Экзамен на жизнь

 



      Плавный, неуловимый переход из детства в юность, с парты в новую жизнь.
Позади школа, а впереди выбор жизненного пути. Мне очень хотелось, как и мама, стать педагогом
Но.
      Однажды вечером, когда мы серьёзно говорили о выборе профессии, мама произнесла эти слова:
- Памятью твоего отца я тебя заклинаю: не ходи по этому пути. Не поступай в педагогический. Нет у тебя для этого здоровья.
      Значит - юридический.
И я подала документы  на вечерний факультет Саратовского юридического института имени Дмитрия Ивановича Курского.
     Первые три экзамена позади: сочинение - 4,  история - 5, немецкий - 5.
Конкурс огромный и всё должен  решить последний экзамен: литература и русский язык. Устно.
     Накануне я приехала домой уже к вечеру и готовилась, листая страницы,  ожидала маму.
Мой старший брат, Александр, в это время служил срочную в армии на Финской границе. Я очень удивилась, когда в дверь постучала соседка, Софья Сафоновна, мамина подруга. Обе они одинокие фронтовички,  вдовы.
Мама работала директором школы, а Софья Сафоновна заведовала детским садом. Маленький пригородный посёлок, Учхоз. Жили мы все в одном бараке. Все друг друга знали  и чем могли - помогали. Иначе в те времена было не выжить.
- Ниночка, а ты знаешь, что маму сегодня отвезли в больницу? У неё был сильный сердечный приступ. На машине директора Учхоза, в нашу районную.
     Это был удар грома среди ясного неба. Я так растерялась, заплакала. Что делать?
- А что ты поделаешь? Ничего. Она там под присмотром врачей. Ты сейчас туда никак не доберёшься. Ложись спать. Ты ей ничем помочь не сможешь, да тебя и не пустят туда. Ночь на дворе.
     Я проводила Софью Софоновну, закрыла дверь на крючок, попыталась полистать учебник, но даже буквы не могла разобрать.


                Ночь.


      Я потушила свет и улеглась. Надо уснуть. В голове план на завтра. Встать как можно раньше, ( мне это не трудно, я жаворонок.) на попутках добраться до районной больницы и всё-таки ехать в Саратов, и попытаться сдать экзамен.
     Я закрыла глаза и провалилась в какое-то состояние сна, или обморока, или нереальности...
 Передо мной была небольшая комната без одной стены. Комната деревенская: кровать полуторка с огромными пуховыми подушками и лоскутным одеялом. Вместо четвёртой  стены ситцевые голубые занавески в мелкий цветочек, подхваченные лентами и притянутые к стенкам так, что открывался небольшой чистенький дворик с летней кухней. Дверь кухни была приоткрыта. Я очень хорошо помню это всё, даже лоскутные коврики на полу: один круглый у кровати, а один длинный, который вёл прямо из комнаты, по двору, к дверям летнячки.
      На кровати лежала чужая, незнакомая, очень полная женщина, укрытая лоскутным одеялом, а рядом стояла моя мама. Женщина всё стонала и жаловалась, а мама её утешала и уговаривала уснуть, как маленькую. Одной рукой мама гладила эту чужую капризную,  тётку, а другой держалась за спинку кровати и я очень хорошо помню эти никелированные шарики и руку мамы.
     Как только женщина закрыла глаза и начала сначала сопеть, а потом и похрапывать, мама на цыпочках, очень осторожно отошла от неё и по  дорожке связанной из лоскутков, пошла   к кухне... а ей навстречу из приоткрытых дверей  вышел... отец!
     Я никогда не видела его. Он погиб за 3 месяца до моего рождения от пули эстонских "лесных братьев" в городе Отепя. Но это был он. Высокий, стройный,  красавец, в военной форме офицера МГБ и  в фуражке. Он быстро и решительно подошёл к маме, взял её за руку и сказал приглушённым голосом:
- Пойдем, она спит.
Мама  пошла за отцом и они уже дошли до двери, когда женщина на кровати вдруг открыла глаза и капризно заговорила:
- Катя! Ну, где ты? Иди сюда.
Мама как бы, скользнула и оказалась мгновенно у изголовья капризной тётки, а отец исчез.
      Я с ужасом открыла глаза и села на кровати, свесив ноги. Ничего страшного, казалось бы, в этом видении не было, но у меня по всему телу, как лошади, бегали огромные мурашки.
      А перед глазами стоял образ отца. Я и сейчас его вижу, как живого, а ведь столько лет прошло с тех пор, как мне это всё приснилось-привиделось.
     Я прилегла, укрылась простынкой. Меня знобило, хотя летняя ночь была жаркой.
С полчаса я лежала с открытыми глазами. Как же всё навалилось на меня: болезнь мамы и последний экзамен.
      Я уже хотела взять учебник в руки, как снова - полуобморок, полусон:
- Катя, ты не уходи никуда, прошу тебя. Мне так плохо,- капризно стонала толстая чужая тётка, а мама, гладила её по голове, по плечам и уговаривала таким нежным голосом, какого мы от неё и не слышали. Фронтовичка,  с двумя детьми, после войны, овдовев, получила два высших образования. Должность: директор школы. Всё это так закалило волю и характер. Какие нежности? А тут:
- Спи. Спи, дорогая. Я здесь. Я никуда не уйду.
     Тётка снова захрапела и мама на цыпочках по лоскутной дорожке опять к кухне, а навстречу - отец. Он протягивал к ней руки и уводил её с собой. На этот раз я рассмотрела и его лицо. Он был красивый и я с гордостью вспомнила, как бабушка Мария называла меня в детстве:
- У! Отцовская порода!
     Я так им сочувствовала.  Мне так жалко было их прерванную любовь, что я всем сердцем молилась, чтобы они успели зайти вместе в эту летнячку и убежать.
     Но толстуха опять заворочалась и закричала громко:
- Катя! Катя! Ты где? Мне плохо! Иди сюда!
И мама опять скользнула и оказалась возле неё, а отец стоял ещё немного, ждал. И лицо у него было такое расстроенное...
     А мне так хотелось подойти к нему и хотя бы раз в жизни  произнести это самое прекрасное слово:
- Папа...
       Я просыпаюсь от хлопка. Это отец, уходя, захлопнул двери летнячки. Мне стало реально плохо. Сердце колотится, как барабан. Я вся покрыта потом, глаза в слезах. Я уже понимаю, что всё это не просто так. Смотрю на будильник: 2 часа ночи. Что я могу сделать? Ничего. Мы, некрещёные послевоенные дети даже к Богу обратиться не умели.
    Падаю на подушку и с ужасом боюсь закрыть глаза. Мне кажется, что я их не закрыла, но передо мной снова мама тихонько идёт, боязливо оборачиваясь, к отцу. На этот раз я почти его не вижу, но слышу её голос. Она зовёт отца :
-Женя, где ты?
       У меня одно желание, подойти к этой тётке и дать ей тазиком по башке. Почему тазиком? Не знаю. Но именно этого мне так хотелось. Мне кажется, что я даже пошла уже...
Но тут зазвенел будильник. Всё исчезло! 5 часов утра. Что было дальше, помню смутно как оказалась на дороге, ведущей в город.

                Дорога.

       Раннее утро, мелкий противный предосенний дождь.  До города 3 километра, но есть надежда на попутку и дяденьку Шофёра, которые в те времена нас, послевоенных деток, не бросали, а всегда останавливались и подвозили, да ещё и конфетку дадут.
     Простите, дорогой читатель, но здесь я немного отвлекусь от темы, чтобы сказать:
-  Спасибо тебе, дяденька Шофёр.
Старые послевоенные машины, студебеккеры, Газ-51, и мужики, прошедшие все ужасы войны. Я не помню такого случая, чтобы ехал грузовик,  и не остановился, а легковых машин в то время было очень мало. Вот, у нас в Учхозе на всё село не было ни одной.
     Мне повезло на этот раз сразу. Я залезла в кабинку и мы поехали.
- Ты что такая бледная, дочка? Куда в такую рань?
- Дяденька шофёр, у меня мама заболела. Её вчера в больницу отвезли, а мне сегодня в институте последний экзамен сдавать.
Окно около меня не закрывалось. Дождь и ветер, я вся дрожала мелкой дрожью.
      Водитель остановил машину, вылез, снял фуфайку, надел её на меня и постарался закрыть окно.
Стало гораздо теплее.
- Куда же поступаешь, дочка?
- В юридический.
-А! Понятно. А ты не внучка ли старого судьи, Дмитрия Захаровича? Лицо больно знакомое.
- Да, это мой дедушка. А вы его знаете?
- Конечно знаю. Моя сестра живёт недалеко от вашего деда. Он столько помогал ей,  когда её мужа за кражу досок из колхоза посадили. У них чуть дом не отобрали. Если бы не ваш дед, бывший  судья - осталась бы она с детьми на улице. Дочка, где мама лежит? В районке? Я тебя туда подвезу, мне по дороге. Небольшой крюк сделаю. Ничего, успею.
     Я теперь, вспоминая всё это, думаю: этого дяденьку Шофёра послал мне Ангел Хранитель. Как удивительно, что он и меня узнал, и дедушку вспомнил, и до больницы довёз. Совсем по другому повернулась бы моя жизнь, если бы я добиралась на двух автобусах с пересадкой до районки. Точно бы на экзамен опоздала.

              Больница.


      Времени ещё только 6 часов утра, но меня впустили. Мы тогда этому не удивлялись. Мы привыкли с детства к тому, что имена дедушки и мамы открывают нам многие двери. Они были очень уважаемые люди.
      Ко мне навстречу вышел дежурный врач Пётр Сергеевич.(светлая ему память)
- Петр Сергеевич, что с мамой? Как она?
- Вытащили с того света. Три такие приступа были, что я думал - всё.
 Три приступа, три сна, три раза отец старался увести её с собой. А эта тётка, которую я хотела тазиком прибить, не пускала. Вот ведь как. У меня слёзы покатились по щекам.
- А ты чего в такую рань?
- У меня сегодня последний вступительный экзамен, литература.
- Ну, литературу тебе грех не сдать с такой матерью. Не плачь. Всё будет хорошо. Опасность миновала. Будить её не будем, ей успокаивающие ввели, а в дверь загляни.
     Пётр Сергеевич подвёл меня к палате, приоткрыл дверь и я увидела бледное, неузнаваемое лицо матери. Под нижней губой была запечённая кровь. Я так перепугалась! Меня затрясло, я обернулась к Петру Сергеевичу:
- Она живая? Господи, Пётр Сергеевич, а почему у неё кровь?
- Всё, всё! Успокойся. Пойдём. Она живая, а кровь на нижней губе потому, что она её в последний раз так закусила, что я думал: всё... Поезжай уже. Сдавай, старайся. Матери расстраиваться сейчас нельзя. Куда поступаешь? В пед?
- Нет. В юридический.
- По стопам деда?
- Да, и отца.
- Ты поступишь, - уверенно сказал Пётр Сергеевич.


                Экзамен.

     Из Энгельса в Саратов в часы пик не так-то просто было добраться, но я почти не опоздала. Мы уже немного знали друг друга, позади было 3 экзамена. Этот четвёртый, последний. Я подошла к толпе абитуриентов, которая здорово поредела после первых трёх экзаменов, поздоровалась.
- Ты что такая бледная? - спросил меня Володя, с которым вместе за одним столом писали сочинение.
- У меня мама тяжело заболела. Сердце. Чуть не умерла.
- А... вот в чём дело... я смотрю, от тебя одни глазищи остались. Хочешь, сейчас пойдёшь? Здесь очередь.
- А можно? Я всю ночь не спала. Боюсь, что долго ждать не выдержу.
- Ребята, давайте пропустим человека. У неё сегодня ночью мать чуть не умерла.
Выглядела я так, что вопросов ни у кого не возникло: жуткая ночь, утренний дождь и потрясение, пережитое в больнице.
     Как раз в это время дверь открылась, вышел счастливый абитуриент с пятёркой и меня втолкнули в экзаменационную комнату. Я подошла к столу с билетами. Секретарь взяла мой экзаменационный листок, записала в ведомость ФИО, и предложила билет на выбор.
      Без никакой подготовки я почему-то сразу села к экзаменатору. Это была очень приятная женщина, чем-то, неуловимо, похожая на маму. В билете 3 вопроса. Первые два по русскому языку, а последний: "Стихотворение любимого поэта наизусть."
      Ничего не говоря, я встала (помня мамины слова, что стихи всегда надо читать стоя) и без всякой подготовки громко, как будто со сцены, начала читать отрывок  из поэмы Евгения Евтушенко о казни Стеньки Разина. Я читала так, как умела читать только моя мама: голос, дикция, выразительность, эта удивительная культура речи!

И под визг стрелецких жён,
Под плевки со всех сторон,
На расхристаной телеге
Плыл
             В рубахе белой
                Он!

     Боковым зрением я видела, что в комнате, где сидели 4 экзаменатора и 4 экзаменуемых, и ещё 5-6 человек готовились по билетам, все замерли.
      Я закончила читать и поняла, что выброс энергетики из моей души был такой, что я и сесть не смогу. Видно, это поняла и экзаменатор. Она встала, подошла ко мне, взяла за руку и посадила на стул.
      И в это время раздались аплодисменты.
Аплодировали все: экзаменаторы, экзаменуемые, абитуриенты за дверью.
- Я ставлю вам отлично, - сказала экзаменатор.
- Спасибо. У меня сегодня ночью мама чуть не умерла.
- Я так и поняла, что у вас что-то случилось.
Поезжайте, обрадуйте маму.
Уверена, у вас проходной балл.