Верят сатане

Все истины давно на дне?
Переиграть перехитрить врага
И опыта всей жизни не хватит мне.
Но,
Слепцы глупцы всеж верят сатане .

Все правды дня сегодня зря,
Что ждать , коль Истина у нас распята?
Христос распят за нас зазря?
Вновь маршируют пионеры октябрята.

Гальванику воткнули в труп .
И золотят совдепа "мощи"
Забит вербовкою ютуб
И над толпой кумач полощет.

Проклятье ж вам рабы жидов
Вы получили их заклятье
Железных вый и медных лбов
Возглавили опять раввинов платья

Куда не кинься всюду плен.
На одного разумного сто тысяч дурней
Ждет рай земной олигофрен
И речи все тупей сумбурней

Пишу не знаю для кого
Хоть ты ори хоть волком вой
А Бог спасет лишь своего!
Но кто же, кто у Бога свой?

Лишается защиты всяк
Кто не покаялся за грех дедов.
А вспомни . Бросилась толпа вояк
Ломать замки домов, складов

Стрелять своих же офицеров
Громить поместья , рвать и жечь!
Вытряхивать все из шифоньеров!
И как сие теперь наречь?

Народ не кается. Попы все врут.
Мы революцию не осудили!
И брат твой вновь тебе же Брут !
Пойми ----молчанием Царя убили!

 
 "Жертвенный убой. Что мне случилось увидеть" Розанов В.В.

    «Бросилось в глаза то, что я вижу не убой скота, а какое-то таинство, священнодействие, какое-то библейское жертвоприношение. Передо мной были не просто мясники, а священнослужители, роли которых были, по-видимому, строго распределены. Главная роль принадлежала резнику, вооруженному колющим орудием; ему при этом помогали целый ряд других прислужников: одни держали убойный скот, поддерживая его в стоячем положении, другие наклоняли голову и зажимали рот жертвенному животному.

    Третьи собирали кровь в жертвенные сосуды и выливали ее на пол при чтении установленных молитв; наконец, четвертые держали священные книги, по которым читались молитвы и производилось ритуальное священнодействие. Наконец, были и просто мясники, которым передавался битый скот по окончании ритуала...

    Убой скота поражал чрезвычайной жестокостью и изуверством. Жертвенному животному слегка ослабляли путы, давая возможность стоять на ногах; в этом положении его все время поддерживали трое прислужников, не давая упасть, когда оно ослабевало от потери крови. При этом резник, вооруженный в одной руке длинным — в пол-аршина ножом с узким лезвием, заостренным на конце, и в другой руке длинным, вершков шести, шилом спокойно, медленно, рассчитано наносил животному глубокие колющие раны, действуя попеременно названными орудиями.

    При этом каждый удар проверялся по книге, которую мальчик держал раскрытою перед резником; каждый удар сопровождался установленными молитвами, которые произносил резник.

    Первые удары производились в голову животному, затем в шею, наконец, подмышки и в бок. ... Удары наносились в определенных порядке и местах, и даже форма ран, вероятно, имела какое-нибудь значение символическое, так как одни раны наносились ножом, другие же — шилом; причем все раны были колотые, так как резник, что называется, “шпынял” животное, которое вздрагивало, пробовало вырваться, пыталось мычать, но оно было безсильно: ноги были связаны, кроме того, его плотно держали трое дюжих прислужников, четвертый же зажимал рот, благодаря чему получались лишь глухие, задушенные хрипящие звуки.

    Каждый удар резника сопровождался струйкой крови, причем из одних ран она слегка сочилась, тогда как из других она давала целый фонтан алой крови, брызгавшей в лицо, на руки и платье резника и прислужников. Одновременно с ударами ножа один из прислужников подставлял к ранам священный сосуд, куда стекала кровь животного.

    При этом прислужники, державшие животное, мяли и растирали бока, по-видимому, с целью усилить потоки крови. После нанесения описанных ран наступала пауза, во время которой кровь собиралась в сосуды и при установленных молитвах выливалась на пол, покрывая его целыми лужами; затем, когда животное с трудом удерживалось на ногах и оказывалось в достаточной мере обезкровленным, его быстро приподнимали, клали на спину, вытягивали голову, причем резник наносил последний, заключительный удар, перерезая животному горло...

    Вот каково было зрелище еврейского жертвоприношения; говорю “жертвоприношения”, так как другого, более подходящего слова не могу подобрать для всего виденного, потому что, очевидно, передо мною производился не простой убой скота, а совершалось священнодействие, жестокое — не сокращавшее, а, наоборот, удлинявшее мучение. При этом по известным правилам, с установленными молитвами, на некоторых резниках надет был белый молитвенный плат с черными полосами, который надевают раввины в синагогах.

    На одном из окон лежали такой же плат, два жертвенных сосуда и скрижали, которые при помощи ремней каждый еврей наматывает на руку во время молитвы. Наконец, вид резника, бормочущего молитвы, и прислужников не оставлял ни малейшего сомнения. Все лица были какие-то жестокие, сосредоточенные, фанатически настроенные...»