Сколько волка ни корми

На деревне все девки - красотки,
Только пьяницы все мужики,
И для них бормотуха и водка
Круче всякой любовной тоски.

Им любовь не заменит стакана,
Не разгонит застывшую кровь.
Ну а девушкам поздно иль рано
Знать охота, что значит любовь.

У Ларисы, Анютиной дочки,
Что растила ее одна,
Словно трепетный, нежный цветочек,
Наступила ее весна.

И пришла пора ей влюбиться
Так, что ночью слышалось ей,
Когда сердце поет и не спится,
Только имя одно - Андрей...

А Андрей и, правда, был видным:
Горбонос, кучеряв, плечист.
Только было одно обидно -
Часто на руку был не чист.

Был замечен не раз в огороде,
Когда дёргал чужую ботву.
И не жалко морковку бы вроде,
Да и спал он у Петьки в хлеву.

От весны, лето все, до покоса,
Когда надо работать и жить,
Мучил вечно вопрос Горбоноса:
Где бы шнапсу еще раздобыть.

Ничего он не видел, кудрявый,
И Ларисину девичью стать,
И ее добродушного нрава
Не досуг ему было понять.

Не могла больше видеть Анюта,
Как страдает красавица-дочь.
И решила в одну минуту
Ей рукой материнской помочь.

Собрала, все, что было в заначке,
Ей не нужно самой все равно.
И отправила в город, к землячке,
Что жила там уже давно.

Поначалу не все получалось,
Было трудно Ларисе порой.
Но судьба ей вовсю улыбалась,
И уже не хотелось домой.

Обжилась, развернулась, окрепла.
Все по нраву в городе ей.
Только будто душа ослепла,
Шепчет имя одно: Андрей.

И однажды в осеннюю слякоть,
Когда трактор, и тот не пройдёт,
Перестали лягушки квакать
И закрылся сельмаг на учет,

Прямо к дому Анюты у леса
Под собачий неистовый лай
Подкатил черный круп «Мерседеса»:
- Мама, дочку свою встречай!
-
Вот так да! Деревенские в шоке:
Не видали такого давно,
Только раз на шоссейной дороге
Да еще в заграничном кино.

- Это ж мелкая наша Лариска!
Видно, ехала в город не зря.
Ведь была себе серая мышка,
А теперь вдруг столичная фря!

Наболтавшись вдоволь с мамашей,
И с любимой подружкой своей,
Все мечтала Лариса наша,
Как увидит ее Андрей.

Нетерпенье дошло до края,
И пошла на вечерней заре,
И нашла его пьяным в сарае
У Петрухи на заднем дворе.

Собрала, как могла, в охапку,
Затолкала с трудом в «Мерседес».
Да и он был не против с устатку,
Позади на сиденье залез.

А когда через сутки проспался,
То не понял Андрюха сперва,
Где же он теперь оказался
И где Петькин сарай и дрова.

Перед ним тарелка, не миска,
В ней наваристый, свежий бульон, 
А на кухне в халате... Лариска,
И похоже все это на сон.

Долго ль, коротко - время бежало,
Только стал Горбонос как пижон.
А Лариса его обожала,
И привык к обожанию он.

В дорогой зарубежный костюмчик,
Как в змеиную кожу он влез,
Стал вальяжен, но только задумчив.
И однажды  завел «Мерседес»

И поехал в деревню родную,
Чтобы всех повидать и обнять,
Чтобы рожу не пропитую,
А приличную всем показать.

Петька вышел бухой за ворота
И сперва не поверил глазам.
А Андрей лихо въехал во что-то
И ударил по тормозам,

Обнялись и в заветном сарае,
Как в былые весёлые дни,
От души налакались, до края
Самогонкой и пивом они.

И добавили бражку вдогонку ,
Ну,  Лариска, теперь держись!
То ли дело - сарай, самогонка,
Ну ее, городскую жизнь.

И остался в деревне Андрюха,
Стал, как прежде, бомжом Горбонос.
Так привычнее: хлеба краюха,
Рядом куры, дрова и навоз.

Пишет  мама Ларисе часто:
- Дочка, ты себя не вини.
Волк ведь в лес все равно подастся,
Сколько ты его не корми.




























.