Площадь белых стен

Распадается, теплится, ночью томится
Частица на стуле,
Не уснуть, не закрыться, не остановиться,
Пока не продули
Ветра от стрелы до руки Ильича,
Посланники мяса
Тех самых проулков, где ждёт каланча,
Чтоб скинулась ряса.

Кому рассказать, разве ножкам, да дверце,
О том, что убитый,
Упав с батарей, что питались от сердца,
Лежит дух забытый.
Не знаю, ни шагу не сделаю к аду,
Где спит рукомойник,
Пытаясь догнать скорый ход циферблата,
Что в деле - покойник.

Меня позабыл Пятигорск, и, наверно,
Куст золота в ниве,
В дороге не встретит ни столб, ни таверна,
Лишь звёзды в приливе.
Послушать о чём говорят злые чайки -
Сверкнуть чешуёй.
Осина, девицей, что вышла без майки,
Прикрылась рукой.

Печально по ящикам брошены вещи,
Посланцы торговли.
Как радостно знать, что я больше не вещий,
И думать о том ли...
На самой вершине парадного входа
Заждались осколки.
Лишь лестница бросит зубами урода
Улыбку с иголки.

Молчать - не бояться, но пачкаться мелом,
Смотря не на внешность,
Скорее во внутрь, хотя вместе с белым
Шепнуть про безгрешность.
Стал небом сейчас потолок бы, но тучи
В него не влюбляются громом,
И взгляд, самый правильный и всемогущий
Путь кончил разгромом.

Не помню, когда путь на берег закрылся,
Задвинув качели,
Он был так взволнован, что даже не снился,
Играл на апреле.
И белые руки беседки тянулись,
Врасти чтоб корнями.
Четыре вагона сюда не вернулись,
Распались путями.

Прошёл сарафаном несбыточный ужин,
От ламп разодетый,
И чайник на скатерти больше не нужен,
Ничем не согретый.
Одни только шорохи возле акаций
В углу южном дома
Живут, как без грязи, без пепла, без санкций,
И всё незнакомо.

Совсем ли один? Неужели проектор
Горит для отметки...
И самый таинственный заданный вектор
Качнул в парке ветки,
Как будто в снегу не умрут злые липы,
Что вышли на почерк.
Вчерашние данные стереотипы -
Не в облаке очерк.

Ходить до последних шнурков, не проситься
К коленкам на стуле.
Нельзя больше думать, под стать возвратиться
К озёрам в июле.
Запомним двенадцать, запомним тринадцать,
Но этого мало.
И после зимы по грязи буду клацать
Уже до вокзала.

Как сложно простить неразборчивый возглас,
Особенно эхом.
И мысленным жестом мозг так же сберёт вас
С подобным успехом.
На ватмане снега, расписанном грязью,
Письмо распадётся,
Как будто с мозолью, не смазанной мазью,
Ходить не придётся.

Итак, стало тихо. А шёпот не в моде,
Экран стал бесцветен.
И чьи-то глаза были сказочны вроде,
Но взгляд безответен.
Опять, нацепив и пальто, и ушанку,
Пора выдвигаться.
Касания ветра исправят осанку,
Зрачки прослезятся.

Висят объявленья: "Кто хочет быть счастлив?"
На лицах с асфальта.
И ропот пурги стал настолько опаслив,
Что делает сальто.
Никто не желает? Но надо быть тише, -
Проснётся морозность.
И боле никто в этот час не опишет
Мою одиозность.