора окладов. А зарплату за полмесяца Вам, говорит, ответственное лицо выдаст – Вы уже включены в ведомость. Кстати, зарплату мы получали как раз в кассе посольства раз в месяц, ее на всех Коля и забирал, а вечером всем раздавал под роспись в Красном уголке. Еще кадровик задумчиво так сказал, что не нужно отказываться от общественных нагрузок, но и брать на себя все сразу тоже не стоит. Расстались мы с ним очень тепло…   

5.
И только потом, после беседы с руководителем группы в Магдебурге, я понял, что именно имел в виду этот тертый калач – внешторговский кадровик.. Когда меня нагрузили по самое «не могу»: я был и комсорг, и профорг, и казначей культурно-социального фонда (в связи с этим очень тесно общался с клевой и умной тёткой - немкой-главбухом НИИ, сочной и аппетитной, возрастом слегка за сорок). Но все это было потом. А пока – встретились мы с Колей, поехали по магазинам со списком (прежде всего – в магазин Советской книги). Ну, и еще куда-то, я уж подробно и не помню. Проехались и посмотреть коротко на Берлинскую стену. Так себе – не впечатлила. Единственное, что запомнилось, - это посольская продовольственная лавка. Там был такой ассортимент, который я больше никогда и нигде в ГДР, да и потом в местных магазинах в ФРГ, Австрии и Швейцарии не видел (разве что в подобной же лавке на территории Представительства СССР в Женеве, пожалуй).  Лавка чудес какая-то. Ну, проехали. Чего-то и я там прикупил (вроде копченого угря и, на всякий случай, пары бутылок экспортной «Столичной»), по совету опытного Кольки - он уже полгода тут трудился, хорошо соображал, что к чему. Еще что-то и по просьбе водителя купили, он был очень доволен и искренне благодарен. И вот, спустя несколько часов утомительных катаний и хождений, мы с Колькой и водителем, наскоро перекусив и попив на дорожку вкусного кофе, поехали, так сказать, домой. Ну, да – у меня появилась первая хорошая квартира, пусть и служебная. Кстати, квартира у меня была на втором этаже, на две стороны, причем лоджия располагалась прямо напротив протестантской церкви святителя Николая Чудотворца. А с другой стороны был большой двор. Машины в нем не стояли стационарно, подъезжали днем на пару часов – привезти-отвезти детей, женщин, то да се… - многие местные жители имели недалеко от дома гаражи и/или стоянки. Днем машин было прилично, а на ночь двор пустел, чтобы рано утром опять наполниться гулом моторов. Рабочий день у нас и многих других жильцов нашего дома начинался рановато (для нашего сознания): в шесть тридцать или в семь утра. У нас, кстати, в 6.45, причем нужно было еще минут двадцать ехать за город. И вот – в шесть с небольшим утра мы рассаживались по машинам и ехали в наш НИИ. Потом стали ездить на автобусе, только самый главный дядька (Николай Степанович) и его помощник и переводчик Колька ездили на «Волге». Впрочем, еще три «Волги» в рабочее время. Только на работу и с работы ездили на автобусе, а на все разъезды и командировки брали какую-нибудь «Волгу». Мы завидовали немцам, потому что они могли брать любое служебное авто в гараже института, их там было штук пять. А мы – только с шофером. Таковы были правила. Что же касается чисто работы, меня действительно поставили переводчиком в группку газоразработчиков: девчонки работали с буровиками и геологами, Колька с начальником, а мне предстояло переводить для вновь созданной группы специалистов по разработке газовых месторождений. Помимо Павла Петровича, который был старшим, почти одновременно со мной приехали еще двое специалистов из Московского ВНИИГАЗа (к великому сожалению, один из них, Юра Поляков, кандидат наук и умница, умер от инсульта в возрасте 35-36 лет, прямо на рабочем месте). А потом приехал еще один серьезный профессионал, лауреат Госпремии Туркмении за разработку Ачаковского газового месторождения, с которым я крепко подружился – Роберт Михайлович Миклин и его жена Людмила, им было лет по 45, а также двое специалистов по ПХГ (подземным газовым хранилищам) – Кичи Джафарович из Баку и московский армянин Титан Сосович. Оба они были, как под копирку, вдвое старше своих молодых очаровательных жен, и у обоих было по двое деток в возрасте лет четырех-пяти. Потом мы не раз встречались в Москве с Титаном и его женой Люцетой, устраивали взаимные обильные застолья, жены обменивались рецептами и по ним же готовили онлайн, дети играли во что-то только им интересное, мы с Титаном солидно обсуждали новости нефтегазовой отрасли, ругали недальновидных политиков – все, как всегда…

6.
Вот на эту группу я и стал работать переводчиком: участвовал с ними во всех совещаниях и текущих обсуждениях на рабочем месте; переводил разную техническую документацию в обе стороны, было много интересной и непростой работы. Пришлось осваивать новые для меня термины, но дело пошло быстро, потому что многие немцы - ответственные работники НИИ учились в советских ВУЗах (главным образом, в Москве и Баку), поэтому прилично знали русскую геологоразведочную и разработческую терминологию, а уж сленг газовиков и буровиков – тем более. Я быстро составил личный тезаурус, а потом (через год-полтора) даже издал серьезный отраслевой словарь тысяч на пять терминов. Конечно, пришлось взять в соавторы директора института д-ра Заллума и его заместителя по научной работе д-ра Тоймера. Но оно стоило того: оба были профи высочайшего уровня, да и издавался словарь на общественных началах. Как бы совместный подарок к юбилею ГДР (1979 год, 30 лет провозглашения Республики!) - мой и двух этих руководителей. Конечно, им это добавило престижа, а мне – некоторой славы в узких кругах. Меня, помнится, даже Министр геологии наградил отраслевой медалью, грамотой, то да се… Премию какую-то все же мне втихаря выписали. Но это все потом – а пока я напрягался изо всех сил, чтобы не напортачить в простых беседах. Ну, уровень моего немецкого был уже тогда весьма высок: все немцы, без исключения, восхищались им и, в особенности, моим произношением и знанием немецких народных песен – ну, еще бы, все же я был солистом хора немецкого факультета ИН'ЯЗа все пять лет учебы. Кроме того, меня ведь предупредили, какие темы будут в процессе работы в ГДР, я все лето старался изучать терминологию и русскую, и, доступную мне в СССР, немецкую. Так что уж совсем несведущим я не был, чем поразил и Кольку, и девчонок-переводчиц в самое сердце: они-то думали погарцевать, а у меня и произношение, и словарный запас был на порядок выше, чем у них всех – и это без преувеличения. Такие дела…      
Закончился год 1975-й очень быстро для меня – помню только очень отчетливо первое в моей жизни Рождество Христово на чужбине. Во-первых, потому, что погода в декабре того года была очень не зимняя – дожди, ветра, снега почти совсем не было весь адвент (так у них именуется рождественский пост, но в Европе давно уже никто поста не соблюдает). Во-вторых, праздновали сначала 25 декабря со всей официальностью, поздравляли немецких коллег, сами пели некоторые колядки, которым я сначала научил переводчиц, а потом мы с девчонками их подготовили для совместных праздничных мероприятий, чем немцев сразили наповал (знай наших!!), поскольку большинство из этих рождественских песенок и колядок сами немцы тоже знали очень нетвердо – но я-то их пел все пять лет в хоре немецкого факультета ИН'ЯЗа! А во-вторых, как ни странно, в группах наших спецов было принято праздновать широко и официально Новый год, а потом (потихоньку, но тоже совместно с немцами) наше, русское Рождество. Но как-то так… как бы «из-под полы»… Кстати, то же касалось и Пасхи. К слову сказать, и немцы, облеченные должностями и некоторыми властными полномочиями, немного разрывались на части: с одной стороны, надо было соблюдать традиции – Рождество Христово и Пасха были в ГДР официальными государственными праздниками и выходными днями. С другой - в ГДР был такой небольшой плюрализм: пять партий, главная, конечно, насквозь марксистская коммунистическая СЕПГ, но и другие тоже, в том числе – Христианско-Демократическая, Либеральная и еще какие-то. А наш День Победы 9 мая у них отмечали неофициально, как бы солидарно с гражданами СССР, ибо в ГДР 8 мая праздновали День Освобождения. Кстати, это были не пустые слова: немцы в ГДР реально ощущали освобождение от прошлого, которое ими было успешно преодолено, чего не скажешь про немцев в других оккупационных зонах. В ГДР была проведена самая что ни на есть РЕАЛЬНАЯ денацификация – не то, что в ФРГ: там-то нацистов не осуждали, к тюремным срокам не приговаривали. Наоборот – они стали настоящей опорой и основой для большинства силовых ведомств ФРГ. Скажем, фашистский генерал Гелен был (под  крылышком ЦРУ) основателем главной разведслужбы ФРГ – БНД. Да и у нынешних главных западногерманских начальников дедульки и папашки  все, как на подбор, нацистские преступники, укрывшиеся от справедливого возмездия в американской и английской зонах. Думаю, это обстоятельство (денацификация полная и окончательная) была одной из основных причин поглощения ГДР. Хотя, мой личный опыт свидетельствует о том, что окончательно вытравить ГДРство из сознания «наших» немцев не удалось. Так что - еще не вечер, es ist nocht nicht alles Tage Abend, meine Damen und Herren! Wir holen noch das Unsere zur;ck!

7.
Мне и тогда думалось, и сейчас есть уверенность, что само образование ГДР в 1949 году, а также вся работа по последующему поддержанию ее гармоничного развития были образцом, примером, но и, в то же время, крупным пилотным проектом. Этот проект осуществлялся как бы в пределах и по правилам так называемого «социалистического лагеря», но и вне этого, все же ограниченного, мирка. Этот проект явно был направлен на последующее реформирование как конкретно Советского Союза, так и всего социалистического сегмента человеческой цивилизации. Повторю еще раз, что все алгоритмы развития ГДР были абсолютно присущи общественному строю, имевшему все черты реального социализма. Причем гармоничное и динамичное развитие экономики, поощрение частной и кооперативной инициативы и прочее – все это  имелось не только в сфере обслуживания и мелкого бизнеса, но и в производстве. Это ощущалось и на государственном, и на бытовом уровне. Люди чаще всего ходили в кооперативные супермаркеты и в частные семейные мясные лавки и булочные-кондитерские, в частные, семейные, сауны, в частные бутики и кабачки и т.п., хотя были и подобные же государственные предприятия, но уровень обслуживания и качество продукции и услуг были выше у частников, а цены – ниже. Вот почему я сожалею о той омерзительной, наглой аннексии этой страны. Хотя и о развале СССР, СЭВ, Организации Варшавского договора тоже печалюсь – ведь все эти структуры не позволяли США и НАТО диктовать свою тупую, хамскую волю остальному миру. Конечно, ГДР и, кстати, социалистическая Югославия (которую тоже варварски разбомбили и раздолбали на куски, а мы не смогли этому противостоять) были серьезным конкурентом для всей Европы и части Азии, а СЭВ – для всего «коллективного Запада», да и «третьего мира» тоже. Вот поэтому всеми силами постарались уничтожить и ГДР, как яркий пример успешного государства реального социализма, и СССР, как возможный образец сосуществования сотни народов и наций, и СЭВ - как пример справедливой экономической интеграции и сотрудничества, а Варшавский договор - как образец равноправного военно-политического союза, обеспечивающего настоящую, а не липовую безопасность ВСЕХ участников. И что осталось в мире? Наверху кучка наглых западных колонизаторов, которые сами по себе – экономические и общественно-политические импотенты и примитивные кровососы, да внизу аморфное сборище их тупых и бесправных вассалов, которым остается только покорно жрать всю сливаемую на их пустые головки глупость и от скудости ума ждать, когда им отломят от пирога. Ага, - щаззз!!                Вот куда занесло… А ведь просто хотел вспомнить про страны моей молодости, а меня вон как разобрало! Отчего в семьдесят лет все видится так ясно и неприкрыто? Нет, чтобы все ушло под пелену благодушия, равнодушия и безразличия… Ан нет! - tout ; fait le contraire… Хочется разметать всю эту вражью стаю и внутри Отечества, и везде за пределами… Только давно уж силы не те,  да и союзников не видно. Детки все, как на подбор, в эгоизмах погрязли. Внуки еще не определились, куда и зачем идут. Надежда разве что на правнуков. Только их пока немного – точнее, всего один. Кстати, о детях и внуках: не прошло и двух месяцев, как мы зачали второго сына - Дмитрия. Помню, жена (ну, не дура ли, а?!) все причитала, что не успела толком походить в нормальной одежде – и опять придется носить платья для беременных. Нашла о чем сокрушаться, вот смех-то!..   Шел январь 1976 года, старшему исполнился год. Ей бы радоваться, но нет же!  И только явная зависть бездетных девчонок и старших тетушек ее как-то успокоила. Ну, и тот факт, что условия, в которых протекала беременность, были совсем не такие, как тогда в СССР (даже и в Москве). Во-первых уровень медицины в ГДР был значительно выше. К тому же, к нам относились, как к дорогим фарфоровым вазам эпохи династии Минь – дрожали и дышали через раз, обслуживая все наши потребности, а зачастую даже и прихоти.

8.
Ждали девочку, для мальчика имя не готовили. И почему именно такое имя жена тогда произнесла, она и сама не знает. А в те годы в ГДР был такой порядок: когда родился ребенок, надлежало тут же оформить на него медицинское страховое свидетельство в виде солидной многостраничной книжки красного цвета (у взрослых такая же книжка была зеленая), куда вписывались все его данные, полученные вакцинации, прививки, посещения врачей и прочее. Эта книжка действовала в ГДР вплоть до выдачи взрослой книжки, по достижении совершеннолетия. Она была именная, естественно. Вот пришлось Наталье и придумывать срочно имя, поскольку, как назовем девочку, мы договорились, а про мальчика не подумали… Кстати, почти одновременно с нашим, ожидалось еще два малыша: у Кольки с Валюшей и у старшего группы геологов Проворова (имя не помню, но зато хорошо запомнил, что ему было уже сорок, это был его поздний малыш во втором браке). Странно, что Валюша и жена Проворова отчего-то решили рожать в нашем военном госпитале. Но мы-то, конечно, сориентировались на немецкий роддом в областной клинике Магдебурга (Landesfrauenklinik). Кстати, о сильной социальной политике государства в годы существования ГДР. Пособие по рождению первого ребенка в ГДР составляло 1000 марок ГДР, а по рождению второго и всех последующих – по 1500. Более того, если мамочка кормила сама, то ей полгода платили что-то около 50 марок ГДР в месяц (внимание!) – за то, что она не брала полагающееся ей донорское материнское молоко в молочной кухне. Кроме того, молодые семьи получали что-то вроде материнского капитала. Но не в той форме, которая сейчас принята в России. Им давали беспроцентную ссуду на приобретение кооперативной квартиры (врать не буду – на какой срок, не помню, мне же это было не нужно). При рождении первого ребенка государство тупо списывало 30% ссуды, за второго ребенка – еще сколько-то, а по рождении третьего ребенка – полностью всю стоимость. Такие вот стимулы были тогда в ГДР. Зарплаты были невысокие, но и стоимость жизни тоже не прям высокая. Строилось много жилья, дороги содержались в хорошем состоянии, промышленность развивалась, была серьезная ориентация на экспорт. Особенно сильно развивались такие отрасли, как судостроение, полиграфия, станкостроение, электроника и автоматика. Автопром был так себе, но в рамках интеграции СЭВ легковые авто производились, в основном, в СССР, Польше, Румынии, Чехословакии. Хотя и в ГДР было свое небольшое производство двух основных легковушек – двухтактники «Трабант» (Trabant), которого местный народ называл «Пластиковый Ягуар»  (корпус выполнялся из углепластика) и «Вартбург» (Wartburg), который производили на базе бывшего мотоциклетного завода BMW в Айзенахе. Ну, и вот даже пытались добывать свои нефть и природный газ. Нефти было совсем немного, а газ был непростой по составу: больше всего было азота, метана маловато, в основном около 25%, редко когда 33-35% (это уже был повод для праздника), остальное - пропан, бутан и высшие… Залегал этот газ, как сейчас помню, на больших глубинах –  от 3000 м, чаще на 4000-4500 м. Поэтому затраты на бурение и обустройство эксплуатационных скважин были серьезные. Кроме того, газ был с высоким содержанием гидратов, поэтому требовалось ингибирование, для которого использовали, в частности, метанол. В дополнение к этому, были разработаны специальные, можно сказать, уникальные, сепараторы, отбивающие лишнюю влагу из добываемого газа перед его транспортировкой потребителям – все УКПГ (установки комплексной подготовки газа) оборудовались системами низкотемпературной сепарации.  В общем, нефтегазовая отрасль в ГДР была интересная и наукоемкая.  Может быть, именно в силу сложности задач, которые жизнь ставила и перед нашими, и перед немецкими специалистами, было так интересно работать в том славном НИИ. 

9.
В свое первое Рождество на чужбине написал стих, немного уже ностальгический, хотя прошел только месяц после отъезда из дома. Стих был такой:

Пушиста ёлка-недотрога,
Вступил Адвент в права свои:
Здесь Рождество не праздник Бога,
А праздник мира и семьи

Сырой декабрьский ветер кружит.
Гирлянд рождественских – не счесть.
Но всюду вместо снега – лужи,
И на термометре – плюс шесть…

По веткам свет свечной сбегает,
В окно струится теплый дождь…
… На Зильбермановском органе
Играет мэтр «Святую ночь».

Или вот что-то такое, когда должен был в который раз прокатиться туда-сюда по маршруту Магдебург-Берлин и обратно.

Две сотни километров – путь недолгий.
Тепло, уютно в работяге-«Волге».
Ландшафт проверенный, причесанный, спокойный.
Вот только снег… какой-то очень… подмосковный…

- Приятель! Здесь не Подмосковье – Подберлинье!..
- Ну, да…
Но все же показался русским этот иней:
Крупчатым творогом сковав дома, скворечни,
деревья, он меня иллюзией потешил:
Я вновь таганский мальчик, и – зима, снежки, и мама
нестрого требует:
- Надень же шарф, упрямый…

А в Магдебурге вновь занепогодило:
усталость с неба сыплет месивом на кожу…
… Когда в чужой стране подумаешь о Родине,
сначала вспомнишь маму.
Остальное – позже. 

        Такие вот небольшие сопли в сиропе. То есть – тоска по Родине началась сразу и поселилась в душе навсегда, как ее постоянная и неотъемлемая составляющая. . И никогда и нигде, ни в какой (даже самой что ни на есть дружественной или, наоборот – привлекательно-экзотической) стране , я с тех самых пор и до последних своих выездов в 1990-годы не чувствовал себя не то, чтобы «как дома», а просто комфортно. Нет, по-человечески мне, конечно, было по приколу купаться в Женевском озере на ООН-овском пляже или кататься по нему от Женевы до какой-нить Лозанны на прогулочном теплоходике, попивая пивко аль винцо, да на открытой палубе сидючи и на виллы Аленов Делонов и Шарлей Азнавуров глядючи. Или, будучи в гостях у старого приятеля в Колле-Босси, гулять с ним пешком из Швейцарии во Францию, пересекая границу где-нить по мостику, предварительно открыв ключом, который оставлял местным жителям на выходные дни добрый пограничник, замок на цепочке полосатого шлагбаума. Или бродить осенними короткими вечерами по аллеям Венского Пратера, слушая духовой оркестр, играющий Штрауса, с удовольствием попивая хойригер и поглядывая на воды Дуная и Дунайского канала, плещущие невдалеке. Или с замиранием сердца слушать первые звуки Рождественской оратории И.-С.Баха, торжественно взлетающие под самый купол церкви Святого Фомы в Лейпциге. Конечно, радостно было пасть на колени и сладко зарыдать у Гроба Господня в Храме Воскресения Христова в Иерусалиме. Да мало ли что можно вспомнить из моих двадцатилетних скитаний по Европе, США, Ближнему Востоку и прочим местам, где мне доводилось трудиться на благо Отечества. Ни одного дня из этих в общей сложности, лет десяти «чистого времени», которые я провел в коварном зарубеже в длительных и кратких командировках, я не отдыхал, лежа на каком-нибудь пляже кверху пузом, или болтаясь по дурацким экскурсиям с попугайчиками-гидами – везде и всегда бывал только по работе. В той же ГДР проработал чуть больше четырех лет подряд, в отпуске был один раз, остальные три «отпуска» проводил практически по месту работы – вел курсы русского языка для немцев из системы Министерства геологии, которые хотели усовершенствовать свои школьные знания (в ГДР русский был обязательным школьным предметом). Правда, курсы эти проводились, как правило, в пансионатах, располагавшихся в хороших местах – то прямо в Гоммерне, у какого-то симпатичного водоема, то в Рудных горах, то в горах Гарца, но я-то при этом работал.

10.
А вообще-то в горы Гарца мы иногда просто на выходные ездили прогуляться: доедем на машинках до какого-нибудь колоритного городка вроде Вернигероде, а оттуда пешком проскачем этакий кружочек километров в двадцать пять по горам и лесам. Было весело! Как правило, после такого похода мы плотно обедали в каком-нибудь хорошем деревенском кабачке. А уж потом расслабленно и сменяя друг друга за рулем, катили домой…
Подобные мероприятия зачастую финансировались Обществом дружбы между СССР и ГДР, отделения и ячейки которого были в каждом крупном коллективе. Но были и другие источники финансирования. Например, в те годы на каждом предприятии (неважно, производственном или НИИ вроде нашего) формировался так называемый культурно-социальный фонд. Его создавал профсоюз, пополнял он же, а планировал и осуществлял расходы из него профорг (конечно, с учетом пожеланий коллектива и предпочтений начальства). Которым в нашем коллективе был, конечно, я (одновременно и комсоргом). Ну, я, безусловно, не был единоличным распорядителем фонда: как правило, мы собирались в таком составе: руководитель группы, парторг, комсорг и профорг (причем я был, естественно,  в двух лицах). Мы составляли планы экскурсий по стране и графики ближних поездок (например, вылазок по грибы, посещений подшефной воинской части и мероприятий Общества дружбы типа спортивных турниров с последующими пикниками и шашлыками), прикидывали расходы и старались не тратиться по пустякам. Хотя, помнится, некоторые жадные хохлы даже букеты на дни рождения сотрудников пытались проводить через фонд. Но я это непотребство пресекал, чем нажил пару врагов, пытавшихся интриговать против меня – в основном, безуспешно, ибо репутация у меня была просто кристальная, а руководители всех уровней были за меня горой: еще бы! -  на себя брал такую кучу общественной работы, которую надо было бы распределять на троих!  Кстати, помимо всего прочего, я успевал принимать участие и в литературном кружке, который работал при городском отделении союза писателей ГДР. Руководил им профессиональный писатель – увы, не помню ни имени, ни фамилии, как-то забылось… В кружке участвовали некоторые сотрудники нашего НИИ, один из которых меня туда и позвал, а также их жены (многие были нашими девчатами, вышедшими замуж за немцев в годы их учебы в СССР). Один немец-любитель, получивший высшее образование в Москве и женатый на москвичке, так хорошо переводил на немецкий стишки одного нашего графомана, что я просто поражался, как ему удавалось из глупейшего набора слов создавать шедевры немецкой словесности!..
Ах, как же мы тогда интересно, активно и разнообразно жили! Мы часто собирались в отдельной большой комнате в нашем же подъезде, которая по советской традиции именовалась Красным уголком. Там проходили и общие собрания, и комсомольские, и торжественные по государственным праздникам. Раз в две недели к нам сюда приходил майор из нашего военного городка и рассказывал нам о некоторых подробностях международной жизни, о которых не писала газета «Правда», но которые мы легко могли узнать от вражьих «голосов», ибо в Магдебурге ловились все основные программы телевидения ФРГ. Поэтому наш мудрый Советник Л.П.Малькевич договорился с политотделом Штаба Командования ГСВГ в Вюнсдорфе и местным отделом КГБ о том, что нас будут «просвещать» в правильном ключе. Поэтому я все годы работы в ГДР имел доступ к любой информации, причем вражьи измышления нам очень аргументированно комментировали серьезные люди. По субботам мы занимались в прекрасном спортзале. А еще я успевал бегать километра по три-четыре ежедневно – день утром, день вечером. Благо, в нескольких минутах от дома, где мы все жили, был симпатичный общедоступный стадион. Ну, и в частную сауну мы тоже ходили дружным мужским коллективом – и тоже раз в неделю.   

11.
После рождения Дмитрия в сентябре 1976 года мы переехали в трехкомнатную квартиру в том же подъезде. Точнее, я переезжал, пока жена была в роддоме. А если уж совсем точно – то Георгий Кочек и фрау Клаус с двумя молчаливыми немцами-работягами все наше нехитрое барахлишко в новую квартиру за полчаса перетащили. Всю мебель, большую часть кухонной утвари и постельное белье мы оставили в двушке, кроме тех немногих пустячков, которые жена сама покупала. В трешку нам приобрели новые мебельные гарнитуры – спальный, гостиный и даже кухонный. Такие там были тогда порядки: семья без детей или с одним ребенком жила в двушке, с двумя – в трешке, а больше детей ни у кого тогда, кажется,  и не было (да и как-то не принято было у русской технической и/или гуманитарной интеллигенции заводить более одного-двух детей). Молодые семьи просто не успевали завести много детей, потому что командировки у большинства (кроме начальства) продолжались обычно от года до трех-четырех (максимум  – пяти) лет. Ротация соблюдалась весьма последовательно и неуклонно. Меня, кстати, уговаривали остаться на пятый год, но меня просто рутина заела. Жена потом долго ворчала, но это было уже потом, когда мы вернулись в Москву перед самым новым 1980-м годом. А теперь я и сам думаю: может, зря отказался, да пожил бы еще годок в ГДР? Могла бы и вся жизнь пойти по-иному. Но… история (что страны, что отдельного человека) не знает сослагательного наклонения. Кстати, за пару месяцев до рождения Димки, Вову жена моя Наталья отвезла бабкам-прабабкам. Мы его потом забрали с собой, когда Димке уже чуть меньше года было, а до этого привозили совсем крошечного (2-3 месяца от роду) Димку в Москву, с братом знакомиться. Эх, и баловал я свою первую жену, жизнь ей облегчал, как мог – то есть, беспредельно, а зря! Не ценят этого всего женщины, да и вообще – хорошее они очень быстро забывают, а вот не очень хорошее помнят всю жизнь. Крапивное семя, как говаривал М.Зощенко…))  Ну, это только мой личный опыт, видимо, столь отрицателен, хотя и положительного в моих браках хватало. Только мои предыдущие жены не понимали, что трудности надлежит преодолевать вместе, а не поврозь…И вот только после своего 50-летия я, наконец, встретил и друга, и любимую, и жену. Но это – совсем другая тема, а сейчас хочу закончить про ГДР. Про события, которые происходили со мной (и не только со мной) в течение этих четырех лет, я мог бы написать целую книжку, но это как-нибудь потом. Ограничусь кратким изложением основных событий. Итак, работал я переводчиком в системе Мингеологии ГДР, был комсоргом, профоргом, ответственным за сотрудничество с немцами в рамках Общества дружбы СССР-ГДР. Ни минуты свободной не было, но это была интересная, наполненная жизнь. Жили насыщенно, дружно, работали все честно, творчески и никто никого не подставлял и не подсиживал. Ну, кроме хохлов, конечно – впрочем, они-то никогда по-людски жить не умели и не хотели (и ничего в этом плане не изменилось!). На всех совещаниях всегда говорили только по делу, никакой воды: как сейчас помню, с утра говорили о ситуации практически на каждой скважине, включая показатели пластового давления, состава газа, степени обводнения. Все проблемы оперативно оформляли в задачи, по задачам  определяли приоритеты и алгоритмы решений, составлялись временные рабочие группы, которые приступали к решению  задач и т.д. и т.п.
Все наши специалисты были, с одной стороны, уже достаточно опытными, причем опыт этот был разнообразным: наши разработчики газовых месторождений имели опыт решения всех подобных задач и в условиях Азии, и Крайнего Севера России, и Ближнего Востока, и Европы. Классный был народ! После совещаний могли продолжить обсуждения в коридорах НИИ, на улице, в столовке.       

12.
Они могли продолжать обсуждения и по дороге домой, и потом, сидя в нашем Красном уголке за чаем или кофе. И – находили решения. Всегда. Потом эти решения оформлялись в виде служебной записки (Interne Notiz), я это переводил, печатал на двух пишущих машинках (компухтеры тогда были большие, с целую комнату - в конторах, конечно), отдавал спецам на подпись на двух языках, на визу руководителю группы – и на следующем же совещании по текущему вопросу предложение предлагалось обсудить. Чаще всего, обсуждения носили почти формальный характер, потому что наши специалисты старались никогда не предлагать «сырых» решений или каких-то недодуманных прожектов. Иногда, впрочем, немцы упирались, в силу самолюбия либо недостатка практического опыта по конкретному вопросу, тогда наши, кряхтя и сокрушаясь о потерянном зря времени, выносили вопросы на более высокие уровни. И по-любому проходили предложения наших специалистов. Не помню, чтобы были серьезные конфликты по рабочим темам – чаще возникало именно некоторое недопонимание со стороны немцев, им надоедало постоянно быть в положении школяров, не до конца выучивших уроки по всем предметам, а приходилось. Уж такова была эта отрасль – сложная, многообразная, сопряженная с огромным разнообразием деталей, аспектов и нюансов. Я и тогда поражался, и сейчас не устаю изумляться теми высотами профессионального уровня наших геологов, геофизиков, буровиков и разработчиков, которые были обычными для «матерых» (т.е с 15-20-летним опытом) спецов. Ошеломлял объем разнообразных знаний, которыми обладали наши специалисты, их универсализм и умение мгновенно применять как теорию, так и опыт в конкретной ситуации, причем речь идет не только об элементарной ЭКСТРАПОЛЯЦИИ (в чем, кстати, немцам долго не было равных, их смогли превзойти в этом только японцы), а именно об умелом ПРЕЛОМЛЕНИИ и теоретических знаний, и опыта при решении, казалось бы, уникальных задач. Немцы потому и оказывались в роли подмастерьев, что им не хватало именно творческих начал. Поработав в таких условиях пару лет, я понял, почему нашим отцам удалось не только и не столько сломать (хотя и это тоже), но в значительно бОльшей мере переиграть хорошо отлаженную немецкую военную машину. Повторюсь, жизнь и работа была чрезвычайно интересна, разнообразна и нелегка. Но на третьем году моей командировки меня перевели в Берлин, в группу при Министре геологии ГДР. Поселили меня в большой четырехкомнатной квартире с громадной гостиной с панорамными окнами (они выходили на телебашню, Домский собор, реку Шпрее и разобранный западногерманскими варварами после аннексии ГДР  Дворец Республики). Спальни выходили во внутренний двор шикарного и, по тем временам, престижного дома на Ратхаус-штрассе. С той стороны дома, кстати, были устроены такие галереи-террасы, на которых размещался немаленький детский сад. Из нашего подъезда был выход и на эти галереи, по которым я по вечерам бегал, лень было переться на стадион… Дом стоял фасадом напротив телебашни, прямо рядом с Красной ратушей. В первых этажах этого стеклобетонного домищи располагалось множество продовольственных и модных магазинов, бутиков, кафешек, был даже боулинг. Напротив всех подъездов тогда было полно разнообразных киосков и ларьков. А в аккурат напротив моего подъезда продавалось вкуснющее мороженое (Soft-Eis), которое можно было покупать в вафельных стаканчиках или формочках-ракушках. Впрочем, я приходил к продавцу со своей стеклянной миской, и он мне накладывал много шариков разного вкуса – дети больше любили ванильное и клубничное, а мы с женой – фисташковое. Еще там был забавный Фонтан Нептуна, скульптура Лаокоона с сыновьями, газонов много, кустов. А в кустах тогда проживало большое поголовье диких кроликов, которых мои растущие сыновья со вкусом гоняли.

13.
Рабочий день в Министерстве был более гуманный – с восьми утра, и на работу руководство и прочих работников, включая и меня, тоже возили на «Волгах» с шоферами. Хотя я легко мог бы добраться туда и общественным транспортом.      
Министерство геологии ГДР располагалось тогда на Invalidenstra;e 44 – сейчас там контора типа Минтранса или что-то вроде этого, мне без разницы. Но советским людям более известно было здание по соседству - на Invalidenstra;e 43, в котором, в Музее естествознания (Museum f;r Naturkunde) Штирлиц тщетно ожидал Мартина Бормана… Мда-а-а-а… А Министром геологии ГДР лет пятнадцать (до самой наглой аннексии ГДР со стороны ФРГ, при предательстве тогдашних советских начальников) был  Манфред Бохманн, невысокий кудрявый крепыш с железным рукопожатием и таким же характером. Он был типичным партийным  функционером из рабочих низов: в молодости выучился на слесаря-инструментальщика, потом получил экономическое образование, поработал в совместном (СССР-ГДР) АО «Висмут», которое занималось добычей и обогащением отнюдь не висмута, а урана. А уж потом правящая партия поставила его Министром геологии. Помнится, в 1979 году мы (это руководитель группы советских специалистов при Мингео ГДР, партийный секретарь, профорг и я как комсорг и переводчик) были им приглашены на дачу в Рудных горах отпраздновать День горняка и энергетика – причем в чисто мужской компании, с ночевкой. С немецкой стороны там, кроме самого Министра, был секретарь комитета СЕПГ Мингео ГДР, их главный профорг, а заправлял этой заимкой местный егерь, бывший горняк и старый друг Бохмана. Имен не помню совсем, но мужики были взрослые, серьезные и явно не первый десяток лет друг с другом знакомые. Этот праздник обычно отмечался в первое воскресенье июля. Так вышло, что приехали мы туда вечером субботы (как раз на мой день рождения, что очень огорчило мою жену и детей, но что поделать – работа…), а вернулись очень поздним вечером воскресенья. Проходило все это в шикарном подвале, за простыми, массивными дубовыми столами. Было много водки и шнапса, хорошей крестьянской еды: особенно запомнился смалец с обалденными шкварками, который приготовил сам Бохманн, а егерь угостил нас кабанчиком на вертеле -  и все это со свежим крестьянским хлебом, горой зелени и овощей, какой-то еще выпечкой. До которой, впрочем, руки не дошли, ибо мы вместо чая/кофе предпочли бочкового пива с чем-то вроде соленых крендельков (Salzbrezel) и орешков. Вообще помнится, что наши с немцами совместные мероприятия на выезде (пикники, субботники и спортивные массовые соревнования типа футбола на больших полях или даже в спортзалах) мы завершали мясом на мангале и бочковым пивком. Дружба была крепкой!  Но и на работе никто не филонил. Да в те годы это было основным свойством огромной массы людей, которых нынешние болтуны и бездельники презрительно сквозь зубы именуют совками, однако, сами ничего не умея создавать, пользуются плодами наших трудов. Ну, дело-то обычное, вечное – плесень и грибок вредоносный на чем-то плодотворном и питательном произрастает.
В Берлине я иногда встречался со спецкором ТАСС в ГДР и Западном Берлине Юрием Борисовым и его семьей. Замечательный он был журналист, крепкий и зубастый. Я еще студентом старших курсов, но уже будучи женатым и нуждавшимся в средствах на содержание своей маленькой семьи, около года преподавал немецкий его деткам (по просьбе его друга – нашего декана), дабы они спокойнее чувствовали себя в условиях новой для них языковой среды. Как деток звали, уже не помню, а вот супругу Юрия Тамару помню отчетливо. Она ко мне относилась, как к сыну, угощала после урока чем-то вкусненьким, и вообще супруги Борисовы мне очень хорошо платили – вдвое больше принятого тогда в Москве гонорара репетитора. А потом принимали, как родного, у себя дома в Берлине.   


14.
Когда я, по завершении четвертого года командировки в ГДР, заявил о том, что не хочу больше никаких продлений контракта, на меня некоторые (и жена – в том числе и среди первых) посмотрели, как на ненормального. Народ тогда (собственно, как и сейчас) больше любил трудиться за пределами Отечества – главным образом, по причинам сугубо материальным. А мне уже было невмоготу, хотя очень нравилась работа как таковая, я успешно освоил предмет и терминологию, даже составил неплохой отраслевой словарь. Причем словарь этот был абсолютно уникальным, созданным исключительно на основе реалий месторождений, а также особенностей и предприятий, и людей, которые эти месторождения осваивали. Специалисты, что с нашей стороны, что местные - все они были очень интересными людьми: конечно, мне было чему поучиться и в профессиональном, и в человеческом плане – я ведь приехал на свое первое рабочее место в возрасте всего лишь 22-х лет (впрочем, будучи уже отцом семейства с целым одним сыном!). И все же, не смотря на это вот все, меня просто что-то гнало вон оттуда. Ну, а катализатором этого процесса послужил визит моего шурина – он работал в отделе городов-побратимов Моссовета и приезжал в Берлин чего-то там обсуждать. Ну, к нам зашел в гости, главного юриста г.Москвы привел, кофе попили с коньячком. А он и предложи мне место в аппарате Главного архитектора Москвы, типа протоколом заведовать. А я возьми, да и согласись. Ну, оно и завертелось. Жена, конечно, губы надула – ибо она их уже на год вперед раскатала, в смысле планов покупки разного барахла (к слову сказать, его и так на ж/д контейнер набралось, даже детскую мебель купили – правда, на вырост). Но тогда я еще принимал все окончательные семейные решения единолично, без права обжалования – ни с какой стороны. Ага. Провожали меня с большой, неожидаемой никак, помпой. Министр разных медалек навешал, премию даже выписал (на дорожку, так сказать), письмо благодарственное, грамоту там, еще чего-то. Генеральный директор Объединения, куда Гоммернский НИИ входил, тоже надарил всего. А как-то в пятницу директор института, научный директор и ядреная крутобедрая главбухша НИИ тоже в Берлин приехали, чего-то там подарочное приволокли. Ну, я их, конечно, на рюмочку чая пригласил, они размякли, с устатку и не евши - главбухша в особенности, всё со мной на прощанье обнималась да целовалась, натурально пуская слезу валькирскую, пока директора на халяву коньячок армянский посасывали, лимончиком закусывая да кофейком запивая…
Да уж… Женушка моя потом долго из себя обиженку строила. Хотя я и в Москве на неплохо, по те временам, оплачиваемую и престижную работу поступил – в аппарат Главного архитектора г. Москвы (контора называлась ГлавАПУ – Главное архитектурно-планировочное управление), занимался международным сотрудничеством в области архитектуры и градостроительства. Правда, не надолго – очень я независимый такой парень был, не терпел диктата. Да и вообще: не чиновник я по природе, а там приходилось в эту шкурку влезать,
                Но это – уже совсем другая история…