Книга про Астафьева

ЭТА КНИГА ПРО АСТАФЬЕВА вышла в свет из Красноярской типографии «Литера-принт» (улица Гладкова 6) тиражом 100 экзов. Я выпустил её ко дню 100-летнего  юбилея  Виктора Петровича, и она, засвеченная в Овсянке 1 мая 2024 г, теперь, в конце юбилейного года, стала уже библиографической редкостью. А интерес к ней всё растёт…. Вот почему решил я выставить её для вас, дорогие читатели и почитатели творчества нашего великого Сибиряка, с которым мы запечатлены на снимке, когда вышли из Дома Учителя, где Виктор Петрович только что вручил премию Марине Саввиных
С уважением –
автор бренда МИРАЖИСТЫ и этого альманаха Николай ЕРЁМИН

«АНОНС АСТАФЬЕВУ 100 ЛЕТ»
Альманах Миражистов
Константин КЕДРОВ-ЧЕЛИЩЕВ Николай ЕРЁМИН
Александр БАЛТИН Евгений ПОПОВ
Виктор АСТАФЬЕВ Валентина ЯРОШЕВСКАЯ
2024
Альманах Миражистов
Константин КЕДРОВ-ЧЕЛИЩЕВ Николай ЕРЁМИН
Александр БАЛТИН Евгений ПОПОВ
Виктор АСТАФЬЕВ Валентина Ярошевская

АНОНС АСТАФЬЕВУ 100 ЛЕТ
«Альманах Миражистов»
Константин КЕДРОВ-ЧЕЛИЩЕВ Николай ЕРЁМИН
Александр БАЛТИН Евгений ПОПОВ
Виктор АСТАФЬЕВ Валентина ЯРОШЕВСКАЯ
2024
1 мая 2024 года исполняется 100 лет со дня рождения Виктора Петровича АСТАФЬЕВА
Автор бренда МИРАЖИСТЫ, составитель и издатель Николай Ерёмин
Кошек нарисовала  Кристина Зейтунян-Белоус
© Коллектив авторов 2024г
 
Константин КЕДРОВ-ЧЕЛИЩЕВ
Альманах Миражистов

ПОЭТЫ
нам не нужны слова без музыки
уж лучше музыка без слов
всех лагерей мы с вами узники
и сотрясатели основ
всех петербургов основатели
мы строим санкт-поэтенбург
трущоб небесных обитатели
межгалактических лачуг
когда над небом голубым
небесный лёшенька парит
мы в сквате с ним бухие в дым
как александр вошли в париж
вошли и вышли из него
как из ковчега выплыл ной
мы в мир сегодняшний вошли
как входят люди в мир иной
идём мы с генрихом вдвоём
карабкаемся на монмартр
захлёбываясь жадно пьём
всё что не допил жан поль сартр
а в тартар-енном тарасконе
со мной вышагивает холин
шагает холин дон кихот
сквозь выход уходя во вход
к никите струве мерным шагом
зашли вдвоём за солженицыным
он загружает нас гулагом
мы вспомнили что за границей мы
с тех пор куда бы мы ни ездили
мы знали той свободы цену
всемирный первый день поэзии
выходим на большую сцену
выходим с вознесенским к людям
под марш прощание славянки
мы будем будем будем будем
весь мир – просцениум таганки
ЧАШИ
Очевидно сегодня пуста
Чаша Гамлета – Чаша Христа
Ведь её королева Гертруда
Осушила и допил Иуда
Припадали к ней неоднократно
И уста пожилого Сократа
Ведь ему-то ему-то ему-то
Предназначена эта цикута
И Спаситель в моленье о чаше
Не желал припадать к этой чаше
Но на небе всё предрешено
В кровь должно превратиться вино
До чего же горька эта Истина
Вечно Таинство Евхаристии
Постараюсь вовек не забуду
Чашу Гамлета и чашу Будды
Припадаю с годами всё чаще
Я к своей переполненной чаше
Всё исполнилось всё исполнено
Вновь она до краёв наполнена
Свеча Вознесенского и Пастернака
Ну что вы что вы что вы что вы черти
Кроите наш бюджет и так и сяк
А мой резервный фонд нисколько не исчерпан
И основной нисколько не иссяк
Есть в творчестве конечно неликвиды
Не успеваю израсходовать свой мозг
Но у меня на будущее виды
Воск озаряет мозг мозг плавится как воск
Я плавлюсь как свеча у Пастернака
Которая горела на столе
Печатай дальше фабрика гознака
Купюры страсти в жарком январе
Свеча горела это лишь пол дела
Наперекор крутому январю
Неважно чья свеча во тьме сгорела
А важно что я сам всю жизнь горю
Кто виноват и кто тут прав однако
Кто разменял милеющий милени-УМ
Андрюша со свечою Пастернака
Выходит на сияющий просцени-УМ
Он просит чтобы я воспламенил свечу
Как память о ненапечатаных стихах
Я молча зажигаю я молчу
А зал зашелся в мощном вопле – Аххх!
Ещё советской власти не финал
Две бесконечности прижались вертикально
Год 88 номинал
Сакрально всё и даже криминально
Ещё не сожжены дела доносы
В печи плавильной на сталелитейном
Что мне за Дело вечному ДООСу
Я был собой я оставался цельном
Что мне до этих глупых профилактик
Когда они мне затыкали глотку
Меня посланца множества галактик
Как говорится – брали в разработку
В погонах по Руси гуляли черти
Под их конвоем каждый человек
Я знал что их резерв давно исчерпан
А мой неисчерпаемый вовек
И если я от вас уйду в резерв
Останется мой пламенный резерв
Андрюша Первозванный Первозданный
Сказал: «Есть Бог, а с нами Костя-бог»
Иронией святою осиянный
Я вышел к залу и свечу зажёг
Пусть пламя пастернаковской свечи
Сияет в галактической ночи
Свеча не может вас согреть
Но тает  на виду
Какая разница – Сгореть
В Раю или в аду
Поэт и Снегурочка
В Новый Год выхожу я на улочку
На глаза надвигаются слёзы
Дед Морозу вернули Снегурочку
А Снегурочке Деда Мороза
Сколько лет Дед Мороз в одиночестве
Тосковал на холодных витринах
Слава Богу вернулась доченька
И на ёлках заговорила
Средь московских виляющих улочек
Не грустите друзья пешеходы
Кто остался один без Снегурочек
В эти странные страшные годы
Я не верил дизайнам придурочным
Я во всём доверяю Островскому
Он-то знал что вернётся Снегурочка
Непременно к поэту московскому
Моя Таганка
В фойе в буфете всё ещё – Бла бла … –
Театр опустел… Но что особо ценно –
Мы знаем что трагедия была –
Иначе – почему пустая сцена
Зал опустел и сцена опустела
И нет на сцене ни добра ни зла
Но почему меня так манит сцена –
Я знаю здесь трагедия была!
Прощай театр – теперь меня там нет
Теперь другие там разыгрывают пьесы
Любимовский пустует кабинет
Лишь за кулисами висят противовесы
По коридору этому бродили
С Любимовым входя и выходя
– Быть или не… Всего важнее ИЛИ –
Я говорил Любимову любя
Любимов был – я это твердо знаю
Любимов был – всё остальное блажь
И мне не интересна жизнь иная
Во мне иной таганский антураж
Театр опустел – поставлены все пьесы
Отыграны премьеры и превью
Как в храме где отслужены все мессы
И я один Пустую Чашу пью
Метаметафора – метафора Христа
Зачем то всем созвездьям вопреки
Я в этом мире всё-таки родился
И в городе стоящем у реки
Кому-нибудь я вряд ли пригодился
Я пригодился 20 лет спустя
Поэзии российской мировой
А ныне ныне всех за всё простя
Живу в Столице всё ещё живой
Метаметафору моё открытие
Уворовал литературный вор
Но затоптать не удалось событие
И время вынесло свой приговор
Есть метакод и есть метаметафора
Все остальное метасуета
Да будет навседа метаанафема
Тем кто распял метафору Христа
Не удивляйтесь – эта мысль проста
Метаметафора – метафора Христа
Он подарил метаметафор Рай
А ты из них любую выбирай
РОЛЬ ЖИЗНИ – ЖИЗНЬ РОЛИ
Всё сводится к одной и той же роли
Роль человека в театре Бога
Учил её и в детсаду и в школе
И даже дома но совсем немного
Я этой ролью с детства дорожил
Не выучил и не сыграл – прожил
Актриса мама папа режиссёр
Все умерли задолго до премьеры
Премьера шла в театре СССР
В нём не хватало меры
Вкус изменял лепнина позолота
Запрещено изображенье Бога
Но в то же время подлинное что-то
В нём было но едва-едва совсем немного
И публика под 300 миллионов
не аплодировала – шикала смеялась
Но свешивалась вниз со всех балконов
Глумилась и немного умилялась
Я не играл – я жил – но сам Любимов
Мне подыграл без лишних сантиментов
Немного всё таки необходимых
Что б дотянуться до аплодисментов
Мне аплодировали и Таганка и Сорбонна
И даже где то в грохоте оваций
Всех шикающих сбросили с балкона
Я не играл – я просто был в прострации
Ругались из правительственной ложи
Вожди похожие на кукол заводных
Но я то не играл я жил – о Боже
И даже боже пережил всех их
Я говорил что думал – мысль моя
Меня играла – мной играла как хотела
Поэтому не-я был только я
Поэтому душа играла в тело
Не я играл – они меня играли
Зал то пустел – то заполнялся снова
На сцену выходил когда не ждали
Я превращался в слово в театре слова
И не слова а я в горящем театре
Кто к выходу а кто поближе к сцене
А декорации – Горящий Татлин
Горящий Сталин и горящий Ленин
Я не играл в огне всех декораций
Я сам горел пред вами не сгорая
Душа пылала в пламени оваций
Актёр в аду играл актёра Рая
Всё отпылало – и Любимов в роли Лира
Покинул сцену растворясь в фойе
Я как Ян-Павел Городу и миру
Шепчу кричу признание свое
Я благодарен этому театру
Где я невечный буду с вами вечно
Где водрузив корону как тиару
Вслед за Любимовым и я уйду конечно
Туда где ждёт Андрюша Вознесенский
Он мне не раз подыгрывал любя
А знаете – я не уйду со сцены
Где я всю жизнь играю сам себя
Всемирная история в палиндромах
1.
Адам и Ева
Адам органа громада
а рот тора
а нутро фортуна
а зал гада глаза
и хер гол о грехи
а вер Ева
роз взор
ноль лон
соски икс ос
лобок кобол
и тити
увижу живу
око чар зрачок о
а полет тела па
Иудаизм
Дум лад Талмуд
Тор крот рот
Тора рот
То бишь ешибот
А бык Акиба
А лев Алеф ела вела
А бенетнаш ан тень неба
А пела Алеф ела а лепо
Торе шагни шин Гешерот
Индуизм-Буддизм
И нам ом мани
А Кама мака
Сансара рас нас
Далай Лама а мал и ал лад
И сам авта тат твам аси
И дуб Инду будни Будды
Ах трах диск Сидхартха
А наври нирвана
Православие
Отче наш а нечто
Протестанты
Запрет юла Лютер паз
уж и в себе бес вижу
себя я бес
Юнг ню
иногда ад гони
Ад гони иногда
Фуга ракоход
Томас сам от
Ха Бах
агу фуга
то начал плача нот
тон нот
нот стон
рога наг ор
нагой Иоган
Иоган нагой
радуг удар
я месс семя
муз ария и разум
а дар-то отрада
Адам органа громада
готика аки итог
ухаб Баху
Баху ухаб
Атеизм
Кит сон гад агностик
2.
Античность
Овидий и диво
а но за Назона
рад ни Пиндар
о фас Сафо
Логос о гол
сан Ра Парнас
сом Сократ стар космос
а Дельф Леда
Аргонавты
Ад арго ограда
мора паром
Зевс вез
Ясона нося
но Колхида ад их локон
Медея едем
везет Тезей в
а грамота том Арго
Илиада
Илион но или
Йа Лене Менелай
Амур ума
я ор Троя
Илион но или
а не лень Елена
Се вижу Менелай, а Лене муж
Одиссея
Я еси до Одиссея
Иди сам Одиссей еси дома сиди
не риск сирен
полк и циклоп
оспа лакома Калипсо
море мог Улис силу Гомером
силу Гомером море мог Улис
ну Зевс везун
Возрождение
Этна Дантэ
ало рана вас Саванарола
и лечи то Ботичели
о то ж Джото
или Буанароти то рана убили
дива Давид
3.
Дон Ж
уан
Анна:
Да он дон но дно ад
Он Дон:
О да Анна надо
Анна:
на уж Жуан
Хрестоматия
Ах Евгений и нег веха
Спит Онегин они генотип-с
Лил о Гоголь лог оголил
а Копейкин Ники епока
Мол Обломов во мол облом
Вора забор о вор Базаров
ого Бежин луг гул ниже бог о
Муму ум ум
ам Ася сама
Вели от слов вол Толстой лев
а Катюша шутка
Маслова вол сам
А Мисюсь Сюстма
Я «Игрок» оргия
Бунин Нину б
В око банан ан Набоков
нижу лад да Лужин
Сирин ирис
Кафка как фак
Мело Гоголем
Ого Гоголь лог  о-го-го
Лил о Гоголь лог оголил
И лени шорохи – хор о шинели
От шинели силе ништо
А Копейкин – Ники эпока
Во кич и Чичиков
Мол, совок и Чичиков ослом
Мен вон Чичиков, во кич, и что в нем?
Собакевич и век, а бос
Мечи века, босс, Собакевичем
Воли нам, Манилов
Вол и нам Манилов
О тверд зоне Ноздрев-то
Нос – Гоголем смело сон
То Гоголем смело гогот
Икс вон я – Яновский
Соло Гоголь лог о голос
И в кивере черевики
А холост Солоха
А лукав Вакула
Оксана Панаско
Хома а мох
Ной и Вий он
Или шинели лени шили
Акакию и как, а?
Носа сон
Вел а во – Ковалев
Жару майор рой Амура ж
Ревизор гроз и вер
Во кат сел Хлестаков
Городничий и чин дорог
А Копейкин – Ники епока
Ху те Петух
Аки ор тройка
«Война и мир»
Кутузов возу тук
вор вон в ров
вор в нов ров
норов ворон
Наполеон но ел о пан
вина мина ан им а нив
и в ране мина рви
Лев Тол 100 и 100 тел вел
вел Лев 100 лет тел 100 вел Лев
«Идиот»
Я наг Ганя
отстал от ста
я а лгал Аглая
то идиот
иди от
сор сир Христос
Рогожин и жог ор
4.
20-й век
Генетика
нив ради Дарвин
Мендель лед нем
Лысенко рок нес ил
воли Вавилов
нег ген
Философия
Ха брей Ев Фейербах
Гнил еще Шелинг
о Гегель лег его
ребу Бубер
а Кант нака
а Декарт рак еда
о кому Камю мак ум око
а ни деструкция яиц кур седина
хи шелинг гни леших
ого бубер реб у бога
а зон и пса спиноза
на кол локан
лиотар а то ил
меч чюма камю чем
Сойди эйдос
(А. Ф. Лосев)
Вес о Лосев
Логика аки гол
Иль символ лов мысли
Соло голос
Логос о гол
Сом Сократ стар космос
Платон о толп
Ни толп Плотин
Плотин ни толп
Ах Аристотель лет от Сираха
Корень не рок
Вея дребодан над о Бердяев
И икс не роль Флоренский
И диалектика аки ткала иди
Я мал Палама мала пламя
Ешь циник Ницше
Арт с утра Заратустра
Но Фавор или миров Афон
Имя Бог обя мы
Им я Бог об я мы
Схима в миру Рим вам ХС
Холин
Холин ни лох
Хил он но лих
А кара барака
5.
21-й век
Ладья я дал
ладья я дал
тура орут
вора пса каспаров
менок конем
решив как фишер
ужо хожу
дал я лад
Морд палиндром
О Нерон в норе но
Ад юла Малюта
А дог Ягода
Вонял Ульянов
Во же Ежов
Ор Берия и ребро
Вещур Хрущев
Реле Телер
Во маг Гамов
Термояд я о мрет
А бука Куба
И денек Кеннеди
Тол флот
Це Брежнев вен жеребец
Андропов опор дна
Лаж Ельцин ниц лежал
Кремль мерк
А Россия и ссора
Метакод ока тем
Мука и доз зодиак ум
Зодиак ум и мука и доз
О комета тем око
Я месяц я семя
Еби Кабала дала б Акибе
Я ин Орион о ирония
Но ирония я ин Орион
Во Геркулес сел у греков
Андромеда в аде морд на
Но Геркулес каре гон
Телец целет
Кар Мицар цари мрак
Врет тип Юпитер в
Я я Изида пади зияя
Се Венера паре не вес
Толп Плеяд я ел плоть
Сириус у ирис
Ну Урсус у срун
Я и не я и Стожары раж от сияния
Веры соло волос и рев
Но и прок скорпион
Весы сев
Ей Диоскуры рук соитие
Он Водолей ел о давно
Я ну Дева ведуния
Великан наки лев
Кинь Овен невольник
Гор Козерог о резок рог
Ад рока арак аккорда
Но кар дракон
Нам бобырь Рыб обман
* * *
ых-хы
Дыр рыд
был глыб
лишь шил
Убещюр рюш ебу
мук скум
Я лил Лиля
кир Брик
во кира шариков
абы рвал главрыба
в ока глубь булгаков
аки тир критика
И ТЕНИ РАМ МАРИНЕТИ
Гороскоп Скорпиона
бенедиктус сутки денеб
сириус у ирис
марс срам
срам марс
а венера арен ева
утл лон плутон
нутра сатурн
горе сок козерог
весы и сев
рак кар
но и прок скорпион
Мысль без меня
Всё что умею – не перечислю
Жизни не хватит не хватит и дня
Не существует меня без мысли
Но существует мысль без меня
Мысль без меня – ты куда улетела
Кто приютит тебя в сердце своём
Может душа – это вечное тело
В сердце как птенчики гнездышки вьём
14 апреля 2018
Шива и Маша
Шива окутал Машу
облаком рук
Маша окутала Шиву
облаком ног
Шива и Маша
Маша и Шива
мах
Маша и Шива
Шива и Маша
Мах-Машиах
18 марта 2018
Друзьям моим 1942-го года рождения
Нас изгоняли изгоняли
Но мы отсюда не слиняли.
Немыми вышли из режима
И наша Муза – Пантомима
Друзья не проходите мимо
Вот наша муза-пантомимо
Нас четверть века не печатали
Мы отпечатывались чатами
Уже совсем в другом столетии
Уже семидесятилетние
Мы с вами быть-или-не-бытные
Мы как стрекозы первобытные
Кто полулыс кто полубел
Летим сквозь первобытный мел
На крыльях прошлого столетия
Летим семидесятилетние
Напряжены как струны в деке
Вибрирующим каждым нервом
Нас не прочли в 20-ом веке
Нас прочитают в 21-ом
14апреля 2018
Годо
Я в поэзии колдун вуду
И немножечко Далай-лама
Внутри пламени чую воду
Добываю из воды пламя
Нем в поэзии как Годо
10 в степени –13
До в поэзии дольше До
ООН (Организация объединенных наций)
Мне всё равно рождать иль не рождаться
Мне всё равно смеяться иль рыдать
Я оказался всюду над как Надсон
Я принял благодать на благодать
Поэзии беременная сука
Скулит во мне и требует любви
Войди в Алтарь поэзии без стука
Войди как выйди – выйди как войди
15 апреля 2018
© Copyright: Константин Кедров-Челищев, 2018
Свидетельство о публикации №118051900374
Г Москва
 
Николай ЕРЁМИН
Альманах Миражистов
КАК СТАТЬ СЧАСТЛИВЫМ
***
– Прости меня за то, что я, пиит,
Жил без тебя, один, О, Боже мой! –
…Взмолюсь – но не услышит, не простит,
Поскольку он, увы, глухонемой…
В чём, раб слезою обожжённых глаз,
Аз, грешный, убеждался, и не раз…
Лишь муза, понимая, что со мной,
Печальною качала головой…
2024
СМЫСЛ ЖИЗНИ
– В чём –
Спросил он меня в укоризне, –
Смысл бессмысленно прожитой жизни? –
В том ли, что  –
Я, завистлив  и зол,
Что искал – ничего не нашёл? –
 
Но ни слова  трясущийся дед
От меня  не услышал в ответ.
ИКОНА
Усталые уста Христа
СОНЕТ ПРО ВЫСТУПЛЕНИЕ ПОЭТЕССЫ
Поэтесса – шустрая пиранья –
Примеряет маску умирания…
И лукаво блещет остроумием
Вперемежку с явным слабоумием…
Так, что где  тут правда, а где ложь,
И захочешь, а не разберёшь…
Но она, не пряча снисхождения,
Примеряет маску возрождения…
Кольца, брошка, пирсинг – просто шик!
Рядышком – бой-френд,  крутой мужик…
Неспроста о ней идёт молва,
Что она всегда во всём права,
А пред нею каждый виноват…
Он издал ей книжку – вот и рад…
СУТЬ
«Нас изгнали…»
Константин Кедров 12 января 2016
Все поэты – суть изгнанники…
Ходоки, бродяги, странники –
Из одной страны в другую…
Вот и  я – живу, тоскую
Здесь, где горе и беда…
А вернуться некуда…
МЕНАДА
Было: за кладбищенской оградой,
Где всегда покой и благодать,
Ты хотела стать моей Менадой
И меня на части разорвать…
Не случайно в памяти моей
Ожил очарованный Орфей…
И пропел я: – О, моя Менада!
Будь благоразумною…Не надо…
ПОЛУСОНЕТ ПРО ОГОНЬ И ПЕПЕЛ
 
Увы, была любимая моя
Полна очарования и тайны,
И взор ея пылал таким огнём,
В котором очень мне сгореть хотелось,
Став пеплом на расплавленных губах…
И вот – сгорел, и стал, увы и ах…
И где теперь моя былая смелость?
 
ИЗ НОВОЙ  КНИГИ ЧЕТВЕРОСТИШИЙ
***
Берег океана.
Полоса тумана.
Солнечный восток.
Сказочный восторг.
ДАЙМОН ВОЗНЕСЕНСКОГО
Гениальный – он уже никак
Не вмещался в будничный пиджак…
Не случайно лопнули местами
Швы – как раз, где крылья прорастали…
АУРА ЛАУРЫ
Недаром говорят, моя Лаура,
Про то, что у тебя губа – не дура…
С тобою – рай…А без тебя мне – ад…
Как рад, что вновь  я – твой Лауреат!
ПОРТРЕТ  ПРОЗАИКА
Застольная поза …
Запойная доза…
В пределах наркоза –
Достойная проза.
***
Как давно
Я не плакал от счастья
Безымянной
Взаимной любви!
***
Забыть всё-всё, что было?
Умереть?
Ну, нет, хочу, что будет –
Вспоминать!
***
И я увидел в скалах Кара-Дага
Изваянный ветрами всех  морей
Неповторимый солнцелунный профиль
Единственной возлюбленной моей…
ВИНО
–  Милая, не пей вино!
Мной отравлено оно…
–  Неужели это яд?
Ты ведь выпил? Ты ведь рад!
***
Чтоб  стать счастливым, выключи мобильник…
И телевизор…Ах, и выйди в полночь…
И в небо посмотри…И попытайся
Негаснущие звёзды  сосчитать…
Январь 2024 Красноярск
Литроссия к Столетию Астафьева
Николай Ерёмин
В гостях у Астафьева
Каким-то чудом сохранилась  подклеенная в альбом пожелтевшая вырезка из газеты «ВЕЧЕРНИЙ КРАСНОЯРСК» за вторник 19 сентября 1995 года с моей заметкой,
которую я сейчас, перечитывая, воспринял как стихотворение в прозе.
В ГОСТЯХ У АСТАФЬЕВА
Давненько уже Виктор Петрович
Приглашал нас с Мариной Саввиных
Посетить его домик в Овсянке.
А мы всё не решались.
И вот,  наконец,  решились, собрались.
Купили огромный арбуз – и поехали…
День выдался чудесный, солнечный.
– А я как чувствовал, что вы приедете! –
Воскликнул Виктор Петрович, отворяя калитку,
– У меня всегда так:
Если пишется – никого,
А если  не пишется, – так всегда гости.
Проходите! –
И весь день с утра до вечера мы провели вместе.
Беседе не было конца…
И во время прогулки вдоль Енисея…
И в библиотеке…
И около магазинчика,
Куда завернули за хлебом…
А когда наступила пора обедать,
Астафьев сказал:
– Ну-ка, Марина, покажи, какая ты хозяйка,
Приготовь нам чего-нибудь…
А-то наезжают из столиц некоторые поэтессы,
Не могут даже картошки почистить…
И Марина Саввиных доказала,
Что умеет не только писать отличные стихи,
Но может и приготовить кое-что из  кое-чего –
Пальчики оближешь!
Пригодился и арбуз…
…К вечеру небо заволокло тучами…
Пошёл мелкий дождь…
Овсянка не хотела нас отпускать…
Но всему свой срок.
Я увозил снимки, сделанные на память
С разрешения гостеприимного хозяина…
А моя спутница –
Впечатления от встречи с  любимым писателем…
– Все его мысли и чувства,
Как я и предполагала,
Так близки мне! –
Сказала Марина.
– Это был один из самых счастливых дней в моей жизни!
***
ПЕРВОМАЙСКИЙ СОНЕТ
Светлой памяти Виктора Петровича Астафьева
( 1 мая1924 – 29 ноября 2001)
Помню  развесёлые  гулянки –
Берег Енисея у Овсянки…
Как вокруг Астафьева народ
Собирался в дружный хоровод…
Всё, о чём мы пели, что любили,
Боже мой,  о чём ни говорили, –
В мемуарах  издано  давно,
Много раз показано в кино…
Вот – Часовня…  Вот – Библиотека…
Есть,  где помолиться…  И  опять
Вспомнить дорогого человека
И его «Царь-рыбу» почитать…
На дворе – желанный Первомай.
Жди, Петрович, нас,  не забывай!
2016 г -2023 Красноярск Николай ЕРЁМИН
 
ПОСВЯЩЕНИЕ  АСТАФЬЕВУ Мемуар
Когда Виктор Петрович Астафьев приехал в Красноярск из Вологды мы часто встречались с ним в редакции альманаха «Енисей». Литературная жизнь вокруг альманаха оживилась. Напечататься на его страницах вместе с Астафьевым мечтал каждый. И ответственный секретарь Иван Владимирович Уразов  всячески способствовал этому.
Однажды я прочитал в присутствии Астафьева стихотворение «Жаль не играл я на белом рояле» и оно ему понравилось.
Это послужило причиной возникшего посвящения. В П Астафьеву:
 
Жаль не играл я на белом рояле
Жаль не скакал я на белом коне
В день когда белые листья роняя
Жертвенный лес наклонялся ко мне…
Жаль что не встретил я женщину в белом
Не проводил её в белую ночь
А остывая душою и телом
Следом за листьями бросился прочь…
И побелевший уже «Это я ли» —
Думал и видел и слышал во сне
Как я играю на белом рояле
Женщине в белом на белом коне…
 
Стихотворение появилось в альманахе «Енисей».
Виктор Петрович Астафьев его, конечно же, прочитал. А композитор из Шушенского Серафим Прокопьевич Щукин написал на эти стихи романс ,который прозвучал по красноярскому радио, и сейчас он звучит с лазерного диска. А Виктор Петрович любил слушать романсы, да и сам под настроение был не прочь спеть в компании соло или с хором под гитару…
А дружны мы были  с того самого времени,
когда он навсегда покинул Вологду и переехал  в красноярский Академгородок. Тогда в газете «Литературная Россия» появился мой фоторепортаж о его первой встрече с читателями на родной Сибирской земле.
И когда Виктор Петрович пригласил меня и Марину Саввиных посетить его домик в Овсянке, мы  собрались, купили огромный арбуз – и поехали… Прихватив с собой вёрстку первой книги  Марины «Фамильное серебро» , которую я готовил к печати в Дивногорской типографии.
Виктор Петрович был рад встрече, знакомству с Мариной, и после небольшого чаепития  предложил прогуляться к Енисею.
Мы спустились  по косогору мимо двух покосившихся заборов к берегу, побродили около самого течения. И Виктор Петрович предложил присесть  на огромное, вынесенное когда-то половодьем бревно, отдохнуть.
Я вспомнил, что именно  на этом бревне фотокорреспондент Анатолий Белоногов запечатлел   писателя для книги  «Сибирский алмаз».
Достал свой плёночный фотоаппарат и сфотографировал на память Марину и Виктора Петровича, а потом Марина сфотографировала нас.
Должен сказать, что снимки довольно точно отразили вдохновенное состояние наших лиц в эти исторические мгновения.
Один негатив я подарил Марине, а остальные хранятся у меня.
Как хорошо, что мы тогда любили фотографироваться!
Сколько лет прошло!
Всё изменилось.
Даже это огромное, как тогда  казалось, окаменевшее бревно, распилили местные жители на дрова…
Астафьев прочитал вёрстку и немного позднее  написал свои впечатления о книге. И  решили мы, что его статья будет называться предисловием, а моя – послесловием.
Вот о чём вспомнил я, когда Марина читала на вечере встречи  в Доме искусств стихи из книги «Фамильное серебро»  и свои новые стихи.
«Дзауджикау… свет моих нежных чинар,
Строгих сестёр на дольней тропе серебра…
Руны вершин сквозь медленный утренний пар —
Рваной ли раны края или нервный росчерк пера?
Дзауджикау… твой ствол непреклонен и прям…
Звук из-под сердца, которое стало струной…
Рог полумесяца дерзок. Но Терек — упрям.
И золотистые барсы играют со мной.
Дзауджикау… сила твоих мертвецов…
Шум твоих крон… голоса премудрых камней…
Вечно желанная чаша на пире отцов…
Вечным заклятьем сплетённые пальцы корней…
Дай обниму тебя, брат, бархатистый орех.
Липа благая, позволь прижаться щекой
К светлым морщинам твоим…
Остуди мой праздничный грех…
И надели моих пчёл целебной строкой…»
Она была в хорошем расположении духа.
Читала вдохновенно, бережно и нежно  выговаривая каждое слово.
Глаза её светились так, что этого света хватало всем, пришедшим в Дом Искусств.
Да, она была по-прежнему красива и вполне  соответствовала своим прекрасным по форме и по содержанию поэтическим произведениям.
Николай Ерёмин. Февраль 2013г Красноярск
январь 2024
Навстречу 100-летнему юбилею В.П.АСТАФЬЕВА
МЕМУАР про «ЧАС РОССИИ»
Виктор Петрович Астафьев имел хорошую привычку – из прочитанных в журналах и газетах стихов некоторые заносить в отдельную записную книжку.
При удобном случае доставал он её и цитировал строки полюбившегося поэта. Видимо, из этой любви к поэзии,  совсем не случайно и возник у него замысел собрать «Антологию одного стихотворения поэтов России».
И он составил эту замечательную книгу, при участии Романа Солнцева.
Замысел воплотился в жизнь.
ЧАС РОССИИ (540 стр)
А издательство СОВРЕМЕННИК выпустило антологию в свет в 1988 году тиражом 20 000 тысяч экземпляров.
Есть  там,  на станице  186 – и стихотворение Николая Ерёмина “Помнишь, милая, как лежали под берёзами”
Помнишь, милая, как лежали под берёзами…
С листьев капли дождевые падали…
Были капли огневыми, острыми…
Помнишь, милая, вспомнить рада ли?
Как целовал я тебя в шею белую…
Как целовал я тебя в уста маковые…
Как шептала: – Что с тобою мы делаем…
И обнимала меня всё ласковее…
Помнишь, милая, как лежали под берёзами
И хмельные, и счастливые, и тверёзые…
А верхушки берёз всё покачивались…
А дождинки всё сыпались, ясные…
И свидание наше не оканчивалось…
И светилось в листве солнце красное…
«Право слово, в этом сборнике есть стихи, достойные того, чтобы не только быть прочитанными вслух, но и заученными наизусть» – отметил Виктор Петрович  в предисловии.
Вот какой он был  молодец!
И ПРАВДА, И ОБМАН
ЗИМНИЙ  ПОЛУСОНЕТ
Бог диктует – и я суеверно
Всё записываю за ним…
Опадает с души моей скверна…
Снег – вокруг…
И, морозом храним,
Я надеюсь –  сугробах по грудь –
До весны дотянуть как-нибудь…
***
Наш роман был без особенных затей  –
Ах, без фабулы, без свадьбы, без детей…
До сих пор он – не дописан, не забыт,
А лежит  в столе,  имея жёлтый вид…
Лишь одна страница – новая – бела,
Утверждает, что  была  любовь, была…
СОНЕТ ПРО АЛЬТЕРНАТИВНОЕ ЕСЛИ
эпиграф   «Если завтра умру…
Владимир МОНАХОВ» Братск-Рай
***
Если завтра не умру,-
А я точно не умру! –
Соберу мою муру
И – к печатному двору…
Пусть Ник-Ника издадут
Под названьем «ВЕРИ ГУД»
И конечно же, прочтут,
Если не сочтут за труд…
Да… И Премию дадут,
Восхваляя там и тут…
И бессмертным стану я
На границе бытия,
Если завтра не умру…
А я точно не умру!
СОНЕТ про получение ВЫСШЕЙ НАГРАДЫ
и ДИПЛОМА 1-й степени из Болгарии
Стукнул по карману: – Ой, звенит!
Хлопнул по другому: – Ой, слыхать…
Как поэт Болгарский – знаменит –
Еду в «Златы Пясцы» отдыхать!
Будет гидом в сказочной стране
Поэтесса Мальцева при мне,
Потому что Ольга – Ой, смела! –
На Болгарский мя перевела…
Знаю: скоро сбудутся мечты
Самой беспонтовой Красоты.
Верю: Красота меня спасёт,
Как – весь мир – в романе «Идиот»…
Чтоб сказал Ник-Нику Ник Рубцов:
– Да, Ерёмин, ты – из молодцов!
***
Я хотел играть на скрипке…
Эка прихоть…Эка малость…
Жизнь моя – в её улыбке!
Но она сопротивлялась…
Так, что я хотеть устал –
Улыбаться перестал…
И уже давным-давно –
Эх! – Играю  в до-ми-но…
СОНЕТ ПРО ПОРТРЕТ
Под маскою – таков-сяков –
Прохожих веселя,
По КрасноРайску шёл Попов
С портретом Фазиля…
Конечно, – в Литмузей,
В компанию друзей…
Где мне вручил Портрет,
Сказав: – Гордись, Поэт,
Писательским трудом,
Судьбой в ПЕН-центр ведом…
Как завещал нам Искандер,
Творя, с него бери пример…-
И я творить готов,
Как мне велит  Попов!
СОНЕТ  ПРО НАС, АКТЁРОВ и ПОЭТОВ
Актёру, чтобы утвердиться,
Поэтом нужно притвориться…
И с нами, грешными, напиться…
И каждым – громко – восхититься…
И пишут, пишут, подражая,
Актёры страстные стихи…
И нам, восторг изображая,
Читают их, как петухи:
– Глянь, я – каков! Ку-ка-ре-ку!
Пойдём, подружка, за реку! –
И курочка: – Ко-ко-ко-ко… –
Идёт влюблённо и легко…
И мы хохочем им во след:
– Актёр – он больше, чем поэт!
НА КОРАБЛЕ
На корабле, который не плывёт,
Ты день провёл с подружкою своей…
Увы, роман читая «Идиот»…
Но от него не делаясь смелей…
В конце концов, лишь наступила ночь,
Она сказала – Чао!  Не скучай! –
И уплыла с каким-то юнгой прочь
На лодке, подоспевшей невзначай…
***
Поэт идёт на красный свет –
То трезвый, то «под газом»…
И вдруг –7 бед, 1 ответ –
Встречается с КАМАЗом…
Заказчику – привет…
Водителю – 7 лет…….
СОНЕТ ДЛЯ ВЕСЕННЕЙ ГИТАРЫ
«Под аккордов гитарных струн бой…»
Сергей ПРОХОРОВ
***
Под аккордов гитарных струн бой
До весны мы дотянем с тобой!
У неё будет страстный Френд-бой –
Я ли, ты ли, мой друг дорогой…
Так надежду свою, и любовь
Зарифмуем мы -ах! – вновь и вновь,
Что пришедший на свадебный пир
Подпоёт нам свободный Вер-либр…
Доживём, непременно дотянем!
Если ноги в мороз не протянем…
Если нас не затянет прогресс
Под Камаз или под Мерседес…
Эх, деньжат накопить… Бросить пить…
Хорошо бы гитару купить!
ИЗ  НОВОЙ  КНИГИ  ЧЕТВЕРОСТИШИЙ
ПОЭТ
– Любой пиит могёт суметь
Зарифмовать Любовь и Смерть…
А я  –  любовь, без заморочки  –
С рожденьем сына или дочки!
***
Харона вирусы ужасны.
Эрота вирусы прекрасны!
В них всё: и правда, и обман…
Недаром я – Эротоман.
ЛЫЖНИЦА
Лыжница с палками, только без лыж,
Тихо навстречу прошла, точно мышь…
А ведь недавно ещё – Вот те на! –
С песнею мчалась на лыжах она…
***
Быть сожжённым – инструкция та ещё!
И, традиции предков ценя,
Я купил себе место на кладбище,
Чтоб в земле схоронили меня…
***
Восторг любви, возникшей между нами,
И звон в крови я выразил словами…
…И ангелы в ответ на тайный звук
В колокола ударили вокруг…
Николай ЕРЁМИН  Январь 2024 г Красноярск
 
Александр БАЛТИН
Альманах Миражистов   
 
 
ВЕКТОР ВИКТОРА АСТАФЬЕВА.
К 100-ЛЕТИЮ
1
Подростковое школьное сочинение было превращено в рассказ «Васюткино озеро», появившийся, как и другие первые рассказы В. Астафьева в журнале «Чусовой рабочий»…
Война и деревня – два вектора, сложно сошедшиеся в космосе писателя, определили силовое поле его прозы: ставшей веховой в истории русской литературы советского периода.
«Стародуб», «Перевал», «Звездопад» – словно собирались из тех камней, что можно встретить в лесах: лобастых, больших, покрытых мхом времени.
Шероховатость и шершавость становились мощными средствами выразительности; и древесина прозы обрабатывалась своеобразно: со специально оставляемыми, не обструганными фрагментами – чтобы ранили сильнее читательское восприятие, не давали возможности пройти мимо, врезались в память.
Зоркость к деталям была необычайна: точно своеобразные окуляры направлены были на действительность, дабы высветить самое характерное, и дать через деталь многое; живая плазма слова бурлила: казалось, мозг писателя словно был переполнен ими: жаждущими свободы воплощения.
Взгляд на войну передавался через восприятия простого солдата: на котором всё и держится; иногда – младшего офицера; и обезличенный Ванька-взводный, выдерживающий колоссальную нагрузку, что бы ни происходило,  – уникальный собирательный образ Астафьева, знавшего окопную правду изнутри: как и наждачную её сторону, резко и грубо обрабатывающую души.
«Царь-рыба» – роман в новеллах; повествование столь же глобальное, сколь и провидческое: в центре своём лелея Игнатьича: умелого и уважаемого в деревне рыбака, разоблачает жадность, жажду наживу, затягивающий омут потребления любой ценой – разоблачая невозможное, потребительское отношение к природе: дающей жизнь, поющей сотнями голосов; производящей – в том числе – великолепных таких чудовищ – как царь-рыба: осётр…
…а вот взвод лейтенанта Бориса Костяева: который среди прочих соединений участвует в бою против прорвавшего оборону противника.
Взвод, останавливающийся после боя на хуторе, хозяйка дома – Люся, краткое счастье любви в недрах продолжающейся войны: так строится сюжет «Пастуха и пастушки»: пасторали, по определению писателя.
Современной пасторали, уходящей жарким составом любви и тоски в вечность, где может быть, уютнее, чем на земле…
Пронизывали токи небесные тёртые, мощные книги Астафьева, знавшего, по его словам, богословие весьма не плохо?
В сильной мере: согревая теплом и лиризмом; даже тогда, когда, казалось бы, выхода не было…
Роман «Прокляты и убиты» не мог быть закончен: ибо дёготь войны не смывался из памяти, и новые и новые образы, выходившие на сцену, чтобы погибнуть, подтверждали невозможность забвенья.
В. Астафьев возводил храм книг: мощно увеличивая своды, расширяя пределы, внося новые и новые детали: и храм этот велик, и, словно через прозрачный его купол, льются лучи вечности в феноменальное строение, созданное из книг.
 
2
Две крайние точки проявления человеческого бытования: любовь и война, и, совмещённые, встроенные в реальность под ракурсом: любовь на войне, становятся они вдвойне взрывными: не мудрено, что повесть «Пастух и пастушка» перенасыщена эмоционально, чрезмерно наэлектризована, буквально ощущаешь разорванные метафизические провода, из которых бьют искровые потоки.
Просто и пронзительно создаёт Астафьев повесть: силы и огня, радости и муки, жизни и смерти; ясно и яростно выписывает ситуации, данные обстоятельствами, которым невозможно противостоять.
Выстоять – и остаться человеком; помимо того, что – выстоять и победить…
Психика не останется целой: она будет искромсана, и сможет ли уврачевать любовь?
В иных случаях – нет.
…он умирает не от ранения: от страшного надрыва, взорвавшего психический строй его души.
Он – Борис.
Пастух, главный персонаж; встретивший первую любовь посреди фронта, наполнившийся воспоминаниями о доме, малой родине, свете…
Просто и ясно, сильно и сложно; не сопереживать невозможно; как невозможно современному человеку представить всего, чем давила война: даже выживших…
 
3
…будут прокляты и убиты.
Все, затевающие войны, распри, смертоубийства – будут прокляты и убиты.
Начертано на одной из стихир, имевшихся у старообрядцев.
Среди новобранцев, прибывших в запасной полк, был и старообрядец – силач Коля Рындин.
Был и блатной Зеленцов, и симулянт Петька Мусиков, и, и…
Людская смесь, людская плазма, готовая к смерти; пока ещё не прокляты и убиты те, кто затевают войны.
Роман Астафьева не мог быть окончен, ибо проблемы, поднимаемые им, не решаемы в принципе, но вот то, что через обе части романа проходит огненной нитью мысль о наказание Божием советских людей посредством войны – было новостью.
Особенно непривычно воспринималось это в отсветах того огня, который представляла собой биография В. Астафьева – и человеческая, и литературная.
…боеспособный, сплочённый коллектив получается из новобранцев; постоянное недоедание, голод, холод, конфликты, командир, насмерть забивающий доходягу.
Наждачный натурализм потрясает.
Как будто так не могло быть – но было.
…прокляты и убиты, прокляты и убиты – как заклинание; и уже не понять: к кому относится сие; и зачем было начертано на старообрядческой стихире даже богатырь Рындин не вспомнит.
Линия сюжета рвётся, на описания боёв наплывают описания довоенной жизни; и во второй части романа – «Плацдарме» – смерть царит…
Путь из Чёртовой ямы – в неё обоснован.
…вот только затевающие войны вновь жируют, и не верят, что будут сами они прокляты и убиты.
 
4
Война и деревня – два полюса, определяющие махины романов и повестей Астафьева – тёртых в лапах бед и событий, достойных античного трагизма – впрочем, превосходящих его, ибо размах двадцатого века и не приснился бы розово-мраморным ветхим временам…
Деревня Астафьева – оплот жизни, корневое, земляное: гущь российская.
Война – огонь подвига безымянной плазмы людской, разлетающейся брызгами смертей; и образ воина, обезличенного ваньки-взводного, что выдержит всё, встаёт, как из былин.
Царь-рыба плывёт, доплеснув хвостом до звёзд небесных, а брюхом касаясь волшебного Китежа, который никак не всплывёт.
“Перевал” столь же вынут из жизни, как любой из пейзажей, данных крутою солью слов.
“Прокляты и убиты” – слова, зафиксированные на одной из старообрядческих стихир,  – как письмена хроник, уходящих в века.
Громоздятся тома, пропущенные через жернова боли и просеянные через сито надежд, громоздятся целостностью своею, укрепляя действительность, всё более охочую до развлечений и всё менее заинтересованную в серьёзном чтение.
 
5
Есть знаковая сила в том, что герой становится жертвой собственного промысла; и Игнатьич, вспоминающий деда, рассказывавшего, что встреча с царь-рыбой может обернуться бедой, оценивает рассказ старика уже собственною судьбой.
…нечто безмолвно нависающее над нами; субстанция, определяющая жизнь настолько, что рассуждения о выборе выглядят вариантом байки.
 
«Царь-рыба» Астафьева, выстраиваясь блоками новелл, постепенно подводит к стержневому повествованию, давшему название книге: книге, сильно протёртой в ладонях огромного опыта и просвеченной острыми лучевыми линиями мастерства.
Могучий осётр – подлинный царь речных вод – становится символом: и природного величия, и таинственного замысла силы, творившей любое естество.
Человек, сделавшись заложником избыточного потребления, теряет собственную суть, требуя всё большую и большую меру материальных благ; человек, разрывающий тончайшие связи с природой, обречён на ужасные блужданье в смысловых потёмках: без прикосновения к правде, красоте, тотальной осмысленности бытия.
Потребление – бог и царь финала двадцатого века, выводит подданных своих на новые ступени в двадцать первом: ещё более крутые, заставляющие не считаться ни с чем.
История, произошедшая с Игнатьичем, так точно сфокусированная и ярко выписанная Виктором Астафьевым, в сущности, провИдение: человек становится жертвою ловушек, расставленных им же…
Как плавно и величественно звучит природа в астафьевских описаниях!
Сколько синевы в глубинах вод, и тайной музыки в лесных дебрях!
Сколько труда нужно положить, чтобы, вслушиваясь в недра природы, ощутить связь свою неразрывную со всем, бликующим бесконечностью, мирозданием…
И мудрая царь-рыба, плеснув, уходит в тайну свою, призывая прислушаться  к ней, как к вечности.
 
 
6
Война и деревня: два феномена русского бытия, определившие сияющий свод сочинений В. Астафьева; мир тёртых его, шершавой, наждачной правдой наполненных томов, из которых создан своеобразный литературный храм.
Страшно дано звучание книги «Прокляты и убиты» – единственной в своём роде, и – не законченной: она и не могла быть закончена никогда – продолжаясь в вечность памяти, которую, сколько не затягивает искусственная мгла забвения войны, не затянет никогда.
Бесконечно-ежеминутный, становящийся ежечасным, ежедневным потом бытийно-военный ритм – с жадными вшами и тощими пацанами – существования новобранцев в лютые зимы 42-43 годов…
Жёсткий ритм повествования: завораживающий, втягивающий в себя так мощно, будто сам участвуешь в действе войны…
…над всем народом надо поплакать: говорит бабушка героя, писательского альтер эго, из «Последнего поклона» – детально восстановленной хроники детства, дающей такой спектр ощущений, что, кажется, все возможные включены…
Царственна рыба…
Величественный осёрт словно проплывает в огромно-пространных небесах, плавностью величественных движений своих призывая к осветлению жизни, к изменению её: под светлыми полюсами.
Оказавшись в миллиметре от смерти, герой раскаится в ворохах грехов, которые наваливал в реальность…
«Царь-рыба» звучит мощным покаянным колоколом; и мир природы обретает в ней столько голосов, что заслушаешься хором.
Неожиданно звучащая «Кража»: поэма в прозе, но – пронизанная занимательностью детективного сюжета: выверенного и не отпускающего внимания.
…разворачивается приход весны, соперничащей с морозами, и всё же входит весна, проявляется нежными своими мотивами, и так сказочно-поэтично звучит зачин повести!
«Звездопад» расскажет о первой любви, зарождающейся в недрах войны: адской, не отменяющей обыденности бытия: в том числе -любовного сердечного рассвета.
А вот – «Ода русскому огороду» – столько веков бывшему не просто кормильцем: спасителеим; ода, выписанная стройно и сочно, богато насыщенная и реалиями бытия, и густыми эмоциями…
Густая плоть астафьевской прозы!
И возвышается храм томов, возведённый им, уходит в метафизические небеса, не ветшая.
 г Москва
 
*  *  *
Необъятно моё наследие!
Только жизнь моя, как пародия,
Как пародия, не то комедия –
Хоть по сути не смешливый вроде я.
Лабиринты мои и Византия!
Разнотравье, и пруды, и речки.
И небесная светлая стихия,
Где… сколь слышен голос  человечий?
Закоулки моей провинции
Все дворы мои, снежный морок.
Ощущение вечной провинности –
И всегда, всегда мне за сорок.
И ключи мои, двери разные,
Морги, хоть в смерть не верю я.
Ах, наследие моё несуразное –
Человека ли? Ветра? Зверя ли?..
 
ПЛАНЕТЫ
Огромен и тяжёл Юпитер,
Бока, вращаясь, чуть повытер.
Меркурий лёгок, быстролёт,
Любой приятен оборот.
А это нежная Венера,
Любви познавшая без меры.
А вот насупленный Уран,
Вращаться, кажется, не рад.
Мелькают кольца вкруг Сатурна –
Мелькают радостно и бурно.
Плутон глядит из глубины
На долго длящиеся дни.
Нептун играется с водой –
Большой и радостный такой.
А Марс усвоил красный цвет –
И лучше для планеты нет.
И между ними есть Земля –
Привычной нашей жизни для.
 
Александр БАЛТИН    НОРМА НЕОБЪЯСНИМОСТИ
Слова сливаются в необъяснимости,
давая «Необъяснимоемоё» – новый альманах, выпущенный Николаем  Ерёминым в сфере мировосприятия миражизма; не только его, конечно,
но и – например – Когстантина  Кедрова-Челищева:
 
во мне играет
пьяное фортепьяно
гам гамм
анданте
Данте
Рахманинов рассыпал
хрусталь печали
печаль –хрустали
 
Таинственные хрустали и гроздья ассоциаций, хлебниковские отзвуки и аккорды звуков, древний Данте, не теряющий и крохи вечности, и современность стиха, проводящего лабиринтами ощущений…
Метафизику начАл и финалов сквозь отблески современности и с лёгким налётом иронии изучает Николай Ерёмин, играя стихом – совершенно всерьёз:
 
И вдруг – как вопрос без ответа_-
У всех   возникает  в пути
Божественный смысл интернета,
Который нельзя обойти…
Где лунные тени печали
И солнце  –  на каждом  лице…
И слово – как воля – в начале…
И цифра – как воля – в конце.
 
Воля мускульно-напруженного стиха,
слово,
дающее основу стиху,
интернет, кривой покамест всеобщностью объединяющий людское море…
Океан…
…всё происходит ради вас – не замечали? – поэтому:
 
Мы с тобою встретимся на Полюсе,
Южном или Северном – не важно…
Важно то, что встретимся… И в возгласе
Каждом
Вновь звучит, что жить  не страшно
Там, где параллели – даль и высь –
Ради нас с тобой пересеклись…
Открытие мира происходит у Николая Ерёмина каждый момент…
***
…у каждого своё лето,
и Татьяна  Долгополова видит так:
 
Лето началось как-то разом.
Не успела я оглянуться.
Вот желтые бочки с квасом —
откуда они берутся?
 
Стих её густ, как мёд, и изящен одновременно, играют грани строк, давая образность разнообразную, почерпнутую из жизни, пропущенную через фильтры собственного дара.
 
Привлекательно звучит песня странника,
исполненная Александром Бугой:
 
Чувства песнями врачуя,
Я из года в год кочую,
Тачку полную качу я,
нагружённую добром:
Это яблоки из сада,
Вот звезда из звездопада –
Я отдам, чего вам надо:
слёзы счастья, снежный ком…
 
Слёзы счастья лучше нежели плач, вызываемый горем,
Но, разные эмоции мешая,
Александр Буга добивается своеобразной целостности…
***
…сложными лентами предметного мира,
просвеченного поэтическим восприятием,
идут стихи Владимира  Гандельсмана:
 
где я вырос сказать где я вырос
там окно распахнуто и на вынос
занавеска тюлевая как парус
полощется на ветру
там на крышке рояля кактус
в вазе с дерева рода цитрус
апельсин во всю кожуру
светится апельсинясь…
 
Необъяснимость поэзии вспыхивает вариантами объяснений: ткутся стихи,
созидается фонд пантеона современной поэзии,
и миражизм,
как своеобычное явление литературной яви,
продолжает строить замки…
в воздухе культуры…
г.Москва
Евгений ПОПОВ
Альманах Миражистов
Навстречу 100-летнему юбилею Виктора Петровича АСТАФЬЕВА – у него на родине в ОВСЯНКЕ 1 мая 2024 года
ультуры Красноярского края
Краевое государственное автономное учреждение культуры “Дом искусств”
• ГЛАВНАЯ
• СОБЫТИЯ
• ПРОЕКТЫ
• ТВОРЧЕСКИЕ СОЮЗЫ
• УСЛУГИ
• О НАС
• НАШИ КОНТАКТЫ
• КУПИТЬ БИЛЕТЫ
• FOLLOWАКТУАЛЬНОАФИШАИНТЕРВЬЮНОВОСТИ
Главная
Проекты
Наши мероприятия
Творческая встреча с Евгением Поповым «Мои шестидесятые. Несостоявшаяся свобода»/ 2 мая
25 АПРЕЛЯ, 2023   КРАСНОЯРСКИЙ ДОМ ИСКУССТВ АФИША, НАШИ МЕРОПРИЯТИЯ, ПРОЕКТЫ, СОБЫТИЯ0 КОММЕНТАРИЕВ38
2 мая в 18:00 в выставочном зале Дома искусств состоится творческая встреча с Евгением Поповым «Мои шестидесятые. Несостоявшаяся свобода». Евгений Анатольевич Попов – писатель, Заслуженный работник культуры РФ, один из основателей и руководителей Русского ПЕН-центра, лауреат литературной премии «Большая книга». Наш земляк подробно и увлекательно расскажет о литературной жизни Красноярска конца 60-х — начала 70-х.
Лекции и творческие встречи Евгения Попова – это всегда необычный и яркий разговор о культуре, которую писатель не только видел собственными глазами, но и создавал. В этот раз речь пойдет о ключевых для Сибири фигурах времени, таких как писатели Солнцев, Яхнин, Русаков, Ерёмин, Маликов, Шагурин, Сибирцев, Мамин, Черкасов, Чмыхало, художники Андрей Поздеев, Тойво Ряннель, Ряузов и др.
Также Евгений Анатольевич расскажет о своём творчестве и о Красноярском ТЮЗе начала 1970-х гг., когда в нём работали легендарный режиссёр Кама Гинкас и его жена и коллега Генриетта Яновская. Как говорит сам спикер, «ТЮЗ – это красноярский «Театр на Таганке».
• МЕТКИ
• ЕВГЕНИЙ ПОПОВ
• ТВОРЧЕСКАЯ ВСТРЕЧА
 
СЛЕДУЮЩАЯ СТАТЬЯСтуденты СГИИ имени Дмитрия Хворостовского начинают подготовку к концертам «Музыка Zа Победу!»
ПРЕДЫДУЩАЯ СТАТЬЯМузыкально-поэтический перформанс «Поэтическая медитация»/ 19 мая
Красноярский Дом искусств
– Разуй глаза, товарищ!
Это анонс ПРОШЛОГО ГОДА 25 АПРЕЛЯ, 2023  КРАСНОЯРСКИЙ ДОМ ИСКУССТВ АФИША, НАШИМЕРОПРИЯТИЯ,
ПРОЕКТЫ, СОБЫТИЯ КОММЕНТАРИЕВ
2 мая в 18:00
Что со мной (да и с тобой) будет 1 мая 2024 одному Богу известно. Печатай, что хочешь. Здоровья!
Твой Е.П.
– Проснувшись среди ночи, я вдруг вспомнил своего прославленного земляка, классика русской литературы Виктора Петровича Астафьева, с которым я при его жизни не был особенно близок, да и в Красноярск из-за неподцензурного альманаха “МетрОполь”, напечатанного в Америке, лет десять не ездил, опасаясь, скорее, не за себя, а за своих друзей и знакомых.
Ага! Я уеду обратно в развратную столицу, а их будут таскать КУДА НАДО,  выспрашивать, что им там “диссидентского” поведал столичный отщепенец, исключенный из Союза Советских писателей и издавший свою первую книжку “Веселие Руси” все в той же Америке.
Думаю, что  виделся с Астафьевым всего лишь  пять-шесть раз в Москве, Овсянке, Красноярске уже в новые времена, и он мне очень понравился, а нравился ли я ему – неизвестно. Скорей всего, нет. “Женька” (то есть я) был, пожалуй, для него слишком ироничен, легковесен, несерьезен К тому же моим старшим другом, товарищем и братом был Василий Павлович Аксенов, полная, вроде бы, как ВСЕ считали, ему противоположность: западник, стиляга, плейбой. Да и я, признаться, ощутил всю мощь Астафьева только тогда, когда прочитал его грандиозный роман “Прокляты и убиты”. Так о войне никто не писал. Ни Ремарк, ни Курт Воннегут, ни Джозеф Хеллер, ни даже Василий Гроссман или Виктор Некрасов.
.
Еще я подумал среди ночи о том, что в мире не было, нет и никогда не будет справедливости.
Разве справедливо, что в томе № 1 “Аарне-Гаврилов” Краткой советской Литературной  Энциклопедии за 1962 год  ЕЩЕ нет имени великого писателя Виктора Петровича Астафьева, который к тому времени выпустил несколько книг, а в нынешнем, 2020 году, УЖЕ нет великого человека Виктора Петровича Астафьева, оставившего всем нам, из которых и состоит народ, тысячи страниц ПОСЛАНИЯ?
Отчаяние и сослагательное наклонение в данном случае, как и во всех других, бессмысленны. Да, он написал бы еще, он сказал бы еще, но разве мог перед смертью надышаться тот, который всю жизнь пытался вдувать кислород в вялые легкие Родины? И разве это не Божье чудо, что малограмотный сибирский парень, безотцовщина, “провинциальный совок”, стал на переломе тысячелетия одним из духовных пастырей российской нации, ошалевшей от того, что с ней  проделали в двадцатом веке, смурной от униженного сознания того, что она сама охотно позволила сделать с собой это неведомым ИМ?
Астафьев – плоть от плоти, кровь от крови народа со всеми его метафизическими взлетами и падениями, мерзостями и духовными порывами, святостью и блудом.
Виктор Астафьев, Евгений Попов. Овсянка, 1998 год. Фото из личного архива Е.А.Попова.
Помню, как поразило меня давнее его интервью, где он с сердечной болью говорил о том, что не понимает древнерусскую живопись, не способен принять икону, ибо воспитан так, что на его глазах иконы ломали, жгли, топили в воде под добродушное улюлюканье того же народа. Редко кто бы осмелился на такую откровенность в те времена, когда его более удачливые коллеги, профессиональные радетели Духовности, шарились по северным деревням в поисках “досок” для украшения своих городских жилищ и, возвратившись с партийного собрания, тихо запевали под иконами “Боже, царя храни”.
Астафьев – счастливый человек, сейчас это уже можно сказать, не впадая в ересь суеверия, не сплевывая трижды через левое плечо. Бог дал ему Слово, и он оправдал доверие Божие. Израненный, больной, страдающий, он сказал лучшую правду о той войне, которая въелась в вещество нации, как зловредная угольная пыль. Его книги – это для всех, это чтение, находящееся в равном удалении и от масс-культуры, и от элитарных сочинений с исчезнувшей писательской энергетикой.
Его книги – о любви. О любви ко всему. О любви к женщине, родине, местности. Ненависть и ярость, часто выплескивающиеся на его страницы – изнанка этой любви, любви к Божьему миру, которую должен испытывать любой нормальный человек, благодарный Творцу. Вне зависимости от того, кем он числится в этой жизни – работягой, вельможей, модернистом, коммунистом, интеллектуалом или моральным уродом. Вне зависимости от того, к какой точке мира он приписан. Вне зависимости от того, ходит он в церковь или не знает, какой рукой креститься. Вне зависимости от того, читал ли он книги вообще и книги Астафьева в частности.
Виктор Астафьев и Евгений Попов. Фото Василия Попова. 
Слишком поздно или слишком рано? Извечные российские сумерки свободы не дают ответа на этот вопрос. Астафьев родился, жил и умер свободным человеком. Его независимость доходила порой до той опасной черты, за которой царят вечный мрак и хаос. Но вот еще чудо – его как будто кто-то вел, как будто и над ним был СТАРШИЙ, предостерегающий. Ну, и Аксенов был свободным гордым человеком, и его, как мне иногда казалось, опекает кто-то ВЫСШИЙ,ГОРНИЙ.
Уход их плоти – горе, но той духовной энергии, которую они выработали для всех нас, еще хватит на какое-то время. А может быть, надолго? А может быть, навсегда?
Теги:
Евгений ПоповВиктор АстафьевВасилий АксеновОвсянка
Источник “Ревизор.ru”
Среда, 17 января, 2024
Русский ПЕН-центр Общественная организация писателей г. Москвы
Начало формы
ОРДЕН — ПО ЗАСЛУГАМ!
30.12.2023
Вице-президент и один из основателей Русского ПЕН-центра, любимый многими в России и за рубежом писатель Евгений Анатольевич ПОПОВ награжден Орденом Дружбы. Как говорится в указе Президента России: «За заслуги в развитии отечественной культуры и искусства, многолетнюю плодотворную творческую деятельность.»
Вручение состоялось в Министерстве культуры РФ. Вот что сказал по этому поводу сам ПОПОВ: «Я вообще считаю, что сейчас настало время дружбы, а не раздоров. Мы живем не в СССР, а в другой стране, имя которой снова Россия. Кончилось, слава Богу, то существование, когда писателей сталкивали лбами и науськивали друг на друга».
Сибиряк Евгений ПОПОВ действует на литературной арене давно, действует успешно и продуктивно. Ещё в 1962 году, в газете «Красноярский комсомолец» опубликовал он свой первый рассказ «Спасибо». Ну, и как нередко в те времена бывало, в том же 62-ом — был исключён из ленинской комсомолии за участие самиздатском журнале.
Дальше последовали запоминающиеся и вызывающие то тревогу, то сардонический смех книги: «Веселие Руси» (1981), «Жду любви не вероломной» (рассказы, 1989), «Душа патриота» (роман, 1994), «Подлинная история «Зелёных музыкантов» (роман-комментарий:1999, 2001, 2003). «Мастер Хаос» (роман, 2002), «Плешивый мальчик» (2004), «Аксёнов» (в соавторстве с Александром Кабаковым, 2011), «Арбайт. Широкое полотно» (Интернет-роман, 2012), «Фазиль» (в соавторстве с М. Гундариным, 2022), «Василий Макарович. Опыт художественной биографии» (в соавторстве с М. Гундариным, 2023) и др.
О Попове писали многие знаменитые писатели, писали и простые смертные. Вот запоминающиеся слова Беллы АХМАДУЛИНОЙ: «Если бы я ничего не знала о нем и только прочла хотя бы одно из его сочинений, — вот что было бы. Я бы возликовала и сказала так: Евгений Попов – замечательный, ни с кем не схожий, очень русский писатель, имеющий не местное и узко отечественное, но обширное, отрадное всеобщее человеческое значение…»
Новоиспечённый орденоносец — лауреат премий «Триумф» и «Большая книга». Но главное: народный постмодернист и задиристый сатирик Евгений ПОПОВ и сейчас в прекрасной творческой форме. Так что многим ещё достанется: кому на орехи, а кому -«белка и свисток».
Русский ПЕН-центр от всей души поздравляет прекрасного писателя и принципиального человека Евгения ПОПОВА с этой высокой наградой!
 
1 КОММЕНТАРИЙ
1. Николай ЕРЁМИН01.2024 в 12:48
Ваш комментарий ожидает модерации
СОНЕТ ПРО ОРДЕН И МЕДАЛЬ
Евг. Попову, кавалеру Ордена Дружбы
Почему в Кремлёвском зале,
Как в волшебном сне,
Орден Дружбы другу дали,
И не дали мне?
Ведь о дружбе я и он –
Сын сибирских зон –
Пели вместе — как, пардон,
Пушкин и Кобзон…
И в столице – трали-вали –
В центре слов и дел
Мне и другу подпевали
Все, кто петь хотел…
Чтобы – глядя в даль,
Получить медаль…
2024
Николай ЕРЁМИН КрасноАдск-КрасноРайск-КрасноЯрск
 
Виктор АСТАФЬЕВ
Альманах Миражистов
  ЧИТАЯ СТИХИ МАРИНЫ САВВИНЫХ «Откуда ты, тоска по слову?
Петуший крик, звериный зык…
Жизнь посвятить меня готова
В свой непридуманный язык…»        Поэт обречён Богом и судьбою на одиночество при всём его устремлении к толпе, разгулу, бродяжничеству, шуму, показной веселости и игре.  Но под кожею-то такое ли таится и свершается, что всегда надо набраться храбрости, чтобы коснуться нутра его, и как страшно заглянуть в бездну души творца.  А каково-то жить с такой душой, носить её, всегда тревожно и больно звучащую?
Читая стихи Марины Саввиных, я всё время думал о жутком, роковом одиночестве её тезки — Марины Цветаевой. Где-то, в чём -то, отнюдь не во внешнем, а в глубинном, самом трагичном ощущении судьбы, жизни, себя, стихи нашей землячки звуком, болью ли соприкасаются или, точнее и книжно говоря, гармонируют с поэзией Великой русской поэтессы и, быть может, в чём-то сущем и тайном продолжают её горькое, небесное слово, хотя до цветаевского стона и крика из человеческой тайги о спасении дело ещё не дошло.  Я всегда трепетно и с какой-то суеверной боязнью отношусь к женской поэзии, к настоящей женской поэзии,  но не к той, которая воняет табачищем и водкой и носит мужские портки,  к поэзии Ахматовой, Вероники Тушновой, Ирины Снеговой, Тамары Жирмунской, Марии Петровых и Бэллы Ахмадуллиной, которых современное общество то целовало взасос, то сплёвывало, но так и не поняло, не почувствовало, не прочло достойно.         Да что ж тут сетовать, коли мы до сих пор не прочли как следует Лермонтова, Пушкина, Гоголя, на «бурном пути» обронили величайшего поэта Державина и только-только сближаемся не глазом, а чувством и сердцем с Тютчевым, Фетом, загадочно утонченным Гумилёвым. «Из этой боли суть её извлечьИ превратить в единственное слово— Да так, чтоб после не утратить речь,Платя с лихвой за золото улова…Немыслимое это мастерствоИсполнено такой смертельной муки,Что впору отказаться от негоИ навсегда окаменеть в разлуке…Так что ж тогда и временный успех,И гонка за земной, непрочной славой,Когда слова, что сокровенней всех,На сердце оставляют след кровавый?!»        Сейчас пишется море стихов, но поэзии истинной в них присутствует капля. Марина Саввиных творит поэзию, потому что рождена поэтом, уготовила себя и развилась в поэты. Тревожно и боязно за неё.  У Марины Цветаевой был Париж, Европа, блистательные спутники и слушатели, которые, однако, не уберегли её от горестного, трагического конца.   У Марины Саввиных провинция под ногами, злое, беспутное время вокруг и, наверное, нет достойных её дара, читателей и слушателей, потому что и читать, и слушать её надо так же уединённо, как музыку Шуберта, – в большом зале, среди людей, но как бы один на один, находясь с композитором, из сердца в сердце с ним сообщаясь.  Храни и помогай Бог ей и всем нам!1994 г.
***
Валентина ЯРОШЕВСКАЯ
Альманах Миражистов
30.08.2023 ИЗ ИНТЕРВЬЮ С В.М.ЯРОШЕВСКОЙ
Музей-храм в египетском стиле,спроектировал красноярский архитектор Леонид Чернышев. Он меч¬тал побывать в долине Нила. Увидеть пирамиды и сфинксов Чернышеву не удалось, но он построил свой Египет на берегу Енисея.
Валентина Михайловна Ярошевская стала дирек¬тором музея в 1980 году. Историк по специальности, выпускница Высшей комсомольской школы, она , вы¬брала эту работу
— Красноярский краеведческий музей — первый в России, открытый в ХХI веке после реконструкции. Помню, в 2004 году в Красноярск прибыл посол США в России Александр Вершбоу с супругой. Они очень интересовались музеями. Приехали к нам. На осмотр экспозиции у них было два часа, на улице их уже жда¬ла машина, чтобы везти в аэропорт. Но в музее аме¬риканцы задержались на четыре часа, улетели только на следующий день. И с борта самолета Вершбоу при¬слал Петру Ивановичу Пимашкову, который тогда был мэром Красноярска, телеграмму, что у нас прекрас¬ный город, в котором самое лучшее — это заповедник «Столбы» и краеведческий музей.Сейчас у музея пять филиалов.
У нас эталонные коллекции археологическая и эт¬нографическая, мы ими гордимся! Но наша страна и так живет прошлыми достижениями, особенно хоро¬шо это видно в провинции. Я считаю, что нужно зани¬маться современностью. Например, одно из наших современных приобретений — коллекция Дмитрия Александровича Хворостовского (выдающийся рос¬сийский оперный певец (баритон) — уроженец Крас¬ноярска. — «Культура»). Мы ее начали формировать 25 лет назад, ведь с самого первого международного конкурса стало понятно, что это будет звезда. И вот теперь вся коллекция от родных и близких Хворо¬стовского у нас. Совсем недавно получили нашу жем¬чужину — приз, который он завоевал в Кардиффе.
— А сейчас есть перспективы?
— Руки никогда нельзя опускать. Вот сейчас мы строим Национальный центр Виктора Петровича Астафьева — рядом с его мемориальным центром в Овсянке. Разве Астафьев не национальное достоя¬ние? Писатель, произведения которого переведены на языки всех народов Советского Союза и на 20 язы¬ков других стран? Разве у нас нет повода гордиться личностью, которая навсегда заняла свое место в мире? К 1 мая 2024 года, к столетию Виктора Петро¬вича, мы этот национальный центр хотим открыть... Директор Красноярского краевого краеведческого музея. Родилась 31 июля 1949 г. в с. Ивантеевка Сара¬товской области.
В 1974 г. окончила Высшую комсомольскую школу при ЦК ВЛКСМ. С 1966 по 1970 г. — заведующая отделом Ивантеевского райкома ВЛКСМ Саратовской области; с 1970 по 1974 г. — учеба в Высшей комсомольской школе при ЦК ВЛКСМ; с 1974 по 1980 г. — инструктор Красноярского крайкома ВЛКСМ; с 1980 г. — директор Красноярского краевого краеведческого музея. На¬граждена медалями и Орденом Почёта
Автор книги «Во глубине Сибири», каталогов, науч¬ных сборников, публицистических произведений.
Если не скажет писатель – от кого ждать правды?»
1 февраля 1994 года. В выставочном зале г.
Канска Виктор Петрович Астафьев и директор
Красноярского краеведческого музея Валентина
Михайловна Ярошевская. Фото П.Капустина
из фондов Канского краеведческого музея. Визит В.П.Астафьева в Канск 1 февраля 1994 года был по поводу дома писателя В.Я. Зазубрина. В 1995 году должны были отмечать 100-летие со дня рожде¬ния автора первого советского романа, написанного в Канске, а музея так и нет. На переговорах в адми¬нистрации города Астафьева сопровождала прибыв¬шая вместе с ним директор краевого краеведческого музея В.М. Ярошевская. Кажется, переговоры не дали никаких результатов, Виктор Петрович был явно раз¬досадован. Он говорил, что цивилизацию определяют по отношению к культурным ценностям, а его не слы¬шали. И на встрече с работниками культуры города в выставочном зале писатель горько признался, что переговоры ни к чему не привели, и судьба будуще¬го дома-музея неизвестна. Может быть, придется дом перевозить в другой город. Дело в том, что В.П. Астафьев волею судьбы оказался крестным отцом по¬вести «Щепка», долгое время неизвестного произве¬дения В. Зазубрина. Написанная в начале 30-х годов по канским впечатлениям, эта повесть показала всю трагичность времени. Благодаря Астафьеву повесть увидела свет в 1989 году сначала в альманахе «Ени¬сей», а позже в журнале «Сибирские огни».
Центр города в то время был в руинах - сгоревшие гадаловские ряды, полуразваленный Спасский собор, осевшая от подтопления грунтовыми водами пло-щадь Коростелева. Можно представить, что твори¬лось в душе у Виктора Петровича, глядя на все это. Он сказал: «Есть города, которым трудно помочь. Эти го¬рода должны сами помогать себе». За откровенность и правду его не очень жаловала прежняя власть, но и новая при внешнем расположении не очень жало¬вала, не слышала. Нет пророка в своем Отчестве... Но когда Виктор Петрович увидел лица тех, кто пришел на встречу к нему, несколько успокоился и приобо¬дрился.
А я вспомнила, как несколько лет назад в редак¬цию заходила журналистка из Москвы, совершав¬шая путешествие по Московскому тракту маршрутом А.П. Чехова на остров Сахалин. Рассказывала, зачем предприняла это далекое и небезопасное, в общем, путешествие, искала хоть какие-то документы и под¬робности о пребывании писателя в Канске. В 1890-м году газеты в Канске не было, из подробностей нашла крохи, и то с помощью краеведа и библиографа Ю.Р. Кисловского. Ну, еще библиотека города носит имя Чехова. И все. Подумалось тогда, может, через сотню лет будут собирать по крупицам и о пребывании В.П. Астафьева в Канске. И вот сотни лет не потребова¬лось, уже начали выпускать книги с подробностями жизни, описывать маленькие и большие встречи с пи¬сателем. Что ж, общество все равно учится, развива-ется и работает над ошибками.
Нам выпало с писателем В.П. Астафьевым одно время, и в первую очередь его творчество – для нас. Он, может, несколько жестко говорил о нас сегодняш¬них, неумных, погрязших в лицемерии и жестокости, терпящих всякую грязь. Но если этого не скажет пи¬сатель, от кого ждать правды? И потому в зале так чутко слушали Виктора Петровича.
А начал он свой рассказ с того, что этот его приезд в Канск - второй. О первом он одной строчкой вспо¬минает в книге «Последний поклон» и на встрече в выставочном зале он расшифровал ту строчку, и ока¬залась целая история, самостоятельная и закончен¬ная. Сказал, если хватит времени, он, может быть, когда-то напишет. Но если не успеет, мы, земляки, должны знать. Было это в 1942 году. Закончив учебу в ФЗУ в Красноярске, он должен был остаться на це¬ лую неделю один в голодном общежитии. Но добрая женщина подсказала ребятам из Канска: возьмите с собой товарища. И канские ребята пригласили его. Неделю жил он в теплой избе у гостеприимных людей в деревне. Писатель признался: не помнит названия деревни. Помнит только, что был вкусный хлеб и мед. Но и это немало.
В последнее время Астафьеву охотно предостав¬ляли эфир и газетные страницы. Но никакой экран и газета не заменят живого общения и живого слова. Он сказал, что только недавно закончил первую кни¬гу романа «Прокляты и убиты», а на начало февраля были запланированы лекции в университетах Швей¬царии. С грустью подытожил, что еще много задумок, но он помнит о своем возрасте.
В тот же день, 1 февраля, он побывал в селе Аста¬фьевке. И здесь тоже целая история. Почти год назад учительница русского языка и литературы Р.Д Оре¬шонкова и ребята-старшеклассники написали писа¬телю письмо, сказали, что изучают его творчество, спросили, не связана ли как-нибудь его фамилия с названием их села. Виктор Петрович ответил, что не связана, но при случае постарается побывать у них. Случай представился, и писатель сдержал слово.
К встрече в Астафьевской школе подготовились: была выставка его книг, был теплый прием с самова¬ром и пирогом, задушевная беседа, которую ребята и взрослые запомнят на всю жизнь. О чем? О том, что надо оставаться всегда человеком, в любых условиях и в любые времена.
Еще ему связали именные рукавицы, на рукавицах инициалы вышили... 1 февраля 1994 года. Виктор Петрович Астафьев и директор Красноярского краеведческого музея Вален-тина Михайловна Ярошев¬ская в Астафьевской средней школе Канского района. Фото П.Капустина из фон¬дов Канского краеведческого музея.
Ровно через четыре года, 10 февраля 1998 года, Виктор Петрович снова побывал в Канске, на этот раз по приглаше¬нию директора Канского педагогического колледжа профессора А.Л.Андреева. Первая встреча была со студентами колледжа. Сопро-вождающая писателя профессор КГУ Г.М. Шленская предварила встречу притчей: однажды в Хакасии она встретилась с глубоким стариком, который в детстве видел Тимофея Бондарева, сибирского философа, со¬стоявшего в переписке со Львом Толстым. Поскольку деревенские дети не понимали величия своего зем¬ляка, то и не поговорили, не послушали его, не запом¬нили, как следует, все бегали посмотреть, как «пишет старик». На излете жизни тот малец, ставший стар¬цем, сознался: «Ах, кабы знать, кто это был...». И, об¬ращаясь к юным участникам встречи, сказала: «Слу¬шайте Виктора Петровича, пока есть время».
Я была на этой встрече и записала его выступле¬ние на диктофон. Долгие годы пленка лежала в сто¬ле, и весной 2011 года составитель этого сборника А.П. Статейнов рассказал, что готовится к изданию книга воспоминаний о В.П.Астафьеве. Первая мысль, ка¬кая метнулась при этом: хорошо бы включить в нее и канскую встречу писателя со студентами. Получив согласие, я максимально подробно восстановила за-пись. Сознавая риск трансформирования устной речи в письменную, тем более речи такого удивительного рассказчика как Виктор Петрович, я все равно реши¬лась на это шаг. И даже в этом трансформированном варианте удивительно емко звучит астафьевское слово. Сейчас аудиокассета встречи с писателем в Канском педколледже находится в фондах Канского краеведческого музея.
...Виктор Петрович в ответ на определение «живой классик» замахал руками, не соглашаясь, но зал заа¬плодировал и поднялся с мест, приветствуя дорогого гостя... И он повел свой рассказ о том, что тревожит душу, и вышел на разговор о вечном, ради чего, соб¬ственно, и состоялась встреча....
Еще Г.М. Шленская добавила: «Виктор Петрович очень удивился, когда ему сказали, что едем в кол¬ледж. Он сказал: «Везде был, а вот в тюрьме и коллед¬же не был». Так что через ваши вопросы он определит, что такое колледж.
- Я долго никак не мог собраться в Подтесово. Это речной поселок, с бухтой, с ремзаводом. Как пасса¬жир, проезжал его много раз, орехи покупал, газе¬ты. Поселок как поселок, много домов 30-х годов из бруса и теса, которые я терпеть не могу. Сейчас вот по Канску ехали: рядом с домом с кружевами короб¬ка из бруса, окна без наличников... Вот и в Подтесово такие же... Мне все писали, писали, чтобы я показал¬ся в Постесово, поскольку знают, что иногда я где-то бываю, хоть и редко. Но главой администрации там выбрали моего старого приятеля, охотника Васю Си¬ доркина. Он меня взял за горло: поехали да поехали. А там старая деревянная школа, сгнившая. Новую стро¬ят, но как-то не достроят, а эта догнивает... Я зашел и обратил внимание, что там не просто тепло, а жарко. Думаю, ради меня сожгли полугодовую норму дров. Он говорит: так и есть.
Впереди сидят взрослые: речники, учителя. Говорю учащимся: встаньте, я на вас посмотрю. А теперь под¬нимите руки, кто читал мои книги. Они подняли руки. И я сказал: вот школа, где я могу не рассказывать свою биографию. Надеюсь, что и вы читали мои книги... Так вот о Подтесово. Хорошие мордочки у ребят, не видно какой-то определенной степени вырождения на них, от которой я просто устал. В моем родном селе, где в школе я читал поэзию, работать и читать стало просто невозможно, потому что половина школы сидит на игле. Это сплавной участок, леспромхоз, это наша до¬рогая деревня пьющая. Завуч говорит, надо половину отдавать в спецшколу, но, к сожалению, вынуждены терпеть.
Потом из Подтесовской школы повезли меня в сельскую школу, сказали, что в школу-интернат. И я приехал в удивительное село и школу с трудовым уклоном. Я всегда говорю, что государство рабочих и крестьян наплодило огромную тучу бездельников, поскольку крестьянство у нас разорили, а рабочий класс у нас полурабочий, он всегда работал вполси¬лы, в полпрофессии. Я сам был рабочим и знаю. После обеда отработал полтора часа и можно собирать ин¬струмент. Мы, наверное, единственное государство (а я проехал полмира), где бытует «золотая» фраза: «Я ни хрена не делаю, но 120 рэ получаю». Это наше порождение: полупрофессия, полуобразование, по¬луартисты, полурежиссеры, полуслесари, полумеха¬ники, полуучителя... И это наша огромная беда.
И должен вам для затравки сказать, что однажды в Ирландии в аэропорту увидел огромную фотогра¬фию во всю стену, там тоже симпатичные лица, толь¬ко ирландцы долговязые, и у всех на груди медаль¬ки. Внизу написано огромными буквами. Они тоже закончили заведение со знакомым вам названием «колледж». При царе все называлось просто: учили¬ще, семинария. А сейчас все иначе... Поскольку я че¬ловек любопытный, попросил перевести, что написа¬но. А написано было следующее: «Мы сделаем нашу любимую родину Ирландию самой богатой, самой счастливой, само свободной». Больше всего мне по¬нравились первые слова: «Мы сделаем». У нас-то го¬ворят: «Ты сделай, ты дай, ты помогай». А насчет того, что «мы сделаем, мы отдадим, мы полюбим» - это у нас все реже и реже встречаю, а последнее время и не встречаю.
У нас в стране 35 миллионов пенсионеров, 4 мил¬лиона холостяков, 9 миллионов заключенных, около 8 миллионов в казармах - у нас по существу нет полно¬ценного народа, который бы рожал детей и полноцен¬но во всю силу работал, и, главное, профессионально работал. Мы забыли слово «профессионально». На¬деюсь, я попал в то учебное заведение, где люди нау¬чатся профессионально относиться к своей работе, к дому, к улице, к городу, к стране своей. Я устал видеть разрушенные подъезды, сожженные почтовые ящики, устал читать о насилии. Я читаю газету такую «Комок» от корки до корки, поскольку человек любопытный. Большего удручающего впечатления, чем при чтении газеты «Комок», не испытывал... Страшно становит¬ся от всего этого, уже начинаешь не воспринимать смерть, не воспринимать страдания людей. И начи¬наешь чувствовать себя как на фронте. На фронте это постепенно становится каким-то отупелым терпени¬ ем. Ну, убили друга моего Ваську, жалко, и вселяется мысль: убьют всех, а я останусь живой. То положение, в которое мы, в конце концов, попали, это благодаря коллективизации, Гражданской войне, ссылкам, лаге¬рям.
У Алеши Маркова есть два стихотворения – одно называется «Курятник», а другое «Про козла». В ку¬рятнике лиса каждый день берет по курице, осталь¬ные сдвигаются и кококают: «Но не меня». И в конце концов остается одна курица... «Про козла» - удиви-тельное стихотворение... о том, как все животные, ко¬торых ведут на бойню, чувствуют и, как могут, сопро¬тивляются... И тогда к животным подпускают козла, он входит в доверие к животным и становится вожаком, и ведет их, успокоившихся, на бойню. За какие-то ми-нуты перед бойней его уводят и дают кусок сахара.
Мы, предавая друг друга, дожили до состояния коз¬ла. Отдельные пайки, которые советская власть люби¬ла давать, отдельные престижные квартиры, школы, садики – все это воспитывало козла. Я даже был на выступлении в Большом Колонном зале, которое вел Сартаков или Ермолаев. Это партийные руководители писательской организации. И Алеша, будучи бесша¬башным парнем, в аудитории прочитал это стихот¬ворение – «Про козла». И тут же забегали партийные руководители, Алеше вообще запретили где-либо вы¬ступать. Но теперь я рад, что могу с вами говорить обо всем честно, и про козла в том числе. Хочу вас упре¬дить морально, насторожить против куска сахара, ко¬торый дают за предательство.
Я рад, что я попадаю в третье учебное заведение в крае, где не потерян человеческий облик и где пыта¬ются учить тому труду, которому вы пришли учиться. Вот в той школе, с трудовым уклоном, все сделано ру¬ками ребятишек, начиная от макраме, туесков, досок.
Но они за счет этого живут дружно, спектакли ставят, красочно оформляют их, столько радости...
Я радуюсь, когда бываю в школах и вижу, как дети трудятся, своими руками создают красоту. Все это воспитывает чувство Родины. А то мы Родину в тряп¬ку половую превратили. Родина, любовь, мама, де¬вушка, любимая – постепенно утратилась ценность слов, ценность обозначений этим словом. И прежде всего, страшно, что девальвировалось, стертым ста¬ло слово «любовь». Это не только когда парень девку полюбил, а распространяется на жизнь, на землю, на небо, на речку, на утку, на курицу, на маму с папой... Это всеобъемлющее и совершенно нестареющее слово. Оно не поддается девальвации. Мы уйдем, вы уйдете, а слово «любовь» так и будет. А слова «нена¬вижу», «расстреляю», думаю, все-таки отомрут... эти слова невечные.
Потом были вопросы писателю.
- Виктор Петрович, время от времени на страницах краевых газет появляется Ваша переписка с читате¬лями . Как Вы справляетесь с такой громадной пере¬пиской?
- Уже не справляюсь, хотя стараюсь. Я приучен от¬вечать. Тут придется вспомнить Василия Ивановича Соколова. Во всем положительном есть отрицатель¬ное, и во всем отрицательном есть положительное. Я жил в городе Игарке в том самом восприимчивом возрасте... Поскольку я прирожденный гуманитарий, т по математике учился плохо. А поскольку отец с ма¬чехой меня плохо доглядывали, и я беспризорничал, то вообще учился плохо. И моя плохая учеба в школе кончилась тем, что пришлось потом учиться в школе рабочей молодежи, уже имея двоих детей и работая в горячем цехе. Всякое разгильдяйство, всякая раз¬болтанность, нежелание трудиться (учиться) выходят боком в конечном счете. Но я в четырнадцать-пят¬надцать лет начал сочинять стишки, в школьном аль¬манахе появилось несколько строк... Это все дурь, безграмотность. Но где-то в то же время детдом в Игарке возглавил Василий Иванович Соколов.
В повести «Кража» он выведен под фамилией Реп¬нина. Этот был человек необыкновенно образованный для того времени. Преподаватели у нас в основном были дики, малообразованны, хорошо знали «Будь готов – всегда готов», а образованных педагогов, лю¬бящих свое дело и почитающих его, было очень мало. Это Игнатий Дмитривич Рождественский и его жена Евгения Моисеевна, но это следующая веха. А Васи¬лий Иванович был штабс-капитаном в белогвардей¬ской армии, служил у Колчака. Сопровождал эшелон с нашим архивом и драгоценностями. За Читой эшелон был остановлен. Частично его разграбили белочехи, а большей частью растащили мужики по огородам. Ни¬кто эти ценности не откопал и не найдет уже никогда. Но этому штабс-капитану прикладом по башке дали, потом, когда велено было пленных отпустить. В Ир-кутске (он был одарен необыкновенно музыкально, он был древнего дворянского рода и кончил Царско¬сельский лицей, прекрасно знал литературу, музыку) он стал хормейстером Иркутского театра. Но был не¬долго. В ходе очередной проверки его взяли. Допра¬шивал его мужичонка и сказал: «Уезжай». Он отве¬тил твердо: «Это моя родина. И не уеду никуда». Его - в Игарку. Работал грузчиком в порту, упал в голод¬ном обмороке; его и направили к нам кладовщиком. Должность спокойная, воровать он не умеет, компот и сахар останутся детям. И вот такой человек в дет¬дом прибыл в костюме из холщовых мешков, покра¬шенных в черный цвет. В силу разных обстоятельств мы затравили несколько «воспиталок», присланных из Красноярска, комсомолок. Там Женька Шорников только прислонится - и уже бумажника нет. Он был единственный парень в детдоме, которого не стриг¬ли. У него кудри – как стружки. Я первый и единствен¬ный раз в жизни видел такие кудри – как стружки под верстаком. Их хочется щупать, нюхать. Так вот этот ангелочек был лучшим карманником в детдоме. Нет, я карманник – никакой. Меня очень долго учили, лу-пили, я на первом же кармане попался. Этот же Шор¬ников сказал: «Такие пальцы, тебе только пианистом или карманником». Пианистом не мог, потому что пи¬анино не было, а на первом же кармане попался. Ска¬зали: «Нервы худые». Меня ставили «на васор», кара¬ульщиком. Больше я не лазал. Однажды я карманника поймал, это было в Кизиле после войны. Я поймал его и сказал: «Это профессия тонкая, надо учиться долго». Так вот Василий Иванович Соколов в это время стал у нас воспитателем. И тогда мы узнали, что есть, ока¬зывается, другая культура, чем та, которую пишут на плакатах. Оказывается, есть музыка хорошая, есть драматург Островский. Кроме школьной программы есть Фет, Тютчев, Есенин. Это было огромным счасть¬ем для меня в ту пору, когда я уже читал запоем. Меня так притесняли с чтением. Тем более, что я учился плохо. Если бы хорошо, может, меньше бы притесня¬ли, а так я шелку сделал в парте и читал. Свет в 11 вы¬ключали, так я в туалете читал.
Расскажу еще: меня то, что я плохо учился, спасло от смерти. Я очень хорошо в детстве пел. Родня наша деревенская песенная. И сейчас еще пытаются петь хриплыми голосами. На районной олимпиаде по пе¬нию я всех свалил – мне равных не было. Я пел пес¬ню бобыля и песню машиниста из фильма «Тайга зо¬лотая» («Песня бобыля» - стихи И. Никитина, муз. С. Монюшко, «Песня машиниста» - стихи И. Залевского, муз. К. Листова-Волошина. Прим. Авт.). А под бобыля меня еще и одевали: лапти, рубашонку... Я был поджа¬рый и конопатый. Когда заканчивал песню: Эх, живи – не тужи, помрешь – не убыток». И хрясь эту шапку на пол.
А чем кончается первая премия? Надо ехать на кра¬евой слет самодеятельных школьных коллектив. И в это же время в 1941 году начали открывать школы для одаренных сирот. В Ярославле – художественная, в Тамбове – прикладных искусств и в Ленинграде - учи-лище для одаренных вокалистов. Я попал в этот спи¬сок. И, видать, решали по разным инстанциям: поет-то хорошо, но учится – то, паразит, плохо. С дрыном бе¬гает по городу, дерется, учителей не слушает, «немку» извел со своим другом. Пока решали и, видимо, вме¬сто меня кого-то послали. Но я бы погиб в блокаде, по¬тому что в блокаде первыми погибали те, кто не был прописан и не являлся местным жителем. Это страш¬ное дело... Когда окружают шестую армию Паулюса, первыми погибают прикомандированные итальянцы, румыны. Паулюс где-то уже через неделю приказал учесть все продукты, какие имеются, не воровать. А румыны, итальянцы в окружение попали – этим пусть Господь помогает... Так и в Ленинграде, первым по¬гиб тот, у кого не было родственников, дома, огорода. Есть у Михаила Дудина прекрасное стихотворение. «Баллада о плывущей по Неве льдине». Так неуклюже называется, но изумительное стихотворение. Может, самое сильнейшее о войне. Он стоит на мосту и ви¬дит, плывет льдина и в нее крестом впаянный человек плывет. Я спрашиваю: «Миша , он в чем был одет»? Он говорит: «В фэзэошной гимнастерке»... Плохая учеба мне помогла, но это не значит, что призываю вас пло¬хо учиться.
Вопрос.
-Общаетесь ли Вы с Солженицыным? Как относи¬тесь к его выступлением на ТВ?
- Кроме тех трех часов, что он провел у меня в Ов¬сянке проездом, больше не встречались. Я тем же Ва¬силием Ивановичем приученный быть ненавязчивым. Но какие-то обращения у меня были. Посылал каки¬е-то рукописи, то, другое. От обязательно откликался. А ходить к нему... Я уже не люблю, когда и ко мне много ходят. Каких-то коренных и деловых вопросов к нему у меня нет, а ходить и надоедать просто так не могу. К тому же в Москве много навязчивых людей, ему хва¬тает общения. Я же сам теперь не очень люблю, когда ко мне много ходят, а мне еще только 74, я салага по сравнению с ним, ему 84, если не ошибаюсь. Что ка¬саемо передач, то любое доброе слово русским лю¬дям сейчас нужно. Не слушать же этих бесов, которые крутятся на экране, мотают волосами, орут: я пришла – тебя не нашла. Он говорил только добрые, напутные слова. Может, кому-то они показались сложными, пу¬танными при нашем упрощенном самосознании. Но я слушал с удовольствием, хотя и понимал, что многое устарело, что он долго не был в стране.
Вопрос.
- Виктор Петрович, расскажите, пожалуйста, что пишете сейчас?
- Последняя повесть - «Веселый солдат», в ней много автобиографического. Во многих моих вещах автобиографического много. А вообще-то везде при¬сутствуют вымысел и фантазия. Писатель раньше на¬зывался сочинителем. Лучшим сочинителем в мире был Гоголь, лучше уже сочинить невозможно. Ну, еще Сервантес... Но все равно всю фантазию сочинитель пропускает через сердце и начинает мир подчинять себе.
Опыт последних лет ушел на роман «Прокляты и убиты». Внутри отошла какая-то перегородка. Ду¬маю, я исчерпал военную тему, попробую передох¬нуть. Давно не отдыхал. Хочу писать о природе, про¬должить «Затеси». Хотя, в общем-то, в работе этой отдыха нет. И «отдохнуть» – это говорится очень от¬носительно. Это одновременно и награда, Божий дар, и наказание. Наказание, причем, большое. Наказание, которое многие таланты, особенно большие, не вы¬держивают, потому что одновременно нагружает¬ся на тебя вся боль мира. Вот такой как Лермонтов... эти лермонтовские жиденькие плечики, Шелли – они были нагружены так страшно таким багажом созна¬ния несовершенного мира, какого-то сложного со-прикосновения с человеком, осознания себя в этом мире. Это все задача трудная. Очень много даровитых людей умерло от 20 до 30 лет. Даже семь лет, которые Бог подарил Пушкину после 30-ти - огромное благо для человечества, для литературы и для нас с вами. Наиболее зрелые произведения все-таки Пушкин на¬писал после 30-ти.
- Виктор Петрович, что значит война в Вашем твор¬честве?
- Когда-то у Симонова подхватил фразу, а он ее под¬цепил в беседах с солдатами (была у него такая пере¬дача «Шел солдат», очень хорошая, кстати, и книжка потом вышла), что всю правду о войне знает только народ. Увы, заканчивая эту тему, я написал, что Си¬монов был неправ. Всей правды о войне не знает и народ, знает ее только Бог. Война – такой переворот в жизни человека, такое столкновение со всем, что психика не в состоянии выдержать. Ладно, мы дурач¬ки в 18-19 лет, не очень понимали трагедию, участни¬ками которой были. Я и сейчас не до конца понимаю, а тогда - тем более. Было тяжело, и доходили до того: хоть бы скорей убило, пропасть бы. А потом выспался, поел, обсушился – и смотришь, хохотать начали, про девок говорить...
Странно еще вот что Я всегда говорил: вот играют Бетховена, играют Моцарта, Шуберта, Чайковского. И два человека, сидящих в зале: женщина , которая родила ребенка, и которая потеряла ребенка - будут эту музыку воспринимать совершенно по-разному. А музыка-то одна. Чайковский сочинил для всех – но у одного утонченный слух, у другого погрубее. Ког¬да-то у меня друзья собрались мои фронтовые, было нас шестеро, сейчас, к сожалению, осталось только трое И когда они поддали, я слушал, что они говорят о тех эпизодах, участниками которых и я был вместе с ними. Такая разнотыка, что дальше некуда. Вот мы отступали от Житомира, попадали в кузов... По нам танки стреляли, гнались за нами танки. А Жора, мой напарник по телефону, грек по национальности, он не успел и упал на станину гаубицы. А станины были нераздвижные. И мы мчались километров 25 без остановки. Шофер, который давил живых и мертвых на своем пути, потому что у него сзади орудие, и нас гонят. И Жора держался, за что мог. Разбил колени, локти до костей, все побил. И он отступление от Жи¬томира помнит совсем не так, как мы. Ему – кошма¬ром, а нам – полукошмаром, потому что мы все-таки в кузове.
Это я говорю только мелочи какие-то, а глобаль¬но – еще больше... Вот, например, маршал Конев на Высших литературных курсах собрал ребят и толку¬ет, как он воевал, как побеждал, хотя, надо сказать, что он был очень скромный человек, и говорит, как он Кировоградскую операцию провел блистательно. Там было так: сначала немцы наших окружили, потом он немцев окружил. Это двойное кольцо – это кош¬ мар. Так вот в первом окружении был Василь Быков, очень хороший писатель и мой друг. И он поднял руку и сказал: «Товарищ маршал, а мне кировоградская операция помнится совсем по-другому: как кошмар и ваше бездарное командование». Конев вспылил, за¬пенился. Василь сказал: «Я был командиром взвода, а Вы командовали группировкой. Конечно, у нас отно¬шения разные». Так что сводить всю правду, тем бо¬лее, что мы на ровном месте при светлом дне умеем темень навести, запутать простые вопросы, которые запутывать нельзя. Уметь надо, чтоб запутать. А уж насчет войны... Вот посмотрите, сорок с лишним лет в нашей литературе существовала совершено другая война, та, которой не было на самом деле, где главны¬ми воинами были комиссары, политруки, газетчики и всякая хевра. Ее много было, этой хевры, но воевали все-таки солдаты. И сейчас старичье хочет выглядеть красиво, героически Но героизм – это крайнее прояв¬ление, героизм – там, где надо спасать кого-то, и пре¬жде всего себя. Чтобы выжить – надо проявить геро¬ический поступок, идти на риск. А герой тебе скажет совсем по-другому.
Вопрос.
- Ваши претензии к современной школе?
- Я сейчас радуюсь, что можно не лгать ученикам. В нашей очень плохой школе академгородковской моя внучка-первоклашка попала в совершенно за¬мечательные руки учительницы Надежды Сергеевны, простенькой с виду, осанистой, крестьянистой, но это была учительница... Я говорю: «Дети, вы потом вспо¬минать будете, как вам повезло, что вы три класса учились у Надежды Сергеевны. А поскольку у меня внучка растет без матери, так это на полдня замена матери. Я много разговаривал с Надеждой Сергеев¬ной, и понял, что она очень любит детей. И это глав¬ ным критерием должно быть в школе, в профессии учительской. Надо любить детей. И тогда, может быть, в ответ тоже получите любовь. Особенно дети детдо¬мовского склада – они сразу почувствуют, кто их лю¬бит, кто терпит. А кто не терпит – получит нелюбовь в ответ.
Мы были окружены ложью и вынуждены были небездарные преподаватели лгать. Когда мои дети подросли до того, чтобы поступать в университет, в Перми это было, дочь говорит: «Помоги» (дочь у меня воструха была). Я посмотрел программу и говорю: «Дети мои, если я начну вам помогать, вы получите кол». Претензии? Вам надо к себе предъявлять пре¬тензии.
Вопрос.
- Виктор Петрович, у Вас в языке много специфич¬ных слов. Есть ли уже словарь писателя Астафьева?
- Готовится в пединституте словарь Астафьева. Но это ничего не значит. Редкие слова не для меня, для русских они должны быть привычными. Я, употре¬бляя такие слова, ставлю их в такой контекст, или тут же подпираю их какими-то расшифровками, чтобы текст был понятным. Не моя вина, что мы разучились говорить по-русски. Вот и у вас уже колледж...как в Ирландии. С этого начнем... Но это наша общая беда опять же, что в государстве утвердился блатной и не¬цензурный язык, а он утвердился... Я недавно писал статью «Очарованные словом» в защиту ученых–сло¬варников из Томска. У нас в Томском университете работают совершенно изумительные женщины, ко¬торые во все времена выпускали словари сибирских говоров. Я совершенно ими очаровался. Помешанные бабы на этом... голодные по селам шлялись, хвора¬ли, блатняки их гоняли. И все-таки при всем этом они выпустили огромное количество словарей. С некото¬ рых пор стали присылать их мне, еще в Вологду. И их дважды выдвигали на Государственную премию. Я смотрю, что они в третий раз ее не получат. И написал статью большую в «Красноярском рабочем». Кроме статьи еще к каким-то чиновникам из правительства обращался... И что вы думаете? Премию таки им дали. И они недавно пишут: «Скоро вам вышлем новым сло¬варь. Порадуем вас». На премиальные деньги издали словарь. Это редкое призвание – служить языку, не давать умереть ему среди этой блатнятины, которая несется с телеэкрана. Я ее терпеть не могу, посколь¬ку в детстве наслушался. Сохранить язык очень труд¬но. Это надо с семьи начинать. Вчера Спиваков гово¬рил, что у него дети дома говорят на русском языке, хотя живут в Париже. А мы и не заметили, что в том же телевидении, в газетах пользуемся уже большим пластом блатного поганого языка. Неизбежно. Вот и я с вами общаюсь час, и уже, наверное, триста слов блатных сказал, а, может, и пятьсот.
И самая большая потеря в культуре нашей - поте¬ря грамотности. Сейчас издается мое собрание со¬чинений. Я попытался, чтобы в моем издании было поменьше ошибок. У меня четыре корректора. По¬скольку я еще работал, мне просто некогда было заглядывать, но я люблю почитать свои «Затеси», и когда я открыл: мамочки мои, Господи. Ошибок там тьма тьмущая. Разучились корректуре, т.е. вычиты¬вать текст. Всем кажется: грамотный, кончил десять классов, тем более, колледж, и не хватай голой рукой. Никогда никакой колледж грамотеев не сделает. Гра¬мотеев может только сделать самообразование, са¬мосовершенствование. И культуру внутреннюю кол¬ледж вам не даст. Учителя умные и хорошие люди, но не могут они вас слепить за три года. А вот грамотных у нас изданий несколько. Более-менее держит тон газета «Известия» и примыкающие к ней. Был такой великий поэт Александр Трифонович Твардовский. Еще и умнейший редактор. Его жали со всех сторон. Он где-то в Москве через знакомцев нашел Елизаве¬ту Георгиевну, я фамилию ее не помню. Она коррек¬тором работала еще у Суворина в типографии до ре¬волюции. Отыскал, уговорил ее читать журнал. За три дня до прихода верстки она вообще ничего не чита¬ла. Вот это был единственный журнал тогда «Новый мир», в котором не было ошибок. И сейчас там мало ошибок. И в «Известиях мало», а в остальных полно. Такая сложная работа - корректура. Но тетенька была не простая, курящая, с короткой стрижкой, народо¬волка, разговаривала с Твардовским жестко. А Твар¬довский, бывало, с похмелюги сам за ней машину по¬сылал. И она, видимо, оставила свою школу, девчонок подучила.
Вообще разговор о грамотности – это разговор о профессионализме. Я только прошлым летом это по¬нял, почувствовал. Ко мне в Овсянку прошлым летом приезжал Дима Хворостовский. С отцом, с матерью. День был хороший, стол во двор выставили, поставили арбуз, коньяк. И сидим, разговариваем. Мне тихонь¬ко шепчут: «Хорошо, что Вы Диму сегодня позвали, завтра ему нельзя разговаривать». А что такое? Это при его могучем голосе, у него такая могучая грудь распетая. У него особое отношение с грудью, с дыха¬нием... Причем, в большинстве он учился сам... Так он сутки до концерта ни с кем не разговаривает, мол¬чит. Казалось бы, концерт в Красноярске, на родину приехал. Тут если и «петуха» пустит, ему все простят, даже зааплодируют наоборот. А он не разговаривает, не издает ни звука, никаких общений. Для того, чтобы пропеть концерт в провинции. Какая огромная ответ¬ственность за свой талант, и какая высокая професси¬ ональность, чего не достает нам сейчас.
Вопрос.
- Виктор Петрович, как Вас переводят? Вы доволь¬ны переводами?
- Есть классический пример: Софья Андреевна вхо¬дит в кабинет Льва Николаевича, а он топчет фран¬цузский перевод «Казаков». Помните, в «Казаках» Ерошка поет: «Сени мои сени». В переводе было: «Ве¬стибюль мой вестибюль». Польский переводчик Ян Ерцо вручил мне перевод моих «Затесей». Я полистал, книжка красивая, спрашиваю: «Как перевод»? Он го¬ворит: «О, Виктор, как хорошо, что ты не разумеешь польского, ты бы сразу руки вот так, упал и умер». Не¬переводимое название «Царь-рыба»: мужское и жен¬ское через дефис. Вот в испанском языке, например, нет никаких причастных и деепричастных оборотов, никаких запятых. Один мой знакомый сказал про ис¬панский язык: самый мужицкий. Легче всех учится, выразительный невероятно. Никаких спотычек, ника¬ких сложностей. А у нас... у нас прекрасный, но слож¬ный язык. Отсутствие постоянного ударения в нашем языке вносит столько сложностей.
Плохо переводится Пушкин, и совсем не переводят¬ся Некрасов. Есенина только в Югославии немножко на сербский переводят...В Чехословакии немножко. А Есенин непереводной, Некрасов непереводной, Коль¬цов непереводной. Истинно русская поэзия вообще непереводима. То же и с прозой. Чем она ближе к на¬родному языку, тем труднее для перевода. Вот как пе¬ревели «Царь-рыба»?
Г.М.Шленская подсказала «Её величество – рыба». По - польски «Кроль-рыба», по- немецки_ (большая рыба) «Гросс-рыба».
В разговор вступила Г.М.Шленская:
- Я дополню Виктора Петровича. Вот Виктор Пе¬ трович вспомнил чешского переводчика Владимира Михну. Я с ним хорошо знакома. Он мечтает прие¬хать и познакомиться с Виктором Петровичем. Когда он перевел Царь-рыбу» как «Ее величество – рыба» и получил премию Гран-при, я как раз там была. Дело было так. Однажды в издательстве шла речь, кого из русских писателей включить в новый издательский план. И сказали: есть прекрасная книга «Царь-рыба», но она непереводима... Автор – сибиряк, а там со¬шлись все говоры. А Михна уже что-то переводил. Он обиделся за чешский язык и за писателя Астафьева. И взялся переводить. Но, взявшись, днем работал, а но¬чью плакал – ничего не получалось. Он такой большой человек, да еще и практичность чешская: это же вся работа несостоятельна. Переводил и понимал - не то. И думал: неужели четыре года впустую? Пока ночью его ни осенило: надо учить чешские говоры и диалек¬ты. И потом рассказывал: «Когда я изучил чешские диалекты, у меня все пошло. Путь к своему родному чешскому языку у меня лежит через писателя Аста¬фьева». И он получил за перевод «Гран-при».
В.П.Астафьев. Больше всего переведен на ино¬странные языки, как ни странно, «Печальный детек¬тив», где язык все-таки нейтральный и блатняцко¬го почти нет. Но блатняцкий за границей и свой есть язык, и они могут быстро перестроиться. «Детектив» легко переводится «печальный» - тоже.
Г.М.Шленская. Я видела заметку у чехов. Они гада¬ли по поводу того, что «детектив» - это значение жан¬ра или значение сыщика?
В.П.Астафьев. Ну, это в школе еще простительно, а тут переводчики.
Вопрос.
- Виктор Петрович, как поживает писательская ор¬ганизация Красноярска?
- Ну, в общем-то организация существует. Писа¬тели пописывают. Не знаю, почитывают ли читатели. Сомневаюсь. Но я слабо сейчас связан с писательской организацией. У меня и дома не так просто все, и ра¬боты было много. Вот избрали новое правление Сою¬за писателей. У нас хорошо работы фантасты: Лазар¬чук, Миша Успенский. А потом у нас появился Бушков, который написал одиннадцать романов. Там грудь наголо, девка с пистолетом. Почитал бы, но некогда.
Ну, спрашивайте, сколько получаю, сколько раз же¬нат?
Г.М. Шленская.
- Ну, и сколько раз женат?
В.П.Астафьев. Один... У нас руководитель писатель¬ской организации спросил: «Вить, правда, что ты жи¬вешь со своей бабой пятьдесят лет»? Я говорю: «Скоро будет». Он мне: «Все, мы таких из членов Союза ис¬ключать будем. У нас тут все по десять, по пятнадцать раз женаты. Я сам не заметил, как три раза женился».
У меня Мария Семеновна сама пишущий человек. Я уверен, что у вас в библиотеке есть ее книги. Ее фа¬милия Корякина. Она все про женщин пишет, про де¬вушек, ее читают охотно. Она жалостно пишет, сенти¬ментально. У нее книг четырнадцать издано Сейчас больная лежит.
Вопрос.
- Виктор Петрович, что Вы любите читать? Кто Ваши любимые поэты и писатели?
- Гоголя люблю читать. Дорос до Гоголя. А вообще все люблю читать. Поэзию люблю читать. Много чи¬таю поэзии, поскольку это короче, и времени меньше надо. Поэзия так или иначе наиболее точно отражает время.
Вопрос.
- А любимый поэт есть?
В.П. Астафьев. Лермонтова люблю. Недавно имел счастье быть в Тарханах. Там такая немножко не в себе директор Тархан Мельникова Тамара Михайлов¬на. Удалось немного помочь музею-усадьбе. Тарханы - место замечательное, прекрасное, но все оказыва¬ется на грани, даже дуб этот, который воспет, спилен; только сынок у него растет. Кончился век даже дуба. А Тарханы, оказывается, даже не внесены в список особо охраняемых культурных объектов России. Вот опять надо писать в защиту. Они писали президен¬ту, туда, сюда... просили обратить внимание. И, слава Богу, внесли Тарханы в список особо охраняемых тер¬риторий культуры. Там пребывание особенное. И со¬прикосновение с тенью этого гениального мальчика, со всем, что его окружало, как он жил. Это все напол¬нено им. И, тем более, что все эти бабы совершенно чокнутые на Лермонтове, на этой усадьбе. Вот прошу: читай стихи. А она все читает письма, стихи, прозу...
Г.М.Шленская. Как я поняла, язык исследуется и па¬мятники литературные охраняются в основном уси¬лиями чокнутых женщин?
В.П.Астафьев. Да, да. Вот этих самых подвижников, которым ничего не платят, забывают про них. Потому что они не могут в качестве просителя идти куда-то, просить. Тут она отдыхала под Москвой, три ездила куда-то просить за Лермонтова. Ее не приняли. Гараж сгнил, полы провалились,
Вопрос:
- А у нас в Канске о Доме Зазубрина не говорили нынче?
В.П.Астафьев: Нет еще. Тот раз приезжал я сюда по поводу дома Зазубрина. Еще была жива эта изуми¬тельная женщина, Усольцева Галина Ивановна, мы ходили к какому-то главе администрации, а он не слышит ничего. Он не читал ни Зазубрина, ни Толсто¬ го. Ничего не понимает. Я потом говорю: «Валентина (Ярошевской. Прим. Авт.), что ты меня водишь к чурке с глазами»? Он не знает ничего. Он только спросил: «А куда девать семенную лабораторию»? Я говорю: «Вы добьетесь, что мы разберем этот дом по бревну и вы¬везем в Красноярск». Он ответил: «Ну, разбирайте». Дом с каждым годом, разбирается. выветривает, исче¬зает. Дух жилья исчезает. Ну, будем добиваться, чтобы вернули этот дом музею. Кстати, снят фильм по Заз¬убрину по «Щепке», «Чекист» называется. Я с трудом достал его. Потрясающий фильм. Его снял Рогожкин, тот самый режиссер, который снял «Особенности на¬циональной охоты». Не смешной, а страшный фильм.
А.Л.Андреев: Позвольте поблагодарить Виктора Петровича за то, что он при всем своем колоссальном труде и загруженности нашел время приехать к нам. Галине Максимовне спасибо. Мы Вам дарим Вам то¬понимический словарь Ю.Р.Кисловского.
В Канске В.П.Астафьев был три дня. 11 февраля встречался с учениками и учителями школы-интена¬та им. Ю.А.Гагагина. 12 февраля вновь просил админи¬страцию города о доме писателя Зазубрина. И опять безрезультатно. К большому сожалению.

ССЫЛКИ НА АЛЬМАНАХИ ДООСОВ И МИРАЖИСТОВ

Читайте в цвете на ЛИТСОВЕТЕ!
Пощёчина Общественной Безвкусице 182 Kb Сборник Быль ПОЩЁЧИНА ОБЩЕСТВЕННОЙ БЕЗВКУСИЦЕ ЛИТЕРАТУРНАЯ СЕНСАЦИЯ из Красноярска! Вышла в свет «ПОЩЁЧИНА ОБЩЕСТВЕННОЙ БЕЗВКУСИЦЕ» Сто лет спустя после «Пощёчины общественному вкусу»! Группа «ДООС» и «МИРАЖИСТЫ» под одной обложкой. Константин КЕДРОВ, Николай ЕРЁМИН, Марина САВВИНЫХ, Евгений МАМОНТОВ,Елена КАЦЮБА, Маргарита АЛЬ, Ольга ГУЛЯЕВА. Читайте в библиотеках Москвы, Санкт-Петербурга, Красноярска! Спрашивайте у авторов!
06.09.15 07:07
 
45-тка ВАМ new
КАЙФ new
КАЙФ в русском ПЕН центре https://penrus.ru/2020/01/17/literaturnoe-sobytie/
СОЛО на РОЯЛЕ
СОЛО НА РЕИНКАРНАЦИЯ
Форма: КОЛОБОК-ВАМ
Внуки Ра
Любящие Ерёмина, ВАМ
Форма: Очерк ТАЙМ-АУТ
КРУТНЯК
СЕМЕРИНКА -ВАМ
АВЕРС и РЕВЕРС
ТОЧКИ над Ё
ЗЕЛО РОГ ИЗОБИЛИЯ  БОМОНД
ВНЕ КОНКУРСОВ И КОНКУРЕНЦИЙ
КаТаВаСиЯ
КАСТРЮЛЯ и ЗВЕЗДА, или АМФОРА НОВОГО СМЫСЛА 
ЛАУРЕАТЫ ЕРЁМИНСКОЙ ПРЕМИИ

СИБИРСКАЯ
СЧАСТЛИВАЯ

АЛЬМАНАХ ЕБЖ “Если Буду Жив”

5-й УГОЛ 4-го
 

2024
АНОНС АСТАФЬЕВУ 100 ЛЕТ
Альманах Миражистов
Константин КЕДРОВ-ЧЕЛИЩЕВ Николай ЕРЁМИН
Александр БАЛТИН Евгений ПОПОВ
Виктор АСТАФЬЕВ Валентина ЯРОШЕВСКАЯ
    
фото со страницы Джуман Джи «Ледяная ёлка Байкала»
АНОНС АСТАФЬЕВУ 100 ЛЕТ
Константин КЕДРОВ-ЧЕЛИЩЕВ Николай ЕРЁМИН
Александр БАЛТИН Евгений ПОПОВ
Виктор АСТАФЬЕВ
Валентина ЯРОШЕВСКАЯ
2024 Ссылка на портал ЛИТ-РА
МИРАЖИСТЫ
....................
АНОНС
АСТАФЬЕВУ 100 ЛЕТ
В авторской редакции
МИРАЖИСТЫ
....................
АНОНС
АСТАФЬЕВУ 100 ЛЕТ
В авторской редакции
Верстка Кузьмина Лана
Подписано в печать 24.01.2024. Формат 60х84 1/16.
Усл. печ. л. 6,5. Тираж 100 экз. Заказ 01-003
Типография ИП Азарова Н.Н.
Издательство «ЛИТЕРА-принт»
Красноярск, ул. Гладкова, 6,
        т. 89048950340